— В самом деле? — с непроницаемым лицом поднял бровь капитан. — Если и была, сейчас ее уже нет… Представления не имею, что с ней могло приключиться. Должно быть, эти деревенщины, забавляясь с прибором, которого в жизни не видели, кассету случайно вынули и где-нибудь выбросили… Хорошо хоть камеру не уронили… Ах, как вы легкомысленны и неосторожны, сеньорита Хагерти, при всем вашем очаровании… — он подошел к девушке совсем близко. — Дорогая сеньорита, ну зачем столь тенденциозное, одностороннее освещение непростой жизни нашего государства? Не скрою, у нас все еще имеется масса недостатков во всех областях, но нужно же понимать — свергнутая и осужденная прогрессивной общественностью хунта оставила тяжкое наследие, процесс формирования демократии нелегок и долог. В этих условиях журналистам из столь демократичной страны следовало бы, наоборот, выискивать светлые стороны в происходящем, искать положительные примеры долгого и сложного процесса перехода к демократическому обществу… В то время как вы, уж простите за откровенность, только тем и занимаетесь, что старательно выискиваете совершенно нетипичные явления вроде здешних беспорядков…
Ситуация все еще была непонятной, а судьба Мазура — непредсказуемой, но все же он ощутил нечто похожее на ностальгическое умиление. Полное впечатление, что он оказался дома и слушал очередное выступление замполита перед офицерским активом — только язык другой, а все остальное до ужаса похоже…
— Постараюсь учесть ваши ценные пожелания, — сказала Энджел безразличным тоном.
— Очень бы хотелось, очень… Пойдемте. Эти… досадные беспорядки все еще далеки от завершения. Командование, озабоченное вашей безопасностью, поручило мне проводить вас до вашей машины — разумеется, она цела и находится под нашим присмотром — и, более того, дать вам парочку провожатых, чтобы вы могли беспрепятственно вернуться в Ла-Бьянку, не подвергаясь ни малейшей опасности… — он чуть заметно усмехнулся. — Все равно у вас нет больше пленки, так что ваше дальнейшее пребывание здесь бессмысленно…
И он сделал недвусмысленный приглашающий жест, указывая на дверь, а другой рукой подал знак двум солдатам, которые подхватили винтовки и встали по сторонам — тот же конвой, только притворявшийся почетным караулом.
Энджел, сверкнув глазами на капитана, сделала шаг к двери. Сержант зашептал что-то на ухо капитану, кивая на Мазура с многообещающим видом. Понятно было без перевода: может, хоть на этом отыграемся? Мазуру стало немного неуютно.
Капитан, бегло просмотрев его документы, громко произнес в пространство:
— А что здесь делает господин из Австралии?
— Это наш шофер, — моментально ответила Энджел.
— Вот как? И давно он выступает в этом качестве?
— С сегодняшнего дня, — отрезала девушка. — Я его наняла. По-моему, на это я имею право?
— О, разумеется, разумеется… — капитан протянул Мазуру документы и откозырял. — Австралия, как же… У вас там много кенгуру, я видел по телевизору… а еще вы, австралийцы, за все время своей истории показывали прямо-таки образец бережного, братского и демократического отношения к аборигенам, всем этим маори…
Мазур выдержал его иронический взгляд с олимпийским спокойствием — в конце концов, австралийцем он не был и оттого не ощущал угрызений совести за «своих» предков…
— Пойдемте? — непринужденно предложил капитан.
Они вышли на улицу. Слева, над крышами, по-прежнему тянулся в небеса косой шлейф черного дыма, и где-то в отдалении трещали короткие очереди автоматических винтовок. Капитан вновь отдал честь и, заложив руки за спину, неторопливо удалился.
Дотошно поверив, хорошо ли лежат в кармане документы, Мазур сделал неожиданное открытие. И громко выругался.
Во внутреннем кармане драгоценной куртки лежали только паспорт и мореходная книжка. Деньги исчезли — и рулончик долларов, и пачка местных фантиков. Он остался без гроша в кармане. Не было смысла гадать, кто его так облегчил — то ли первый патруль, то ли эти, в магазине, все равно жаловаться бесполезно, концов не найдешь. Положеньице…
— Что случилось? — тихонько поинтересовалась Энджел. — У тебя вдруг стал такой вид, словно тебя собираются повесить на первом же фонаре…
— Нечто близкое, — сказал Мазур так же тихо. — Они у меня вытащили все деньги. Я теперь нищий.
— Да ладно тебе. Обойдется.
— Хорошо тебе говорить…
— А ты не забыл, что я тебя наняла на работу?
Мазур удивленно покосился на нее:
— Серьезно? Я думал, ты меня попросту вытаскивала…
— Везет тебе, — сказала девушка. — Я все равно собиралась нанять кого-нибудь: водить машину, таскать тяжелое… Местные у меня никакого доверия не вызывают — или воры, или шпики, или то и другое вместе. А ты, как-никак — белый человек… Хотя кто тебя знает, что там за душой…
— Я надежный и положительный, — с надеждой сказал Мазур. — В одном могу тебя заверить — что я не вор и не шпик…
— А как насчет перерезанных глоток? — прищурилась она, по-прежнему игнорируя шагавших рядом безмолвных солдат.
