– У меня, кстати, кое-что новенькое, – выворачивая на главную дорогу, сказал Андрей. – Мне только что следак этот звонил, Шувайкин.
– И?
– Опросили они вохровцев. Говорит, все с алиби и в категорической несознанке. Но есть там фрукт один, Харитонов Максим Викторович… так вот он, следак говорит, как-то странно задергался и сразу после разговора побежал за угол звонить. Очень, говорит, нервничал, как будто хвост ему прищемили. Алиби проверят, конечно, но мне кажется, надо в эту сторону порыть, я так следаку и сказал.
– А сам попутно не выяснил, чем дышит гражданин Харитонов? – Задавая этот вопрос, Лена наверняка знала, какой ответ получит, и не ошиблась:
– Обижаешь, начальница. Харитонов отслужил в армии, вернувшись, устроился в охрану. Замечаний по работе нет. Но есть одна интересная деталь. – Андрей чертыхнулся, прижимаясь к обочине – его подрезал какой-то лихач на спортивной машине. – Так вот, есть одна деталь… Харитонов – одноклассник Карманова, того самого лихого водителя и депутатского сына.
– Не понимаю, что в этом интересного. Все чьи-то одноклассники, даже мы с тобой.
– А я бы об этом подумал.
– Ой, да брось! Может, Карманов с этим Харитоновым и не общались-то совсем. Сам посуди – Карманов сын депутата, да и до депутатства папа бизнесом неплохо занимался, деньги были, жизнь налажена. А Харитонов после школы в армию пошел – думаешь, потому, что Родину здорово любил и хотел защищать? Не уверена. И что, скажи, у них общего?
– Ну, это можно и выяснить. Но мне не нравится, когда по разным делам начинают пересекаться одинаковые фамилии, понимаешь? – Андрей свернул в переулок, ведущий к Лениному дому.
– Я тебе честно скажу – у меня нет ни сил, ни времени, ни желания копаться в этом. Я вот сегодня Карманова вызвала – и что? Он, естественно, не пришел. Завтра отправлю повестку с участковым. Но даже это не гарантирует, как я догадываюсь, того, что этот мажор осчастливит меня своим присутствием.
– Хочешь, я его к тебе привезу? – с готовностью предложил Андрей. – Серьезно, Ленка, его ведь зацепить – плевое дело, он даже дышит с нарушением закона!
– Давай посмотрим, как завтра пойдет, а потом решим. Мне ведь ему и предъявить нечего, только факт владения клубом.
– Так вот под этим предлогом можно и дернуть – мол, масштабные проверки.
– Говорю же – давай завтра, я уже соображаю плоховато, – взмолилась Лена, радуясь, что они уже приехали и теперь стояли в ее дворе на парковке.
– Да ладно, я понял, в гости не напрашиваюсь, – рассмеялся Андрей, – хотя Воронкова, между прочим, приглашала.
– Какие все добрые и гостеприимные – на моей-то жилплощади! – улыбнулась Лена, берясь за ручку двери. – Серьезно, Андрюшка, в субботу давай, мы на кладбище собирались, потом можем у нас посидеть, Сашку помянем.
– Так я вас отвезу, хотите? Как без машины поедете? – предложил он, и Лена согласилась:
– Будет отлично. В общем, завтра и договоримся. Спасибо, что довез. – Она быстро дотянулась до его щеки, клюнула ее губами и выскочила из машины.
Воронкова снова сидела в кухне со сценарием, поджав под себя ноги и то и дело забрасывая в рот фундук из вазочки. На вошедшую Лену она даже не обернулась, сделала вид, что погружена в чтение так, что не замечает ничего и никого вокруг.
– Так и будешь меня игнорировать? – Лена бесцеремонно забрала вазочку и переставила на подоконник.
– А толку с тобой разговаривать? Ты ж опять исполняешь свой любимый танец с граблями, только теперь к их ручке, кажется, еще и топор привязан – того и гляди, череп расколет тебе, – отозвалась подруга, не отрывая взгляда от текста.
– Зато я договорилась в Паровозниковым, он нас в субботу на кладбище свозит.
– Это кстати. Не горю желанием ехать в маршрутке.
– Может, ты все-таки уберешь сценарий, и мы поужинаем? – примирительно попросила Лена, и Юлька, соизволив наконец-то оторваться от чтения, произнесла:
– Но чтоб ни слова о Кольцове, ясно тебе? Ни единого словечка – иначе я не выдержу.
– Договорились. Только знаешь… мне кажется, дружба – это когда принимаешь человека и его выбор, даже если тебе лично он не нравится.
– То есть дружба – это дать человеку оказаться в психушке, потому что не вмешиваешься, когда он себя калечит? Оригинальная трактовка.
– Да никто никого не калечит, что ты драматизируешь, – возразила Лена, расставляя тарелки и стаканы, в то время, как Воронкова вынимала из духовки глиняную жаровню с запеченой рулькой. – Ты сдурела?! – ахнула Крошина, увидев это. – Нам за неделю не съесть!
– Ничего, в субботу ее отлично уничтожит Андрей, а я еще что-нибудь завтра приготовлю. Знаешь, как я скучала по вот этому на Алтае? Там же еда все больше общепитовская, некогда готовить, да и за продуктами тоже было кататься не с руки. А тут – ну, красота же – рынок рядом, супермаркет вообще через дорогу, продукты любые…
– Когда ты успела этому всему научиться? – наблюдая за тем, как подруга ловко отрезает куски ароматного сочного мяса и выкладывает их на тарелки, спросила Лена.
