такой ауры — как у всякого, кто после благополучной жизни в относительном достатке и покое внезапно услышал посвист пуль над головой и увидел совсем рядом всамделишных мертвых покойников…
Он недвусмысленным жестом показал на спокойное море. Пожал плечами и сказал сухо:
— Я тебе, помнится, говорил: вокруг кладов чуть ли не каждый раз начинается свистопляска с пальбой по живым людям. Вот, держи, доля твоего покойного компаньона…
И, подняв ее руку, положил в ладонь кожаный кисет из кармана Хольца. Кристина стиснула его бездумно, машинально, вряд ли сознавая, что делает. Мазура так и подмывало закатить ей пространную лекцию о вреде кладоискательства и случайных милостях судьбы, спасающей таких вот утонченных дурочек из хороших семей — но он сдержался. Во-первых, она сейчас была в таком ступоре, что все поучения просквозили бы мимо ушей, а во-вторых, не следовало уподобляться отечественным замполитам. Какое ему, собственно, дело? Все равно через день-другой суждено разбежаться навсегда.
Поэтому он пошел по другому пути — принес из каюты бутылку виски, налил приличную дозу, заставил проглотить, как воду, усадил у фальшборта малость оклематься, а сам прошел в надстройку и занялся методическими поисками.
Он примерно представлял, что надо искать, и какого оно может быть размера. Уж безусловно, спрятано не на виду — но и не там, где радиосигнал экранировался бы чем-то металлическим…
И через полчаса, разбив внутреннюю поверхность рубки на сектора, осматривая каждый квадратный дециметр, все-таки отыскал спрятанное — серую коробочку размерами чуть меньше пачки сигарет, тщательно захованную в уголке деревянного шкафчика, под ворохом потрепанных морских карт. Покачал ее на ладони, повертел, присмотрелся со всех сторон.
Вот именно. Там, на катере, было нечто вроде пеленгатора, а эта штуковина — радиомаячок. Простая и эффективная конструкция. Ничего удивительного, что погоня приперлась к островку, как по ниточке…
Одна загвоздка: дон Хайме и эти штуковины решительно не сочетались. Старый хрен, если верить Кристине, никогда и нигде не служил — ни в армии, ни в разведке, ни по гражданским ведомствам. Всю жизнь провел то на своей усадьбе, то в столице, светски увеселяясь, как и подобает истинному аристократу. Радиомаяк с пеленгатором — это уже контора. Серьезная контора. Специфическая. Скорее всего, к дону Хайме с его головорезами кто-то взял да и пристегнул человечка, обученного обращению с подобной техникой — и в голове даже вертится вполне конкретное имечко…
Мазур вышел на палубу. Чтобы не выглядеть вовсе уж бесчувственным чурбаном, улыбнулся сидевшей у фальшборта Кристине, взъерошил ей волосы:
— Ничего, звезда моя, выиграли…
Она ответила бледной улыбкой, тяжко вздохнула. Ободряюще похлопав ее по затылку, Мазур пошел назад в рубку, по дороге выкинув маячок за борт. Включил мотор, выбрал якорь и решительно повернул штурвал, оставляя за кормой маленький живописный остров, глаза бы на него не смотрели…
Глава седьмаяТолковали шпион со шпионом…
Прихлебывая кофе на здешний манер — то есть, попросту чуть смачивая губы крепчайшей и горчайшей черной жидкостью из крошечной чашечки — Мазур следил с ленивым удовлетворением, как Ронни, выскочивший из белой японской малолитражки (а все же прочно влезли сюда самураи со своими табакерками, потеснив янкесов), нервно топчется на площади, вертит головой. Совершено неуместная для солидного тайного агента суетливость, подумал Мазур злорадно — а впрочем, ничего удивительного, есть у парня повод разнервничаться не на шутку…
Пора было убираться отсюда — не только с площади и из города, из этой надоевшей страны, вообще с континента. Однако уход — процедура серьезная и ответственная, иногда грамотно уйти гораздо труднее, нежели налететь с автоматом и разнести все вдребезги и пополам…
Отставив чашечку, Мазур положил на столик несколько монет, не спеша пересек наискось маленькую круглую площадь, хлопнул лысого по плечу:
— Ну, и как делишки?
Тот аж подпрыгнул от неожиданности, выругался под нос:
— Где вы шляетесь, черт вас побери? Я уже полчаса тут торчу.
— Не преувеличивайте, — преспокойно сказал Мазур. — Всего-то минут пять.
— Почему сразу не подошли?
— Старина, вам бы оставить этот тон, — сказал Мазур, ухмыляясь. — Приказной и непререкаемый. В конце концов, вы мне не командир.
— Зато я тот самый человек, который в случае чего может вам жизнь осложнить до полной задницы, — сказал Ронни сердито, но все же сделал над собой усилие и заулыбался почти дружелюбно. — Я так понимаю, удалось?
— А то, — сказал Мазур. — Мы, австралийцы, если за что возьмемся, то уж…
— Это с вами?
— Ну да, ждите, — ухмыльнулся Мазур. — Буду я такие вещи в кармане таскать. Удалось, Ронни, удалось. Небольшая такая коробочка с кучей микропленок…
— Где она?
— Дома, — сказал Мазур как ни в чем не бывало. — Я тут снял небольшой уединенный домик, надоели дешевые отели…
— Ну, так чего же мы стоим? Садитесь в машину, побыстрее!