— Мисс, за кого вы меня принимаете? — натурально оскорбился Мазур. — Я всего лишь парень, охваченный страстью к постоянной перемене мест. Жаль, Библии нет поблизости, а то бы я поклялся надлежащим образом, что чист и непорочен…
— Это моряк-то? — фыркнул Дик, пребывавший в обычной своей мизантропии.
— Вот именно, — сказал Мазур. — Мы, моряки, только на вид грубы, а души у нас чистые и нежные… Это все от морского воздуха…
Дик цинично фыркнул.
…Через полтора часа Мазур пребывал в самом блаженном ничегонеделании, валяясь в одних джинсах на старомодной железной кровати, в маленькой, но чистой комнате, где на подоконнике старательно жужжал старый вентилятор, по размерам мало уступавший гребному винту приличного эсминца, а со стены, с потемневшего портрета, пытливо и чванно таращился седовласый сеньор в неизвестном мундире с высоким стоячим воротником, пышными эполетами из серебряного сутажа и парочкой незнакомых орденов на груди. Судя по морскому пейзажу за его спиной, украшенному двумя фрегатами с тройным рядом пушечных портов, мужик был свой в доску, флотский, а это прибавляло уюта — особенно если учесть, что драгоценная куртка покоилась в рюкзаке, а тот, в свою очередь, под кроватью, и никто пока что не покушался на взятое с боем сокровище…
Легонький стук в дверь опять-таки был слишком деликатным для потенциальных охотников за бродячим кладом, и Мазур преспокойно отозвался:
— Войдите!
Вошла его спасительница и временная хозяйка, в коротком пляжном халатике из чего-то вроде махрового полотенца. В руках у нее был потемневший мельхиоровый поднос, на котором красовался премилый натюрморт, состоявший из бутылки виски, сифона и парочки высоких чистейших стаканов.
Не переменив позы, Мазур смотрел на нее — точнее, в первую очередь на поднос. «Ну, разумеется, — подумал он скромно. — Кто может устоять против моего невыразимого обаяния? Вот и эта не выдержала, и не виноватый я перед замполитом, она сама пришла…»
Конечно, все это была исключительно бравада, прикрывавшая гораздо более серьезные и трезвые раздумья…
Энджел поставила поднос на хлипкий столик, уселась в низкое продавленное кресло, закинула ногу на ногу, присмотрелась к новонанятому шоферу, а также прислуге за все. Потом сказала:
— Форменный хам…
— Это почему? — не без интереса спросил Мазур. — Потому что без рубахи? Ты знаешь, у меня отчего-то сложилось впечатление, что тебе уже приходилось видеть полуодетых мужиков и в ужас ты не придешь.
— Я не об этом. Нормальный человек, когда к нему заходит девушка в столь куцем халате, первым делом таращится на ее ножки, а не на бутылку.
— Каждому свое, — сказал Мазур. — У тебя великолепные ножки, и вообще ты прекрасна и ослепительна — но я реалист и прекрасно понимаю, что для меня ты навсегда останешься далекой звездой, недосягаемой мечтой, а потому нужно уделить внимание более доступным удовольствиям…
— Надо же, — сказала она безмятежно. — Вот уж не думала, что австралийцы способны на такое красноречие. Прости, но я отчего-то полагала их людьми неотесанными…
— Ты забываешь, что я не типичный австралиец, — сказал Мазур. — Я моряк, полсвета исколесил, а это, согласись, расширяет кругозор и обогащает лексикон. В общем, ты очаровательна, и этот халатик тебе ужасно идет. Если ты будешь настолько неосмотрительна, что подойдешь поближе, я его непременно с тебя сорву, а так — лень вставать. Даже цивилизованные австралийцы, избороздившие полмира — ужасные лентяи…
Девушка посмотрела на него без особого возмущения, с тем же пытливым любопытством, поинтересовалась:
— А почему ты так уверен, что не получишь немедленно по физиономии за этакие речи?
Мазур ухмыльнулся:
— Потому что нутром чую: ты совершенно нормальная женщина, а любой женщине в глубине души приятно, когда к ней питают дикарскую страсть…
— Надо же…
— Будь уверена.
— Мне что, следует в обморок упасть с закружившейся от столь пылкого излияния чувств глупенькой головкой?
— Достаточно будет, если ты стыдливо покраснеешь, — сказал Мазур великодушно.
— Нахал…
— Это я подобным образом маскирую застенчивость, — признался Мазур.
— А ты, случаем, не забыл, что я просто-напросто наняла тебя на нехитрую работу? — прищурилась она.
Мазур в секунду ссыпался с постели и встал по стойке «смирно»:
— Конечно, мэм! Само собой, мэм! Готов приступить к работе! Что прикажете делать — катать квадратное или таскать круглое? Об одном прошу, хозяйка, мэм: не заставляйте меня выбрасывать старые бумеранги — уж мы-то, австралийцы, знаем, какой это тяжкий и безнадежный труд…
— Сядь, — сказала Энджел. — Работы пока что нет, но обязательно будет… Значит, застенчивость маскируешь? Мило. Что-то я не встречала застенчивых моряков, равно как и лесных бродяг…
— Ну, какой из меня лесной бродяга, — сказал Мазур. — Так, недолгий и неудачный дебют…
— Налей виски. Уж это ты должен уметь…