— Это не я, — сказал Антон.
— Конечно, — ответила я.
— Ты мне не веришь.
— Верю.
— Я знаю, что нет.
— Ты не можешь этого знать.
— Пойдем.
— Куда?
— Домой, куда же еще.
— У меня есть выбор?
— Я не могу тебя отпустить. Ты и сама это понимаешь.
— Понимаю.
— Пойдем. У дороги стоит мой мотоцикл. Пожалуйста, не заставляй меня делать то, чего я не хочу.
— Буду вести себя исключительно благоразумно, — заверила я.
Несколько секунд Антон пристально всматривался в мое лицо. Выражение затравленного зверя постепенно уходило из его глаз. Прежде, чем он отвел взгляд, его губы тронуло слабое подобие улыбки.
— Обожаю копченого угря. Может, достанешь еще кусочек? — попросила я.
Громовая нога недоверчиво посмотрел на меня, подошел к холодильнику, вынул из него длинную змееподобную рыбину, нарезал ее на кусочки, аккуратно уложил на блюдо и поставил его передо мной.
— У тебя что, вообще нет нервов? Как ты можешь в такой момент уплетать за обе щеки?
— Как раз нервов у меня слишком много. Именно поэтому от стресса у меня пробуждается зверский аппетит. Нужно же восстановить затраченную нервную энергию. Если тебя смущает такая реакция, для разнообразия могу побледнеть, позеленеть или устроить истерику.
— Истерику не надо.
— Я тоже так думаю. Извини, а конфет с ликером у тебя не найдется? Тогда я буду полностью счастлива.
— Кажется, были в буфете. Сейчас достану.
— Быть твоей пленницей совсем не плохо. Если так и дальше пойдет, я не прочь остаться здесь на всю жизнь.
— На твоем месте я не стал бы этим шутить.
— Не буду, если это тебя раздражает.
Антон вынул из буфета конфеты и попытался сорвать с коробки целлофан. Ему никак не удавалось подцепить его ногтями за край. Обманчивое спокойствие неожиданно сменилось приступом бешенства. Схватив окровавленный нож, Светояров прижал коробку к столу и одним движением рассек ее пополам. Нож вспорол скатерть и оставил на столешнице глубокую царапину. Из искромсанных конфет полился ликер, розоватый как окрашенная кровью вода.
— Это Макс подослал тебя шпионить за мной?
— Шпионить? О чем ты говоришь? Как тебе такое взбрело в голову?
— Я знаю, что говорю. Что ты искала в моей комнате?
— С твоим братом я общалась всего несколько минут, а в комнату к тебе вошла уже после его смерти. Я объяснила тете Клаве, что хотела найти футболку, в которой ты был в тот вечер.
— Зачем она тебе понадобилось?
— В детектива решила поиграть. Нашла на ограде террасы перед спальней Макса кусочек синего трикотажа и захотела узнать, не из твоей ли он футболки он вырван.
— Если даже из моей, что из того?
— Я могла сделать вывод, что ты подглядывал за братом, когда он развлекался в спальне с моей подругой.
— Ты застала меня рядом с мертвой Турбиной. Врать в мелочах после этого не имеет смысла. Согласна?
— Согласна, — кивнула я.
— Возможно, я и убийца, но за Максом я не подглядывал. Моя футболка цела. Хочешь взглянуть на нее?
— Не надо. Я тебе верю.
— А я тебе нет. Ты взяла конверт с фотографиями. Зачем ты это сделала? С какой стати устроила у меня обыск?
— Бес попутал. Дурное женское любопытство. Хотела побольше узнать о тебе, вот и стала рассматривать твои книги, игрушки. Вещи могут сказать очень многое о характере человека. Конверт я обнаружила случайно, когда искала футболку.
— И какой вывод ты сделала?
— Что ты завидуешь любовным связям брата и утащил у него несколько фотографий его подружек.
— Ерунда. Это Макс всю жизнь завидовал мне.
"Чему, интересно?", — подумала я, но вслух задать этот вопрос не решилась.
— Ты опять мне не веришь.
В голосе Антона звучали истерические нотки. Пальцы судорожно сжимали рукоятку ножа.
Я медленно достала из изувеченной коробки неразрезанную конфету и положила ее в рот, используя паузу, чтобы обдумать линию поведения.
— Я полагала, что вы любили друг друга. Максим беспокоился о тебе.
— Что-что, а притворяться мы всегда умели.
— Чему завидовал Макс?
— Ладно, проехали.
С Антоном произошла очередная метаморфоза. Приступ бешенства сменился растерянностью маленького мальчика, заплутавшегося в большом и страшном лесу. Нож выпал из разжавшихся пальцев, тело обмякло. Антон тяжело опустился на стул и уронил голову на руки.
— Что мне делать?
— Для начала попробуй успокоиться. Я на твоей стороне. Просто объясни мне, что произошло, а потом мы вместе постараемся найти решение.
— Я болен? Как ты считаешь, я болен?
— Мне сказали, что у тебя небольшая задержка в развитии, но это не болезнь, а просто легкое отклонение. Ты это имеешь в виду?
— Нет, — Антон нервно потряс головой, словно отгоняя от себя какую-то навязчивую мысль. — Это все ложь. Не было у меня никакой задержки. Не было и нет. Я их всех обманул — и Макса, и родителей, и врачей. Я заставил их думать, что я умственно отсталый. Тетя Клава считает, что я "остановился". Возможно, она находится ближе всех к истине. Только она не знает, что "остановился" я по своему собственному желанию, а они все купились на это, как последние идиоты. Я всех обвел вокруг пальца, понимаешь?
