— Наш род все же не настолько древний, — ответила она напряженно. — Дворянское достоинство наш предок получил при Филиппе Четвертом.
— Это когда, простите? Не забудьте, что вы разговариваете с простолюдином из австралийских степей…
— В тысяча шестьсот двадцать втором.
«Тоже мне, нувориши, — подумал Мазур чуть покровительственно. Тот благородный шляхтич, от коего российские Мазуры произошли, в качестве шляхтича упоминался лет за двести до того, как король Филя твоих предков гербом облагодетельствовал… Салажка…»
Но вслух он, разумеется, сказал:
— Ну что же. Примерно в то же самое время мой английский предок уже упоминался в бумагах лондонского уголовного суда по поводу его процветающего бизнеса.
— И какой у него был бизнес?
— Довольно приличный по тем временам, — сказал Мазур. — Борьба за социальную справедливость. Точнее говоря, останавливал на одной из пустошей под Лондоном кареты благородных господ и убедительно предлагал поделиться награбленным у народа имуществом… Обычно, знаете ли, делились, мой предок был очень красноречив и умел убеждать…
— У вас великолепная наследственность, — фыркнула Кристина. — Это чувствуется…
— Стараюсь, — пожал плечами Мазур. — Вам не боязно впутывать парня с такой наследственностью в свои дела? Вдруг я, когда найдем клад, вас всех злодейски перережу и золотишко сопру?
— Тот, у кого такие замыслы, их обычно не афиширует…
— Ваша правда, — сказал Мазур. — Извините, пошутил…
Появилась нескладная женщина, сразу видно, из простых, с той же ощутимой примесью индейской крови. Кристина бросила ей что-то по-испански, и она, прямо-таки кинематографически кланяясь, подхватила сумку Мазура, показала куда-то вбок.
— Устраивайтесь, — сказала Кристина. — Через четверть часа жду вас к ужину.
— Надеюсь, фрак необязателен? — поинтересовался Мазур.
Она вздохнула, подняв глаза к потолку, отвернулась и удалилась в другую сторону. Мазур пошел следом за провожатой, по длинному, во все крыло, коридору, украшенному деревянными панелями с потемневшей резьбой.
Отведенная ему комната, тоже содержавшаяся в порядке, была огромной, с высоченным потолком, обставленной старинной неподъемной мебелью. Оставшись один, Мазур печально огляделся, покачивая головой и цокая языком. Размеры апартаментов его не то чтобы угнетали, но здесь было определенно неуютно для человека конца двадцатого столетия. Комнатища была рассчитана на совершенно других людей — ведать не ведавших о типовых блочных домах, толчее мегаполисов и толкотне в автобусах. Те жили широко, просторно, во всех смыслах — «люди с раньшего времени», как выражался незабвенный Михаил Самуэльевич. Им было легче: короли жаловали за верную службу не сотками и гектарами, а небрежным мановением руки: «От того вон холма до горизонта», и никто слыхом не слыхивал про «квадратные метры» и «выслугу лет»…
Он заботливо достал из сумки бесценную куртку, помял ее в руках. Легко прощупывались гибкие пленки. Осторожно уместив ее под подушкой — тут, надо полагать, не воруют — Мазур достал сигареты и развалился в огромной дубовом кресле, чтобы хоть пару минут побыть благородным идальго. Стемнело, но он не знал, где тут выключатель, и есть ли вообще электрический свет.
Оказалось, имеется — когда ровнехонько через четверть часа в дверь предупредительно поскреблась индианка и более красноречивыми жестами, нежели непонятными ему словами пригласила к ужину, в коридоре уже горели электрические лампочки. Проводов, ведущих к дому, он что-то не заметил — значит, собственный движок где-нибудь в подвале.
Столовая оказалась и вовсе грандиозных размеров, увешанная портретами предков, старым оружием, со столом столь длиннющим, что лакеям, по рассуждению, гораздо удобнее было бы разъезжать вдоль него на велосипедах. Небольшая скатерть, постеленная у одного из торцов стола, с двумя приборами на ней, выглядела не просто смешно — убого. Однако Кристина, в темном платье, с тщательно расчесанными волосами, выглядела так гордо и независимо, словно не замечала этого горького юмора. Мазур довольно быстро определил, что это, скорее, не гордость, а скованность: нелегко демонстрировать жалкие остатки прежней роскоши, былого величия… Тяжело девочке, девочка с характером…
— Великолепно, — сказал он непринужденно, вертя в руках массивную серебряную вилку, должным образом начищенную. — Вы не боитесь, что ненароком гены взыграют, и я сопру ваше фамильное серебро?
— Это уже не смешно, — сказала она досадливо. — Кто бы вы ни были, но на мелкого воришку уж точно не похожи. Ешьте. Все в упадке, но готовит Мария неплохо.
— Уж это точно, — сказал Мазур, нацеливаясь вилкой на что-то аппетитное, источавшее аромат жареного мяса и незнакомых приправ. — Люблю повеселиться, особенно поесть. Тем более…
Высокое овальное окно лопнуло, посыпались осколки, и пуля звучно ударила в потускневшую деревянную панель под потолком. Почти не рассуждая, Мазур, отшвырнув свое массивное стуло, пинком подшиб ножку стула девушки, отпихивая его от стола, свалил Кристину на пол и замер с пистолетом в руке.
