Веткина, до этого момента сидевшая словно в прострации, вдруг подалась вперед:
– Пришли результаты ДНК?!
– Пришли. Вам стало легче? Отец вашего будущего ребенка – Антон Гаврилов, которого вы отправили на тот свет таким изощренным способом. Не представляю, как вы будете с этим жить.
– Точно так же, как жила со всем остальным, – совершенно спокойно отозвалась Веткина. – Мой ребенок будет расти в детском доме – ну что ж, такая судьба. Я выжила в более страшном месте, так что знаю, что это возможно.
Лена невольно вспомнила тот ужасный воздух, пропитанный страхом, болью и отчаянием, крики пациентов где-то на втором этаже, лязганье металлических решеток между отделениями и синие железные двери палат с открытыми глазками для обзора. Да, выжить в таком месте девочке было трудно. Но она справилась с этой задачей, хоть и превратилась в результате в чудовище.
– Как вам удалось уговорить Карманова придерживаться вашей версии? Он ведь ничем вас не выдал, разве что по мелочи? Говорит как по бумажке, словно выучил текст.
Веткина вдруг выпрямилась и насмешливо посмотрела на нее:
– Неужели вы так и не поняли? Ветал в душе очень сентиментальный и добрый дурачок, это же невооруженным взглядом видно. Я сказала ему, что это его ребенок. Сказала, мол, вали на меня, я беременная, много не дадут, выйду – буду тебя ждать. Он и повелся, дурак, лепил на допросах и очных все, как договаривались.
Лена подумала, что ослышалась, потому что ничего более чудовищного сама бы не выдумала:
– Так вы… знали о своей беременности до задержания?
– А как вы думаете? – усмехнулась Веткина, машинальным жестом положив руку на живот, который был уже хорошо виден под свободным темно-зеленым платьем. – Конечно, знала. Не была только уверена, кто отец, но Веталу зачем это знать? Он думает, что отец – он. И я вас прошу, не говорите ему ничего.
Лене вдруг показалось, что Веткина за время следствия изменилась не только внутренне, но и внешне. Из неуверенной, запуганной и всего боящейся девушки она вдруг превратилась в наглую, циничную, все хорошо продумавшую хищницу. Скорее всего, она была такой всегда, просто умело маскировалась в зависимости от своих потребностей. Она сумела обвести вокруг пальца Карманова – сделала это так тонко, что тот и не понял, что это не он главный, не он «может», а им манипулирует женщина, подчиняет, использует и вкладывает в голову те мысли, которые на самом деле принадлежат ей. И возомнивший себя богом Карманов даже не понял, что во всей этой ситуации единственное решение, которое он принял сам, это убийство итальянца и двух случайных людей. Даже то, что Веткина якобы подчинялась ему и наносила ножевые удары, «чтобы быть связанными накрепко», было ничем иным, как ее игрой. На самом деле ей тоже просто нравилось убивать.
– Хорошо, – выдохнула Лена после паузы. – Я ему не скажу. Но это вам не поможет. Организатором налетов на квартиры были вы, Анна Дмитриевна. Сперва тренировались на мелких дельцах, вроде хозяев мастерских по ремонту обуви или каких-нибудь павильонов с продуктами, что во дворах установлены, чтобы потом перейти к более состоятельным клиентам. И именно вам принадлежала эта идея, как и выбор тех, кто назначен «крупной рыбой». Не делайте такие глаза, мы подняли записи видеокамер на подъездах домов, где жили ваши жертвы. Знаете, что мы там увидели, просмотрев архивы за год? Вас и Гаврилова, входящих в эти дома. Тогда вы не скрывали лицо капюшоном, как наверняка делали потом. Вы приходили в гости к этим людям, разговаривали с ними, ужинали, смеялись… а потом, спустя время, спокойно вернулись туда со своими дружками, чтобы ограбить. И Гаврилова вы убили как раз потому, что он, увидев нож, все понял. Вы не крали нож у Карманова, вы его хранили у себя, убедив Виталия, что так безопаснее. Гаврилов просто не вовремя вошел в ваш кабинет как раз в тот момент, когда вы после очередного налета убирали оружие в тайник. Он не стал бы доносить на вас, я почему-то в этом уверена. Больше скажу – он мне позвонил, но так и не смог произнести ни одного плохого слова в ваш адрес, не смог поделиться подозрениями. А ведь это могло спасти ему жизнь. Но вы перестраховались, и теперь отец вашего ребенка мертв. Более того – у него даже нет могилы.
Лена чуть задохнулась, вытерла лоб и посмотрела на Веткину, ожидая, что в лице той промелькнет хоть какая-то эмоция по отношению к Гаврилову, но ошиблась. Анна равнодушно смотрела в стол и словно не слышала ее слов.
– Знаете, я всякое видела, давно на следствии работаю. Но такой цинизм… И ведь это не вчера началось, правда? Помните старушку, у которой вы жили сразу после выхода из интерната? – Лена даже задохнулась, но быстро овладела собой, стараясь подавить рвущиеся эмоции. – Ведь это вы включили газ, уходя утром в училище. Это вы украли все ее сбережения, довольно, кстати, приличную сумму, вам потом хватило, чтобы добавить к деньгам от продажи комнаты и купить квартиру здесь – пусть маленькую, но свою, да? Вы думали, что никто не узнает? Да про деньги сразу дочь догадалась, однако Иосиф Маркович ей все возместил, он вас жалел, уговорил дочь заявление о краже не писать. Про газ никто не понял, но я думаю, что так все и было, правда?