— Зачем? — осторожно спросила я.
— Чтобы остаться в живых.
— Кто-то хотел тебя убить?
— Не важно. Сейчас это не важно. Важно понять, болен я или нет.
— О какой болезни ты говоришь?
— Не поняла? Я имею в виду безумие. Настоящее безумие. Они и раньше держали меня в психушке. Они ставили мне непонятно звучащие диагнозы, но я не был психом. Я плохо помнил, но я знал, что делаю и чего хочу. Сейчас я вообще ничего не помню, и это меня пугает. Не то, что убил, а то, что не помню, как это произошло. Больше всего на свете я боюсь сойти с ума. Как ты считаешь, я сумасшедший?
— То есть не помнишь, как убивал, но считаешь себя убийцей. Почему? У тебя была причина убить?
— Макса — да, Турбину — не помню, кажется, нет. Я точно уверен, что убил брата, я знаю, почему его убил, но уже второй день я пытаюсь вспомнить, как это было, и не могу. Я видел фильм о чем-то подобном. У меня раздвоение личности, да?
Интересная получается картинка. Жанна, пребывая в полубезумном состоянии, считает, что она столкнула Аспида в бассейн с пираньями. Антон винит в смерти брата себя, но не может вспомнить, как он это сделал. Если бы не Жанна, я бы, скорее всего, приняла версию о раздвоении личности, тем более что определенный сдвиг по фазе у Громовой ноги явно наблюдается.
— Насчет раздвоения личности ничего не могу сказать, я не психиатр. Давай попробуем разобраться. Ты помнишь хоть что-то о ночи, когда умер Макс?
— Ты пошла спать, а я был слишком возбужден, чтобы заснуть. Я отправился в тренажерный зал, потягал железо, потом минут двадцать повалялся в джакузи, лег в постель и почти сразу отрубился. Проснулся я утром от телефонного звонка, и не сразу сообразил, что кто-то набирает номер на параллельном телефоне. Я снял трубку и услышал твой разговор с милиционером. Ты говорила, что моего брата сожрали пираньи. Я сразу понял, что это я столкнул его в пруд, но не мог вспомнить, как это случилось.
— Ты страдаешь лунатизмом?
— Это когда ходят по ночам? Вроде нет.
— Тогда почему ты уверен, что убил своего брата? Я тоже провела здесь ночь, но на этом основании не обвиняю себя в убийстве.
— Я не могу… не могу говорить об этом.
— Не можешь или не хочешь?
На лбу Антона выступил пот. Он снова начал дрожать. Пожалуй, не стоит на него давить, парень и так на грани.
— Ладно, давай оставим эту тему.
— Макса я должен был убить, но почему я зарезал Турбину? Этого я понять не могу.
— Ты тоже не помнишь, как убивал ее?
— Нет. Турбина хотела поговорить со мной о брате, наедине. Она предложила мне встретимся на поляне, подальше от всех. Я пошел в лес, а потом увидел ее с ножом в груди. Не знаю, зачем я это сделал. Не знаю и не и не понимаю. Я хорошо относился к Ларисе.
— Лариса — это Турбина?
Антон кивнул.
— Наверное, я все-таки сумасшедший.
— Это твой нож?
— Нет. Он принадлежал брату, но иногда я брал его.
— Если ты зарезал Турбину, то почему оставил в живых меня?
— Чего ради мне тебя убивать?
— Но ты же бросился на меня с ножом.
— Я испугался, что ты позовешь на помощь. Нужно было заставить тебя замолчать. Это получилось чисто автоматически. Думаешь, мне охота провести остаток жизни за решеткой? Даже не знаю, что хуже — тюрьма или психушка.
— Значит, ты шел по лесу и увидел мертвую Ларису. У тебя был провал в памяти перед тем, как ты увидел ее тело?
— Нет. Но ведь при раздвоении личности я не должен помнить о провале в памяти.
— Выходит, все твои логические построения строятся на предположении о том, что ты убил Макса. Расскажи мне о ваших отношениях. Ты ненавидел брата? Желал его смерти?
Антон вскочил из-за стола и повернулся спиной ко мне. Тело его напряглось, руки сжались в кулаки. Слова звучали глухо и тяжело, словно каждая фраза давалась ему с трудом.
— Пираньи — это была моя идея. Я уговорил брата запустить их в пруд. Изображая безобидного дурачка, я изобрел идиотский способ ловли на крючок без наживки.
"Чего можно ожидать от недоумка с задержкой развития?" — думал Макс.
Он не подозревал, что часами стоя на мостике с удочкой в руках, я планировал безупречное убийство. Если мне на крючок попадалась пиранья, я отпускал ее обратно в пруд, представляя, что когда-нибудь челюсти этой рыбины будут разрывать на части тело моего брата.
В голосе Громовой ноги звучало столько ненависти, что я невольно поежилась. Человек, обуреваемый такими чувствами, вполне может убить.
Наверняка эта ненависть копилась много лет. Она тянулась из прошлого. Вопрос о том, что произошло с Антоном семнадцать лет назад, так и вертелся у меня на языке, но задать его я не решалась, боясь непредсказуемой реакции Светоярова.