— В конце концов, главное не в этом…
— Ну разумеется, Вениамин Степанович! — живо подхватил Рогов. — Однако никак нельзя упускать и такие вроде бы мелочи. Моральный облик советского человека, представляющего здесь нашу Родину в столь непростых условиях, должен быть безупречен… Я надеюсь, товарищ старший лейтенант, вы сделали для себя должные выводы?
— Так точно, — угрюмо сказал Мазур. «Умеет работать, сволочь, — подумал он не без некоторого уважения. — Вроде бы и не было посторонних свидетелей их расставания с Рамоной, а вот, поди ж ты…»
— Ну что же… — сказал Филатов, словно подводя итог. — Некоторую ясность мы внесли… И вот вам мой дружеский совет, товарищи офицеры: постарайтесь жить скромнее… Вы поняли?
Рогов добавил:
— Если случится очередное ЧП или… — он многозначительно глянул на Мазура, — или какая-нибудь аморалка… Дела, я обещаю, примут гораздо более жесткий оборот. Напоминаю: при всем вашем нынешнем выгодном положении вы остаетесь частичкой Вооруженных Сил, что является как большой честью, так и большой ответственностью…
Из здания они вышли молча, понурив головы. И довольно долго еще шагали молча по вымощенному булыжником плацу. Потом Лаврик словно скинул с себя тяжелый груз, его походка стала чуть ли не пританцовывающей, и он довольно громко замурлыкал под нос:
— А если что не так — не наше дело, как говорится — Родина велела… Как славно быть ни в чем не виноватым, солдатом, солдатом…
— Самарин, — мрачно сказал Морской Змей.
— Аюшки?
— Вот честно тебе говорю: мне тебя матом послать хочется.
— Чем я такую милость заслужил?
Морской Змей хмуро ответил:
— Какой бы херни эти двое ни наговорили, в одном они правы: в грязную историю ты нас втравил, рыцарь плаща и кинжала. И еще поешь, как шансонетка, того и гляди, плясать начнешь…
— А вот скроемся в располаге за высоким забором — может, и спляшу, — серьезно сказал Лаврик. И продолжал тихо, убедительно: — Тельманыч, не бери в голову. Абсолютно все, что эти два барсука наговорили, можешь засунуть им в задницу… Никто никого не втравливал ни в какую грязную историю. И никакой грязной истории не было. Была проведена операция, которая завершилась успешнейше. Успешнейше, ты понял? Нет, сейчас-то ты ни черта не понимаешь. А вот потом поймешь, иначе я свою парадную фуражку сожру у тебя на глазах…
И улыбнулся весело, дерзко, радостно, мечтательно глядя куда-то вдаль.
Глава седьмая. Ночные скучные дела
Ну вот, сейчас явно предстоит огрести еще и от кубинцев, — думал Мазур, сидя в приемной генерала Санчеса. Вот только почему генерал вызвал его одного, а не всех троих? Или у них свои традиции, и принято вздрючивать конкретного командира, не выясняя, кто его послал и зачем? Вроде бы не должно так быть…
Минут через десять из кабинета вышли трое кубинцев — без знаков различия на пятнистых комбинезонах, но, судя по возрасту и осанке, старшие офицеры, уж такие вещи опытный армеец определяет легко. Едва они вышли из приемной, адъютант, словно имел надлежащие инструкции заранее, любезно сказал:
— Прошу вас, компаньеро.
Мазур вошел не без внутренней робости. Однако Санчес, расставлявший на столе уже знакомый Мазуру по прошлому разу дастархан, вовсе не выглядел сердитым, наоборот, улыбался вполне радушно. Что-то это никак не походило на подготовку к грядущему разносу… Пожав ему руку, Санчес сказал:
— Я слышал, у вас неприятности?
— Идиотская нестыковка получилась, — осторожно сказал Мазур.
— Или провокация, что вероятнее всего, — сказал Санчес. — Мне уже доложили подробно. Здесь столько двойных и тройных агентов, что ничему уже не удивляешься… Вам грозят неприятностями? И отнюдь не ваше непосредственное начальство?
Мазур уклончиво пожал плечами: каким бы легендарным ни был Санчес, друг и ближайший союзник, он все же представляет другую армию. Честь мундира требует не выносить сор из избы. Будь на его месте свой, но принадлежащий, скажем, к сухопутчикам, точно так же следовало бы промолчать…
— Не принимайте все слишком близко к сердцу, — сказал Санчес. — Я встречался с главным военным советником и, думается, сумел ему объяснить, что в сложной работе неизбежны трагические случайности. Так что можете считать, что эта печальная история списана в архив…
Вспомнив физиономию Рогова, исполненную гнусненького охотничьего азарта, Мазур мысленно добавил: списана, да не вся. Замполит преспокойно может накатать телегу по своей линии, в чем ему никто не сможет воспрепятствовать…
Санчес наполнил рюмки:
— Сейчас предстоит выпить за вас, компаньеро Кирилл. Вы не знаете испанского, но все равно, взгляните…
Он подал Мазуру небольшой бланк сугубо официального вида: с кубинским гербом справа, какой-то, несомненно, военной эмблемой слева, замысловатой подписью внизу и двумя печатями, круглой и пятиугольной. Весь текст был напечатан типографским способом, но в свободную строчку, каллиграфическим почерком, черными чернилами (и, разумеется, на латинице) вписаны его имя и фамилия. Коим предшествовали два непонятных слова.