– По ходу жизни, – рассмеялась Юлька. – Ты не сиди, картошку раскладывай, она вон, под одеялом стоит, я ж не знала, во сколько ты явишься, а так горячая будет.
– Не уезжай! – взмолилась Лена с набитым ртом. – На кого ты меня бросишь теперь, когда я привыкла к горячим ужинам, которые не надо изобретать самой? Совести у тебя нет!
Воронкова только рассмеялась в ответ, но ничего не сказала, и Лена заметила, как в глазах подруги промелькнуло что-то незнакомое.
– У тебя все в порядке? – спросила Крошина, отодвигая пустую тарелку.
– Да, – состроив невинную гримасу, отозвалась подруга. – Что может быть не в порядке? Я в отпуске, читаю неплохой сценарий – что еще?
– Ну, не говори, если не хочешь, – слегка обиделась Лена.
– Нечего мне говорить или не говорить. Если ты про Стаса хочешь спросить, так я все сказала – больше никаких отношений. Уж лучше одной, чем с этим бабником.
– Юль… может, ты немного категорична, а? – осторожно спросила Лена. – Может, стоило дать ему возможность объяснить?
– Объяснить – что? – Ноздри тонкого Юлькиного носика раздулись от сдерживаемого гнева, глаза превратились в щелки. – Что надо объяснять в ситуации, когда тебя буквально застали на горячем? Что это не его тело? Ты всерьез считаешь, что я должна выслушать его бредни и простить? Ленка, ты себя не уважаешь, ладно – я с этим почти смирилась, но меня ты не заставишь поступать так, как ты. Я ни за что не прощу мужчине того, что он решил сравнить меня с кем-то, понятно? И дело не в том, что я актриса и мы все на себе зациклены, нет! Я прежде всего женщина, у меня есть достоинство, и я никому не позволю его унижать! – Воронкова почти перешла на крик, и Лена невольно зажала руками уши, что мгновенно отрезвило подругу – она притихла, обхватила себя за плечи и замерла на табуретке, став похожа на мраморное изваяние.
– Юль… прости меня… я ведь не знала… – пролепетала Лена, глядя в пол, а сама подумала, что вот она-то простила бы Кольцову что угодно – лишь бы он снова был с ней.
– Ты ни при чем тут, Ленка… просто я не хочу жить во вранье. Ну, ты только прикинь – вот он задержался где-то, а я уже представляю его в постели с другой, поехал в экспедицию – и я уже думаю, с кем он туда поехал. Как можно жить в таком кошмаре, а главное – зачем? Ради чего? Чтобы, проснувшись утром, видеть рядом заросшую щетиной морду? Чтобы было, кому носки стирать? Нет, я так жить не хочу.
Лена не стала ничего больше говорить, почувствовав себя виноватой в этой Юлькиной вспышке. Зная свою подругу с самого детства, Крошина ни на секунду не сомневалась, что упрямая и гордая Юлька поступит именно так, как сказала – никогда больше не подпустит к себе Гладышева на пушечный выстрел.
«Наверное, она права, так и надо, – думала Лена уже ночью, лежа без сна и боясь пошевелиться, чтобы не потревожить уже уснувшую на диване Воронкову. – Как можно терпеть такое? Ведь это на самом деле очень унизительно – жить с человеком, который тебе изменяет. Конечно, Юлька не заслужила такого, она красивая, талантливая, умная. Да к ней сейчас очередь выстроится из поклонников, как только станет известно, что они со Стасом разошлись. Все-таки публичным людям в какой-то мере легче… или, наоборот, сложнее? А как бы я себя повела, случись подобное со мной? Наверное, тоже не простила бы». Но внутренний голос насмешливо произнес с Юлькиными интонациями: «Ой, да не смеши ты, Крошина! Простила бы как миленькая, и старательно бы делала вид, что вообще ничего не произошло. Потому что ты – тряпка, дорогуша».
Это было обидно, но Лена понимала, что ее подсознание тоже дает знак – бери себя в руки, прекращай страдать о том, кто никогда с тобой не останется, начни жить какой-то другой жизнью, собственной, не подчиняя ее ничьим интересам и капризам.
«Еще бы знать, как ее начать, эту новую жизнь», – подумала Лена, наконец-то засыпая.
Пятница всегда была днем заполошным – вроде как конец рабочей недели, а если не выпало дежурство в выходные – вообще праздник, но, как назло, именно к пятнице скапливается такая куча незаконченных рабочих вопросов, что голову от бумаг поднять некогда. Лена ощутила это, когда поняла, что вот уже битый час таращится в монитор, пытаясь закончить какую-то фразу в протоколе, но никак не находит слов.
– Нет, надо прерваться… – пробормотала она, сжав пальцами переносицу.
Переведя взгляд в угол кабинета, она увидела на вешалке прямо над своим плащом бейсболку, забытую, видимо, вчера Паровозниковым.
«Надо ему напомнить» – подумала она и встала, разминая затекшую спину и ноги.
Заварив себе кофе, Лена приоткрыла окно и устроилась на подоконнике, держа в руках чашку. Внизу две женщины в спецовках управления городского зеленого хозяйства убирали с большой клумбы давно отцветшие и облетевшие георгины, выкапывали какие-то луковицы и складывали их в коробки, стоявшие вокруг клумбы. Лена с огорчением подумала, что скоро выпадет снег, и клумба, на которую она так любила смотреть из окна, исчезнет до самой весны, когда ее снова засеют цветами. Каждый год уборка цветов с клумбы означала для Крошиной начало долгой зимы и ожидание следующего лета, в котором опять не будет ничего для нее нового. Она даже в отпуск предпочитала ходить зимой – чтобы иметь возможность не выходить из квартиры или делать это как можно реже.