– Совсем стебанулась буржуазия, твердой земли ей мало, на воде пошли выежовываться...
Оставив без внимания это теплое напутствие, Мазур вновь зажал зубами и пакет, и булавку – между прочим, для этаких цирковых номеров ловкость нужна нешуточная – и вновь заработал конечностями так, словно спасался от легендарного морского змея.
Чем дальше, тем сильнее стало ощущаться, что ему не только не тридцать уже, но и не сорок, что годы, мать их так, свое берут исподтишка. Нет, он не ослабел и уж тем более не паниковал – хрен дождетесь! – однако все было гораздо труднее, чем лет пятнадцать назад, что все иначе...
Главное – не измерять слишком часто взглядом расстояние, отделяющее тебя от заветного берега. Не вычислять, сколько уже проплыл и сколько еще осталось. Работать конечностями, как машина... машина...
По воде любой звук разносится далеко. Могучее тарахтенье наплывало справа, приближалось, силилось...
И ничего нельзя сделать! Куда ты денешься на большой воде от надвигающейся «Ракеты»? Остается лишь помахать рукой, надеясь, что заметят и обогнут...
Снизу, от воды «Ракета» казалась невероятно высокой, огромной. Но ее нос нацелен в сторону... слава богу, солнце светит рулевому в спину, а не в глаза...
Оглушительное тарахтенье величаво проплыло совсем рядом – и, перекрывая его, с кормы загромыхала великолепная матерная тирада, длиннейшая, экспрессивная, красочная, образная, сложносочиненная и непечатнейшая. Мелькнула тельняшка, обветренная физиономия, ядреный кулак – речной морячок долго еще махал рукой и крыл пловца на чем свет стоит.
«Ракета» удалялась против течения. Мазур мельком подумал, что по части затейливых матерных фиоритур пресноводная разумная фауна все же, безусловно, уступает морской. Это прибавило ему бодрости, он даже ухмыльнулся про себя, качаясь на поднятой «Ракетой» волне. До берега всего-то метров двести...
Левую ногу свело тупой судорогой в самый неподходящий момент – выучка выучкой, опыт опытом, а от этого никто не застрахован, когда бултыхается в прохладной сибирской речке, пусть даже на берегу стоит месяц июнь...
Не было особых причин терять самообладание. Он действовал механически – изогнувшись, уколол себя в мышцу, переждал временный паралич конечности. И рванулся к берегу со всей возможной боевой злостью.
А там и ноги ощутили илистое дно... Впереди был безлюдный берег, заваленный бревнами, – неподалеку располагалась какая-то лесопилка. Бревна, покосившийся казенный забор, длиннющий и некрашеный, и уж совсем далеко впереди – частные домишки...
Присев на замшелое, нагретое солнцем бревно, он позволил себе отдохнуть – аж минуту. Разодрал пакет, сбросил мокрые плавки, как следует растерся полотенцем и принялся одеваться.
Ноги все-таки остались влажными, и носки к ним липли, костюм малость помялся, но это были, в принципе, пустяки. Главное, он вновь стоял на твердой земле, и поблизости не имелось ни одного шпика...
И ни единого зрителя. Обошлось. То огибая, то перепрыгивая бревна, Мазур двинулся в глубь суши, что твой Колумб, забирая вправо. Как и следовало ожидать, прекрасно видимая с того берега церквушка, новенькая, краснокирпичная, оказалась не у самого берега, а улицы через две от него, но это уж были сущие пустяки. Главное, обошлось. Главное, добрался...
Выйдя к церквушке, он огляделся. Ага! Вот она, синяя «жига», вот она, знакомая физиономия за опущенным стеклом... Мазур прошел еще метров двадцать, открыл дверцу, плюхнулся на сиденье и с нескрываемой радостью сказал:
– Ну, здорово, кавторанг... Поехали отсюда быстренько. Ты покрутись где-нибудь, чтоб посмотреть, нет ли хвоста...
Михась преспокойно кивнул и включил зажигание. Он прошел ту же школу, не к ночи будь помянута, и потому любые жизненные сюрпризы воспринимал со спокойствием удава – по крайней мере, внешним.