— Командующий только что подписал представление, — пояснил Санчес. — Старший лейтенант Кирилл Мазур представлен к награждению медалью «Гранма» — как и все остальные, участвовавшие в захвате того мерзавца. Важная птица, давно гонялись… Скажу вам по секрету, что еще не было случая, когда Гавана отклоняла бы представления главнокомандующего. Так что вручение медали — вопрос времени. Мои поздравления, компаньеро.
Мазур неловко ерзнул на стуле. Поскольку награда была кубинская, уж, безусловно, не стоило вставать навытяжку и рявкать «Служу Советскому Союзу!» А как полагалось поступать в таких случаях у кубинцев, он представления не имел.
— Сидите, сидите, — сказал Санчес, очевидно, заметив его растерянность. — Стоять навытяжку будете через недельку, когда я вам буду вручать медаль…
Вот теперь настроение у Мазура поднялось. Конечно, щенячьего восторга он не испытывал, но тут у любого его ровесника душа воспарит на седьмое небо: получить славную боевую медаль, названную в честь легендарного корабля, к тому же из рук легендарного генерала…
— Поздравляю! — Санчес поднял рюмку. Разделавшись со своей, Мазур неожиданно бухнул:
— А я когда-то нес ваш портрет. Чуть ли не двадцать лет назад, в пионерском лагере…
— Я, наверное, был еще с бородой? — усмехнулся Санчес.
— Да, как все… — сказал Мазур.
— Вот это и есть самое неприятное в жизни, — доверительно сказал Санчес. — Когда твои портреты вешают во множестве, носят… Не ради этого старались. Как человек, знающий толк в проблеме, могу вам пожелать одного: чтобы вам никогда не пришлось видеть, как ваши портреты вешают или носят. Возможно, это и необходимо с точки зрения агитации и пропаганды, но самому оригиналу это не доставляет ни малейшего удовольствия…
Мазур подумал, что ему такая честь не грозит, учитывая специфику его занятий. Портреты людей его ремесла если и появляются где-нибудь, то исключительно в комнатках боевой славы, в настрого засекреченных зданиях, и, как правило, с неизбежным дополнением в скобках (посмертно). А вот такого как-то категорически не хотелось…
На столе щелкнул динамик и разразился быстрой испанской скороговоркой. Выслушав и кратко что-то ответив, Санчес огорченно развел руками:
— Увы, нам придется убрать бутылку до лучших времен… Прибыла капитан Родригес, у нее срочное дело к вам, какая-то очередная акция… Вы ведь располагаете временем?
— Да, до завтрашнего утра, — сказал Мазур.
— Вот и прекрасно, — он поднялся первым, и Мазур торопливо вскочил. — Удачи, компаньеро!
Рамона ждала его в приемной, нетерпеливо расхаживая из угла в угол, коротко отвечая на длинные фразы расплывшегося в улыбке адъютанта. Мазур не понимал ни словечка, но нетрудно было догадаться, что тут имеет место попытка легкого флирта, безжалостно Рамоной пресекаемого.
При появлении Мазура адъютант моментально увял и принял насквозь служебный вид.
— Привет, — сказала Рамона, нетерпеливо ухватив его за руку. — Пошли, у нас времени мало…
Решительно повлекла его вниз по лестнице, из домика, за угол. Оказавшись вне досягаемости посторонних взглядов, повисла у него не шее и крепко расцеловала.
— У нас времени мало, — хмыкнул Мазур.
— Ночью наверстаем, — сказала она, не задумываясь. — Ладно, пошли, выезжать пора…
— Ты знаешь, а я оружие не взял, — спохватился Мазур. — Никто ведь не предупредил…
— Оружие на сей раз не понадобится, — смешливо покосилась на него Рамона. — Совершенно мирная акция, я бы сказала, рутинная. Ты сумеешь управлять этим динозавром?
Она кивнула на стоявший у крайних домиков английский шестиосный «Бледфорд» с брезентовым тентом: грузовик вряд ли застал Вторую мировую, но возраста, сразу видно, был почтенного.
— Запросто, — сказал Мазур. — Чем мне только ни приходилось управлять… А куда его?
— Садись. По дороге расскажу.
Руль, как и следовало ожидать от «англичанина», оказался справа, но с управлением Мазур справился легко: похож чуточку на отечественный «ЗИЛ-157», только сидеть приходится с непривычной стороны.
— На аэродром, — сказала Рамона. — В самый конец, мимо ваших громадин и наших истребителей, там будет грузовой борт… Санчес уже говорил, что нас всех представили к «Гранме»?
— Ага.
— Представили — значит, дадут, — сказала Рамона, мечтательно щурясь. — Тебе легче, а у меня будет первая награда… ну, мы с тобой, я думаю, как следует отметим это торжественное событие, когда придет время… Ты никогда не видел «Гранмы»? Круглая, на лицевой стороне «Гранма» и изображена, зеленая ленточка с двумя черными полосочками по бокам и красной посередине… Влево.
Мазур повернул влево и включил фары — было уже темно, а фонари горели редко. Часовые попадались гораздо чаще, Мазур знал, что существует еще и довольно широкий пояс внешней охраны — что бы какие-нибудь обормоты не смогли издали обстрелять аэродром из минометов, как это проделывали партизаны в Южном Вьетнаме.