— Я-то рассчитывал, что вы притащите пиво. Классический бир. Вы ж немец…
— Не нужно думать штампами, — проворчал Хольц. — Я сорок лет прожил в Латинской Америке, пиво тут не особенно любят…
— Понятно. Ну что, устроим игру в вопросы и ответы?
Хольц мгновенно насторожился, полное впечатление, что ощетинился бы, подобно дикобразу, будь у него иголки:
— Место я вам, разумеется, не выдам… Простите за невольный каламбур, место вы узнаете на месте…
— Помилуй бог, я и не стремлюсь… — сказал Мазур.
— Тогда?
— Видите ли, Хольц, — задушевно сказал Мазур. — Вы — человек тертый, согласен. Сорок лет здесь — это круто… но и я не вчера родился. Согласитесь, что я ощущаю некоторую ответственность за Кристину. Мне не хотелось бы, чтобы она стала жертвой… скажем мягко, какой-нибудь сомнительной карты с крестиком на месте клада… или столь же сомнительного «знатока». Я повидал в жизни и такие карты и таких «знатоков». Сам, будучи помоложе, пару раз ловился на эту удочку, есть некоторый опыт.
— Иными словами, вы подозреваете меня…
— Да полноте! — сказал Мазур с обаятельнейшей улыбкой. — Вовсе я вас не подозреваю. Просто хотел бы прояснить для себя кое-что. Сам выслушать вашу историю. Для вящей гарантии. Это уместное требование для участника дела и компаньона на проценте, а?
— Ну, вообще-то…
— Вот видите. Знаете, какая деталь пока что свидетельствует в вашу пользу? Судя по рассказам Кристины, вы до сих пор не брали у нее по-настоящему серьезных денег. И все же… Мало ли что случается… Значит, это была подлодка?
— Не просто подлодка. Субмарина для особых поручений.
«Ну да, — подумал Мазур. — Один из томиков «Библиотеки приключений», любимое чтение в детстве. Субмарина-призрак, «Летучий Голландец» с его демоническим капитаном… Ну, во-первых, Хольц этого романа явно не читал, а во-вторых, такие лодки не писатель Платов придумал, они и в самом деле существовали, уж я-то знаю…»
— Вы знаете… — сказал Хольц с неким подобием мечтательной улыбки. — А ведь мне вовсе не неприятно вспоминать эту историю… Старею, наверное. Начинаю сентиментально относиться к воспоминаниям юности. Впрочем, мы немцы, вообще сентиментальная нация… Хотя последние сорок лет жизнь из меня старательно выбивала всякую сентиментальность… Короче говоря, это случилось в конце апреля, сорок пятого, естественно. Паскудное было время. Все уже понимали, что это конец, что наш бесноватый ефрейтор…
— Вы, я смотрю, за эти сорок лет стали антифашистом? — усмехнулся Мазур.
— Глупости, — отрезал Хольц. — Насколько я знаю, среди нынешних немцев распространены две крайности. Одни жаждут некоего реванша, другие корчат из себя тех самых заядлых антинацистов. Могу вас заверить, что я ненавижу обе эти крайности. У меня гораздо более прагматичная жизненная позиция: что прошло, то быльем поросло. Что было, то было. Мне наплевать и на реванш, и на потуги антинацистов. Я от всего этого далек и в прямом, и в переносном смысле. Но что поделать, если фюрер и в самом деле кончил, как бесноватый придурок… Ведь он проиграл, а? Победители не бывают ни бесноватыми, ни придурками. А проигравший — всегда дерьмо… Такой у меня подход. Что вы ухмыляетесь?
— Откровенно говоря, он совпадает с моим.
— Вот и отлично, — сказал Хольц. — Проще будет понять друг друга. Короче, лодка отправилась в Южную Америку, чтобы передать кое-что нашим здешним друзьям. У нас хватало тут друзей — и далеко не все они были платными агентами. Этнические немцы, обосновавшиеся в Южной Америке, люди схожих политических убеждений… В свое время это была организованная сила. В сейфе у командира лежали два мешочка. Совсем небольшие, вот такие, — он показал ладонями нечто, схожее объемом со средним яблоком. — Там было двадцать восемь бриллиантов. По нынешним ценам — на два миллиона долларов. Понимаете, так надежнее всего. Иностранной валюты в рейхе было мало, а это, повторяю, были наши друзья, с которыми не стоило, как это вдругих случаях практиковалось, рассчитываться фальшивыми долларами и фунтами стерлингов. Наконец, бриллиант — это вещичка, которую легко продать без малейших вопросов… Двадцать восемь бриллиантов, крупные, чистейшей воды, каждый обернут в вощеную бумажку и уложен в крохотную коробочку, оклеенную какой-то мягкой тканью…
— Вам в сорок пятом было… года двадцать три?
— Двадцать пять.
— И кем же вы служили на той лодке?
— Младшим офицером.