Дззз-зззынь! Второе окно вылетело к чертям, а за ним и третье. Пули ударяли в стену высоко над головами. Мазур старательно считал выстрелы.
Во дворе хлопнула парочка других, прозвучавших гораздо ближе: ну, ясно, привратничек старается, в белый свет, как в копеечку. Девять, десять… и — тишина.
— Послушайте! — сердитым шепотом произнесла Кристина. — Что за манера меня то и дело швырять, как куклу? И на дороге, и здесь… Я вся в синяках…
Во дворе бабахнул еще выстрел.
— Лежите-лежите, — сказал Мазур. — Береженого бог бережет. Когда еще мне выпадет случай держать в объятиях девушку из столь благородного рода, причем на законных основаниях, заслоняя своим телом от опасностей?
Она забарахталась всерьез — гибкая, сильная, в ароматах незнакомых духов. «Приятная девочка, — подумал Мазур, посильнее придавив ее к полу. — Знать бы только, что за игры играет, и в чем тут двойное дно, оно просто обязано быть…»
— Пусти!
— Сейчас, — сказал Мазур. — Не вставай сразу, ладно?
Он, пригибаясь, чуть ли не на четвереньках подбежал к большому выключателю рядом с входной дверью и с маху вырубил свет. Метнулся к окну, примостился в простенке. Разумеется, ничего подозрительного он во дворе не заметил, хотя ночь выдалась лунная — пусто, конечно, они определенного палили с приличного расстояния, оружие позволяло…
Кристина подошла к нему, вгляделась в темноту и зло сказала что-то по-испански. У Мазура осталось впечатление, что это были слова, которых благородной сеньорите из приличного дома вообще-то не полагалось бы знать — но что поделать, двадцатый век, эмансипация и все такое…
— Совершенно тот же почерк, — сказал он задумчиво. — Десять выстрелов из двух пятизарядок, издалека… И снова никто не стремился в нас попасть, наоборот…
— Удивительная проницательность! — фыркнула Кристина. — Но ты, в общем, прав. Считая тот случай, на дороге, это уже шестой раз за последнюю неделю…
— В доме есть телефон?
— Есть. Толку от него мало. Провода давным-давно перерезаны. Они мне мотают нервы вторую неделю…
— Кто? — жестко спросил Мазур. — Расскажешь ты мне, в конце концов, что здесь творится?
— Завтра, — твердо сказала Кристина. — Я жду одного человека. Он приедет завтра и мы отправимся в Чакон… Я расскажу перед этим. Вдруг…
— Ага, — сказал Мазур. — Вдруг случится какое-то чудо, все волшебным образом обойдется и не придется ничего рассказывать постороннему человеку? Дорогая сеньорита, вы все еще верите в чудеса? Их не бывает, а если все же случаются, то не столь волшебные… Когда вы это поймете, наконец?
— Понимаете, Джонни, это так долго считалось чисто семейным делом…
— Ну да, — сказала Мазур. — Фамильные традиции, роковые тайны… «О, сын мой, на смертном одре я должен открыть тебе, что ты вовсе не сын мой, а дочь моя…» Как же, знаем… Интересно, а эти пакостники — тоже семейное дело?
— Самое смешное, что — да… В каком-то смысле.
— Какая-нибудь вендетта?
— Да нет, — со вздохом сказала Кристина. — Скорее уж непримиримая ссора… Это дон Хайме…
— Какой-нибудь благородный сосед?
— Чтоб его черти взяли… Самое скверное, мне нечего предъявить полиции. Одни пулевые отметины в стенах, да перерезанные телефонные провода. Капитан будет меня утешать, обещать, что предпримет все надлежащие меры — только ему, как легко догадаться, не хочется впутываться во все это… Выгоды никакой, а уличить никого невозможно…
— Ты дождешься, — сказал Мазур. — В конце концов, они дом подпалят с четырех концов. Я на их месте именно так бы и поступил — сколько можно примитивно палить из винтовочек? Если повторять это достаточно часто, такие фокусы перестают казаться угрозой…
— Они с тобой, часом, не советовались? — фыркнула Кристина. — Потому что позавчера как раз и подожгли… Не дом, правда, а мой единственный коровник. Вон в той стороне, в полумиле… Подперли дверь, когда Пакито прибежал, было уже поздно… Коровы сгорели, все восемь. Последнее мое движимое имущество, последнее, что еще как-то отдаленно смахивало на хозяйство… Теперь остался только дом.
— А собак у тебя, что, в хозяйстве нет?
— Были. Две. Еще пять дней назад.
— Крепенько они твое хозяйство подкосили, — сказал Мазур. — А ты не хочешь ли, часом, чтобы я ответил в том же духе? У этого дона Хайме наверняка найдется в хозяйстве что поджечь и разломать… Что мне стоит?
Ему вовсе не улыбалось тащиться куда-то под покровом ночи жечь коровники неизвестного дона и разносить какие-нибудь сараи — просто интересно было, что она ответит…
В голосе Кристины звучала даже не гордость — спесь:
— Я до такого опускаться не буду. В конце концов, он проиграет в главном: именно я доберусь до сокровища… Только, я тебя умоляю, не лезь с вопросами. Подожди до завтра, не убьют нас с тобой, в самом-то деле…