Поднял с пола темный футляр размером с небольшую книгу, похоже, эбонитовый, поддел ногтем маленький металлический крючочек, поднял крышку. Внутри четырьмя аккуратными рядочками протянулись тридцать два цилиндрических углубления — Мазур их старательно пересчитал — и в каждом покоился черный футлярчик.
Вытянув один, Мазур свинтил крышечку. Тугой, толстенький рулончик пленки. Позитив. Страницы крохотного текста, которые без сильной лупы, простым глазом и не прочтешь, но все равно видно, что это не просто текст, а снимки каких-то документов официального вида, с печатями и прочим… Вот оно!
Теперь можно было и убираться восвояси — свою долю добычи он заполучил и теперь можно без всякого сожаления отдать всю кучу сверкающих камушков своим алчным спутникам, благо камушки эти, как давно и справедливо подмечено, в сущности, не более чем кристаллический углерод, а что такое углерод, как не эфемерная субстанция, ни для чего путного не пригодная?
Вот только отдавать камешки следовало с оглядкой. Мазур думал об этом, неспешно, по всем правилам продвигаясь к поверхности. Если только кое-кто питал кое-какие замыслы, настал удобнейший момент претворить их в жизнь. Если разобраться, простодушный австралиец никому более не нужен. Точнее, перестанет быть нужен уже через несколько минут — как только на дрожащих от алчности ладонях типичных представителей мира капитала засверкают сорок лет дожидавшиеся своего часа камушки… И зачем тут Джонни? И при чем тут Джонни? Вообще, кто такой Джонни? Не было такого, никто его и в глаза не видел. На дне и так с полсотни покойников, если добавится еще один, никто и не почешется…
А посему Мазур, оказавшись на восьми метрах под поверхностью воды, резко изменил курс и, вызывая в памяти очертания берега, поплыл не вверх, а в сторону. И плыл, пока по его расчетам, не отдалился достаточно.
Тогда он поднялся на поверхность. Хватка его не подвела и здесь: с «Креветки» его никак не могли видеть, Мазура заслоняла скала, голая снизу и покрытая буйным вьющимся кустарником уже на высоте метров пяти.
Он поплыл, все больше удаляясь от корабля, высматривая подходящее местечко. Найдя таковое, плыл к берегу, пока не почуял под ногами твердую землю и не поднялся над водой по пояс. Снял ласты, баллоны, маску, свалил все это хозяйство под дерево, в низкие кусты, стянул гидрокостюм, отправил его туда же, оставшись в одних плавках надел пояс с ножом, прихватил добычу и вошел в лес, нимало не расслабляясь, прислушиваясь и присматриваясь со звериной сноровкой.
На таких островках не бывает ни крупных хищников, ни змей — а вот люди иногда попадаются, и они-то опаснее всего… Выследить «Креветку» конкуренты вроде бы не могли, и все равно, расслабляться рано, ничего еще не кончено…
Ага, вот подходящее дерево. Черт его знает, как оно называется, но под корнями у него есть пустое место, которого вполне достаточно, чтобы укрыть невеликий по объему клад, которому лежать тут вовсе недолго…
Быстренько проделав все необходимое, Мазур направился вдоль берега к тому месту, где осталось судно. Это было не самой приятной прогулкой — шлепать босиком по экваториальному лесу — но змей тут нет, ядовитых колючек тоже, так что прочими неудобствами можно пренебречь, не графья, чай….
Он вышел на берег, засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Прекрасно видел, как оба индиоса, показав похвальную реакцию, прицелились в него из своих пушек — и тут же опустили оружие, узнавши. Судя по движениям, спутники оживлено дискутировали — и почти сразу же капитан Гальего направился в рубку размашистым шагом, якорная цепь поползла вверх, а когда якорь, роняя крупные капли, повис над водой, заработал двигатель, и «Креветка» пошла к тому месту, где стоял Мазур, ухмыляясь и мурлыкая под нос старинную английскую морскую песенку:
— Зовут меня Уильям Кидд,
ставьте парус, ставьте парус!
Рядом черт со мной стоит,
абордажный нож блестит,
ставьте парус, ставьте парус!
Кораблик коснулся бортом обрывистого берега — и Хольц, не теряя времени, навел на Мазура автомат, рявкнул:
— Что за фокусы? Что за вид?
— Вид как вид, — пожав плечами, сказал Мазур и одним прыжком перемахнул на палубу. Прошел к своей одежде, спокойно принялся ее натягивать. — Голых мужиков не видали?
— А где… всё? — растерянно спросила Кристина.
Полностью одевшись, обувшись, сунув пистолет на привычное место и с приятностью ощущая бедром его надежную тяжесть, Мазур преспокойно ответил:
— Все там, где и надлежит. Не беспокойся, бриллианты я достал. Все до одного, ровно столько, сколько их было по рассказам нашего дорогого герра Хольца.
— Но… где же?
— На берегу, — простецки щурясь, сказал Мазур. — Если хочешь пойдем, мы трое, и заберем.
На ее лице отразилось даже не облегчение, а смесь разнообразнейших чувств, в которых она и сама, надо полагать, не могла сейчас разобраться:
— Но почему…
— Потому что наш Джонни парень тертый и особого доверия к человечеству не питает, — усмехнулся Хольц, опустив автомат и глядя на Мазура с несомненным уважением. — Вот он и побоялся, что камушки у него возьмут, а самого на борт не пустят… А, Джонни?