— Вот об этом я и говорил… — сказал Мазур. — Вот тут-то и не складывается… Я ведь упоминал, что служил в армии? А тот, кто отслужил свое, прекрасно разбирается в некоторых вещах… Значит, командир вез в сейфе бриллианты… Охотно верю, это похоже на правду. А знаете, что на правду решительно не похоже? То, что об этом знали вы. Один из младших офицеров. Извините, я о вас кое-что читал, о вашем вермахте, о вашем флоте. Честное слово, у вас просто отлично поставлена была секретность и субординация, хоть шляпу перед вами снимай, но нет у меня сейчас на голове шляпы… Вы что же, хотите сказать, что ваш командир, получив такое задание, собрал всех офицеров и торжественно объявил: «Парни, нам выпала огромная честь! Мы везем нашим друзьям в Южную Америку двадцать восемь бриллиантов!» И рассказал вдобавок, как они упакованы. Простите, что-то не верится…
— Попахивает логикой разведчика…
— Да бросьте вы, Хольц! — поморщился Мазур. — Попахивает логикой человека, который кое-что повидал в жизни и готов поверить в историю с кладом, но сумеет отличить вранье от правды… Стоп, стоп! — он успокаивающе поднял ладонь, видя, как загорелись злым огоньком арийские глазыньки. — Я не говорю, что вы врете. Но чутье мне подсказывает, что это не вся правда…
Довольно долго стояло молчание. Хольц буравил его взглядом. Потом усмехнулся:
— А вы умный мальчик, Джонни. Между прочим, отец сеньориты Кристины этого подводного камня так и не заметил. Тысячу извинений сеньорита, я не врал… но это и в самом деле не вся правда. Ладно, черт с вами, Джонни, то самое чутье мне подсказывает, что с вами и в самом деле следует вести дела чуточку откровеннее… Ну конечно, не те были порядки в военном флоте. Я просто-напросто знал все о содержимом сейфа независимо от командира. — Он смотрел исподлобья, напряженно. — Я был не только лейтенантом военно-морских сил, но и сотрудником гестапо. Или у вас голова все же набита глупыми предрассудками, касаемо иных учреждений рейха?
— У меня в голове один глупый предрассудок, — сказал Мазур. — Чертовски хочется положить в карман двести тысяч долларов.
— Ну, этот предрассудок вовсе не глупый и даже не предрассудок.
— Значит, гестапо… Вот это гораздо больше похоже на правду. Были приставлены к командиру, а? Ничего удивительного — на такой лодке…
— Ничего удивительного, — спокойно повторил за ним Хольц. — Самая обычная практика, свойственная не одной Германии, не одному нашему времени. Любая спецслужба всегда присматривает за военными — они иногда склонны к самостоятельным решениям и, мало того, поступкам. Слышали что-нибудь о покушении на фюрера в сорок четвертом? Ну вот, видите… За военными нужен глаз да глаз. Между прочим, не считайте меня обычным, примитивным вербованным стукачом. Я был не стукачом, а офицером СС, штатным сотрудником гестапо — коли вас не коробит слово «гестапо», вряд ли вы станете морщиться при слове «СС»…
— Да мне, откровенно говоря, наплевать, — сказал Мазур. — Я вам уже изложил свою нехитрую жизненную философию.
— Вот и прекрасно, — сказал Хольц с некоторым облегчением. — А то кто вас знает, англосаксов, вам столько лет промывали мозги… Не следует при слове «офицер СС» тут же представлять себе тупого садиста из охраны концлагеря с плетью в одной руке и скальпами в другой. Были такие, согласен. Но лично я в жизни никого не ударил плетью, вообще не бывал в концлагерях. Мы, в гестапо, все поголовно числились офицерами СС. Специфика, знаете ли. Кстати, если вам интересно — по эсэсовскому званию я был даже на чин выше, нежели в кригсмарине…
— Ответственный пост, а?
— Именно, — без тени иронии кивнул Хольц. — Лодка выполняла очень уж важные и секретные задания. В таких случаях к командиру… вообще любому подлежащему надзору объекту приставляли не заурядного стукача, а настоящего офицера СС, полноправного сотрудника известных ведомств… Гестапо, несмотря на все, что вокруг него наплели, было в первую очередь контрразведывательной службой… В общем, я знал о том, что окажется в сейфе, даже раньше командира. Он еще понятия не имел, а я уже знал. В один прекрасный день меня вызвал штандартенфюрер… но вам, наверное, эти детали совсем неинтересны?
— А кому сейчас интересны имена, второстепенные детали?
— Ну да, разумеется… — ничуть не удивившись, кивнул Хольц. — Мне на вашем месте все это было бы тоже не интересно… Если коротко, от меня на сей раз потребовали максимальной бдительности. Я там был не один, еще три человека из экипажа тоже были людьми двойной подчиненности — команда на случай активных действий. Ну, вы наверняка понимаете: исход войны был ясен, существовала опасность, что отдельные инициативные личности будут искать собственные варианты выхода из боя…
Мазур усмехнулся с полным пониманием:
— Иначе говоря, ваш босс опасался, что командир может прикарманить бриллианты и смыться?
— Совершенно верно. У него имелась для того масса возможностей.
— Но ведь и вы, простите, тоже…
— Я — это другое дело, — отрезал Хольц. — Меня к тому вынудили обстоятельства. Так сложилось…
— Это как? — с нешуточным любопытством спросил Мазур. Подлинная была история, или нет, но она, что отрицать, чертовски увлекательная, а свободного времени достаточно…
— Уже возле здешних берегов мы потеряли антенну, — сказал Хольц. — Нелепая случайность, неинтересно рассказывать… Ну, и давно следовало зарядить аккумуляторы. Командир решил убить двух зайцев одни махо