– Ну и что? – как-то равнодушно спросила Анна, глядя в стену. – Вы не докажете. И тогда бы никто не доказал, бабка была уже того… в маразме, совсем ничего не помнила. Думаете, меня к ней от доброты человеческой подселили? Как бы не так! Я за этой старухой присматривала, чтобы она не ушла куда глаза глядят и не натворила чего-нибудь. Ну, вот, может, я и не доглядела, кто знает?
– Да-а… протянула Лена, стараясь держать себя в руках, что давалось ей все труднее. – Оказывается, вы действительно не бедная овечка, какой себя тут представляли. Я же помню, как искренне вы рыдали по убитому вашим любовником Николя Паретти, я поверила, ведь невозможно так притворяться. Оказывается, вы настолько талантливая актриса, надо же… Но честно скажу – ваша беспринципность поражает. Вы умудрились даже своих подельников обмануть, когда украли из квартиры Котова самородки и спрятали дома в банке с вареньем.
И вот тут Веткина дернулась, как от удара:
– Вы… вы их нашли?! Как?!
– Случайно. Вы здорово придумали, и если бы оперативник не уронил банку, мы бы скорее всего их не нашли. На что вы рассчитывали и как вообще узнали о самородках?
Веткина помолчала, тяжело дыша и пытаясь овладеть собой. Известие застало ее врасплох, она совершенно очевидно не ожидала, что ее так хорошо замаскированный тайник найдут.
– О самородках Котов сам сказал, предлагал Антону их купить, но тот отказался – мол, это подсудное дело, как их сбыть потом, кому, куда – в общем, испугался. А я запомнила. Надеялась, что найду кого-то, кто захочет купить – или вывезу как-нибудь за границу. Думаю, их можно было продать за хорошие деньги, хватило бы на безбедную жизнь.
– Огорчу вас, хотя это уже ничего не изменит – вас бы задержали на таможне.
– Я бы что-нибудь придумала, – ответила она с вызовом.
– Да… вы бы что-нибудь придумали… – повторила Лена, сунула архивное дело в портфель и встала: – И последний вопрос. Майора Паровозникова зачем пытались подставить? Он с вами даже не разговаривал ни разу.
– Зато со старой ведьмой слишком долго говорил, – зло пробормотала Анна. – Я сразу почувствовала, что он не просто так в офис приперся, все вынюхивал, выспрашивал, даже имя свое пару раз слышала. Рассказала Веталу, внешность описала, он вроде сперва отмахнулся, а потом увидел его с каким-то бизнесменом и вспомнил. А уж потом сам все придумал – бейсболку эту украл, подкинул на квартиру. Так сложилось, ничего, как говорят, личного.
И Лена не услышала в ее голосе ни раскаяния, ни сожаления – ничего.
– Мы больше не увидимся, Анна Дмитриевна. Желаю вам… даже не знаю…
– А ничего не надо. У каждого свой путь. Прощайте, Елена Денисовна.
В парке над рекой было прохладно, дул ветер – осень вступила, наконец, в свои права, и погода стала такой, как и должна быть в этих широтах в конце октября. Филипп бережно накинул Лене на голову упавший капюшон пальто:
– Ты точно хочешь здесь гулять?
– Мне необходимо подышать, иначе у меня внутри все разорвется. Ты не представляешь, какое она чудовище…
– Мне еще предстоит более близкое знакомство с ней, но впечатление я составил во время той беседы, когда прикинулся психологом. Я не думаю, что в ней совсем нет ничего человеческого, ты просто немного острее, чем нужно, восприняла всю ситуацию, потому что в ней оказался замешан твой друг.
– Нет, дело вовсе не в Андрее, тут другое что-то. И ты меня потом поймешь. Я, когда из СИЗО ехала, вспомнила, как Гаврилов мне сказал – мол, пираньи в офисе – это как напоминание о том, что всегда найдется кто-то, могущий тебя сожрать, пусть даже на первый взгляд он и не производит такого впечатления. Как он в Веткиной этого не рассмотрел – не пойму…
– Он ее жалел, ты сама говорила. Девочка с тяжелой судьбой, родители погибли, она из семьи попала в детдом, там травили… Веткина – хороший манипулятор, она научилась этому за годы в интернате, знала, кому и что говорить. Вот Гаврилов и купился…
– Страшно жить…
– Ну, перестань, – обняв ее, попросил Филипп. – Я же рядом, с тобой ничего не случится. Я всегда сумею тебя защитить.
– Это что, предложение? – улыбнулась Лена, и Горский совершенно серьезно кивнул:
– Оно. Извини, я уже не в том возрасте, чтобы петь серенады под балконом или прыгать с парашютом, выкрикивая твое имя. Но мне бы хотелось засыпать и просыпаться рядом с тобой, подвозить тебя утром на работу, а вечером встречать и вместе ехать домой. Я был бы счастлив, если бы ты согласилась, Лена.
«Надо же… человек обошелся без «я люблю тебя», а мне совершенно очевидно, что это так и есть», – подумала она и кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Надеюсь, ты хорошо подумала? – улыбнулся Филипп, притягивая ее к себе.
– Ты не оставил мне выбора, но я совершенно и не хочу выбирать, – призналась она. – Мне кажется, что ты абсолютно прав и точно знаешь, как и что делать и тебе, и мне. А я просто пойду с тобой.