Кристина вспыхнула, надвигаясь на Мазура:
— Да-а? Получается, ты подозревал меня… меня…
— Как ты прекрасна в гневе, звезда моя… — сказал Мазур, ухмыляясь во весь рот. — Тебя я ни в чем таком и не подозревал, как тебе только в голову пришло? Но разве здесь только мы с тобой… и наш достойный капитан? — поторопился он добавить, видя, что рядом встал Гальего.
Хольц уперся в него злым взглядом:
— Это что, в мой огород камешек?
— Да что вы, майн либер! — пожал плечами Мазур.
— Не валяйте дурака! Вы ведь меня имели в виду?
— Ну, а если и так, Хольц? — устало спросил Мазур. — Вы что, мне отец родной? В таких играх держи ухо востро, вы это сами талдычили все время…
Капитан Гальего степенно сказал, попыхивая гнутой трубочкой:
— Сеньор, уверяю вас, что при любой попытке… э-э, устроить на борту моего корабля дисгармонию я реагировал бы немедленно.
— Я нимало не сомневался в вашем благородстве, сеньор капитан, — заверил Мазур, отвесив изысканный поклон. — Но береженого бог бережет… Итак, друзья мои, не отправиться ли нам с песнями и триумфальными плясками за сокровищем? Оно совсем близко, честное слово, с полкилометра пройти…
— Ну, хорошо, — сказал Хольц, сердито поджимая губы. Оглянулся на невозмутимого капитана: — Надеюсь, сеньор Гальего, вы столь же немедленно и эффективно отреагируете, если наш Джонни вернется из леса один?
— Будьте уверены, — лаконично ответил капитан, окутанный приятным дымком дорогого табака.
— Я тоже самого лучшего мнения о вас, Хольц… — фыркнул Мазур. — Я вас тоже полагаю честнейшим и порядочнейшим партнером… Ну что, пойдемте?
Индейцы проворно перекинули на берег сходни, первым по ним сошел, прямо-таки сбежал Хольц, следом переправился Мазур, протянул руку Кристине.
Кристина взирала на него восторженно и преданно. Если она играла в осуществление какого-то неведомого замысла, то была гениальной актрисой, по которой плачет Нобелевская… ах, нет, актерам ведь не дают нобелевок…
— Как там было? — спросила она прямо-таки зачарованно.
— Пустяки, — сказал Мазур. — Разве что слонялась парочка призраков в лохмотьях мундиров, и один, кстати, пожаловался, что скотина Хольц давным-давно одолжил у него двадцать марок, да так и не отдал, прохвост…
Неприязненно косясь на него Хольц фыркнул:
— Чирикайте, чирикайте… Черт с вами. Как-нибудь перетерплю, все равно скоро разойдемся…
Мазур все время держал его в поле зрения — хотя понимал, что немец-перец-колбаса, если и задумал что-то скверное, ни за что не попытается пальнуть в спину, пока не ощутит в руках бриллианты. И все равно, следовало быть готовым ко всему — до тех пор, пока они не окажутся на континенте…
Когда они добрались до места, Мазур присел на корточки, уголком глаза постоянно фиксируя немца, готовый при необходимости взмыть отпущенной пружиной и нанести удар (да и Кристину он не обделял профессиональным вниманием), заслонил спиной свежую захоронку, сначала вытащил из переплетения корней футляр с микропленкой и быстро засунул его во внутренний карман пиджака. Потом, уже не таясь, извлек оба мешочка и повернулся к спутникам:
— Великий миг, друзья. Зазвучали невидимые фанфары, вступили трубы и барабаны, кладоискатели делят добычу… Есть предложение: к чему возиться с аптечными весами, скрупулезно подсчитывая караты? К чему эта мелочность, когда речь идет о сеньорите из старинного рода и бывшем офицере военного флота? В каждом мешочке — по четырнадцать штук, они примерно одинаковые, так что держите.
Шагнул вперед и положил по мешочку в подставленные ладони. Постоял, покачиваясь с пятки на носок, откровенно ухмыляясь, громко сказал Кристине:
— Что-то я смотрю, ты не торопишься усладить глаза алмазным блеском? И правильно. Присмотрись внимательнее к нашему милому герру Хольцу. Его честная, открытая физиономия вовсе не озарена здоровой алчностью, как следовало бы думать. Скорее ему скучно и тоскливо. Сорок лет человек лелеял мечту, а теперь она вдруг исполнилась… и что дальше-то? А, Хольц?
Немец поднял глаза от горсти сверкающих прозрачных камешков у себя в ладони. Его автомат болтался на плече, а лицо и в самом деле не блистало что-то алчностью и триумфом. Оно казалось постаревшим в одночасье, усталым, скучным…
— Вообще-то вы не правы, Джонни, — ответил Хольц ровным голосом. — Мечта заключалась не в том, чтобы найти камни, а в том, чтобы после этого пожить как следует. И она еще не претворена в жизнь. Конечно, ситуация и в самом деле несколько… прозаична. Но какое тут к черту разочарование? Просто-напросто я сорок лет карабкался, лез, обламывал ногти, ходил по лезвию, лез… и вот добрался. Потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к новому положению дел…