Влезая в тесную машинешку, Мазур вновь задал себе вопрос: правильно ли поступает, устраивая этот цирк с окончательным и бесповоротным объяснением в нелюбви. И вновь сам же себе и ответил: все правильно, ничего тут нет от авантюризма и шпионских боевиков. Один только профессиональный расчет. Неразумно уходить со сцены, имея на плечах субъекта вроде Ронни, чьи намерения, достижения и возможности еще не прокачаны до конца… Безусловно следует устроить классический момент истины.
Ронни рванул машину с места так, что покрышки чуть ли не задымились, свернул в переулок, выскочил на широкую улицу, рванул на только что зажегшийся красный в лучших традициях местных джигитов… «Ах ты ж, зараза, — с ласковой брезгливостью подумал Мазур. — Я тебе ни словом не обмолвился насчет того, где, в каком районе города располагается мое временное пристанище, а сам ты ни разу не спросил — но уверенно чешешь на полной скорости в правильном направлении, к западу, к холмистой окраине Чакона, чрезвычайно напоминающей Ялту своими извилистыми крутыми улочками, карабкающимися все выше, обилием зелени и морской гладью на горизонте… Как по ниточке летишь… Вот кое-что и проясняется…»
— Остановите здесь, — сказал он решительно.
— Почему?
— А давайте-ка надежности ради подойдем к дому кружным путем, — сказал Мазур. — Там есть обходная дорожка… Мало ли что, вы уверены, что у вас нет конкурентов? Мне пару раз показалось, что следом топотали какие-то подозрительные типы.
— Ну ладно, — сказал Ронни, секунду подумав. — Только без фокусов, убедительно вас прошу…
Он запер машину, и оба направились по утоптанной тропинке в небольшую рощицу, прошли меж высоких глухих заборов, обогнули еще парочку домиков, оказались перед железной изгородью, опутанной чем-то вроде плюща. Мазур огляделся, открыл тронутую ржавчиной калитку:
— Прошу.
Отпер заднюю дверь, распахнул:
— Ну вот и пришли…
— Идите-ка первым, — сказал Ронни, определенно напрягшись.
Пожав плечами, хмыкнув, Мазур первым вошел на крохотную кухоньку, мимоходом прихватив из шкафчика бутылку виски, содовую и два стакана — австралийцы, знаете ли, отличаются гостеприимством — прошел в столь же крохотную гостиную. Плюхнулся в старое кресло, вытянув ноги, сказал безмятежно:
— Располагайтесь, старина. Плесните себе виски. У меня нет холодильника, так что не обессудьте, придется с содовой…
Заглянув в соседнюю комнату, в спаленку — а больше в домишке и не имелось апартаментов — Ронни прошел к столу, плеснул себе на добрых три пальца, игнорируя содовую. Сделал жадный глоток и, не садясь, поторопил:
— Ну! Где пленки?
Развалившись в кресле, вольготно вытянув ноги и держа стакан на весу, Мазур улыбнулся ему открыто и доброжелательно:
— Бог ты мой, куда вы так спешите? Можно подумать, вы — похотливый шейх, а я — новая наложница… Давайте выпьем, побеседуем, как подобает серьезным людям. Я вам что, мальчик на побегушках?
Ронни нехотя опустился в соседнее кресло, отставил стакан. Его рука уверенным движением отбросила полу светлого пиджака. Наперед предугадывая такой ход, Мазур цедил виски, лениво глядя, как на свет божий появляется увесистый револьвер с коротким дулом, серьезного калибра. Он поморщился, не двигаясь с места:
— Ронни, вы так давно здесь, надо полагать, и тем не менее, таскаете подмышечную кобуру… Среди настоящих мужчин это не принято категорически…
— Бросьте мне вашу пушку, Джонни, — с напряженной улыбкой, твердым голосом распорядился Ронни, держа его на прицеле. — Тем более что это, строго говоря, моя пушка. Собственные денежки выложил.
— Ну, денежки, предположим, были казенные, а? — сказал Мазур, извлек «Таурус», держа его указательным пальцем за скобу, перебросил собеседнику. — Извольте, мы люди честные, чужого нам не надо.
— Встаньте-ка, повернитесь… Чтобы я мог убедиться, что второго у вас нет.
— Да ради бога, ради бога… — сказал Мазур. — Так? — он распахнул пиджак, медленно крутанулся на месте. — Штаны не заставляйте снимать, а? Я и перед бабами-то стриптиз не исполняю, а уж тем более перед мужиками…
— Ладно, садитесь, — Ронни сунул бразильскую пушку в карман, а свою так и не убрал, положил рядом на подоконник. — Я и так вижу, что второго нет…
«Видишь ты дуду на льду, — подумал Мазур. — Любитель хренов».
— Ну, где пленки?
— Ага, — сказал Мазур. — Я их вам отдам, а вы мне в лоб шарахнете из своего сорок пятого.
— Зачем? — пожал плечами Ронни. — Я играю честно.
— Ой ли?
— Честно. Ну зачем мне вас убивать?
— Ну… — задумчиво протянул Мазур. — Чтобы я не проболтался.
— А вы и так не будете болтать, — ухмыльнулся Ронни. — Не в ваших интересах. Поскольку пленки при вас, то и камни, надо полагать вам удалось добыть?
— Вот камешков попрошу не касаться, — сказал Мазур с надлежащей алчностью на лице.