Несколько минут они крутились по каким-то улицам, широким и узеньким, асфальтированным и немощеным. Мазур ощущал себя невыносимо благостно: он больше не был заплутавшимся одиночкой, «голым среди волков», его вновь вобрал, втянул, поглотил этот непонятный чужим могучий организм под названием Армия...
Плохо только, что эта благостная умиротворенность тут же, как ей и положено в данной ситуации, улетучилась. Потому что ничего ободряющего пока и не случилось, собственно. Он всего лишь отыскал своих, и только, и не более того...
– Все чисто, – сказал Михась уверенно.
– Ну тогда приткнись где-нибудь в глухом месте, – распорядился Мазур. – Поговорим. Времени у меня не то чтобы мало, но мне не следует исчезать из их поля зрения надолго...
Кивнув, старый сослуживец притер машину к обочине в хорошем месте – и безлюдно, и другим не мешает. Он не задал ни единого вопроса – лишь пытливо глянул на Мазура. Спокойный, несуетливый профессионал, привыкший относиться ко времени со всем возможным бережением и решпектом...
Пока Мазур рассказывал, он так и не задал ни единого вопроса – должно быть, не видел нужды. Хмурил лоб, то отводил глаза, то поднимал к потолку машины – что-то просчитывал про себя, в темпе анализировал...
– Вот такие дела, – сказал Мазур, пытаясь быть спокойным. – Нужно из всего этого как-то выпутываться...
– Это точно.
– Не разыгрывай ты Федю Сухова, очень тебя прошу...
– Я просто думаю, – мягко сказал Михась. – Ситуация, в самом деле, не то чтобы безнадежная, но весьма пакостная... Самое скверное, это не наши клиенты, отнюдь не наши, мы с ними не работали, у нас на них особой информации нет, не говоря уж о навыке...
– Смежники, – сказал Мазур.
– Ну естественно, смежники... Их и придется тревожить. Вот тут начинаются загвоздочки... Никак нельзя дать делу официальный ход, правильно? То есть, ты никак не можешь явиться в какой-нибудь наш доблестный правоохренительный орган и настрочить заявление по всей форме... Гвоздь этот твой, конечно, сволочь, но просчитал он все грамотно. Поди найди тот ножичек, то бишь девушку... Что отсюда проистекает? Операцию на первом этапе придется крутить насквозь неформально, работать на личных контактах – чтобы ни единой бумажки, чтобы механизм не включать. Поскольку в механизме у твоих новых знакомых есть такие колесики, что и на них вертятся...
– Уж это точно, – убежденно сказал Мазур.
– Папе, конечно, ни в коем случае пока не сообщаем?
– Вот именно, – сказал Мазур. – Он, как любой папа на его месте, от беспокойства начнет телодвижения делать – что автоматически ведет на каком-то этапе к неизбежным утечкам, вообще к ненужному многолюдству посвященных... Многолюдство «больших звезд» все равно никому не поможет... Сам знаешь.
– Ага. Даже если дюжину маршалов подпряжешь – только напортишь. Потому что результат зависит не от маршала, а от толкового опера... И к тому же, к тому же... У этой истории есть еще один, сам по себе поганенький аспектик...
– Давай уж открытым текстом, – сказал Мазур. – Ты профессионал, или уже где? Это зовется не «аспектик», а «сука». Пользуясь лексиконом моих новых знакомых, у нас в Питере завелся некий ссученный субъект, который нашу поездочку заложил еще до старта... Или тебя такое предположение коробит?
– Ни хрена меня не коробит, адмирал, – задумчиво сказал Михась. – На ЦРУ работали иные «большие звезды», что уж там касаемо наших отечественных бандюков... Вот то-то. Еще и протечка, о которой неизвестно, кто она и где она. Лаврика бы нам в компанию, он при всей своей стервозности здорово навострился щелкать такие дела... Взвалил ты на меня задачку...
– Вывернись из кожи, кавторанг, – сказал Мазур, с неудовольствием ощутив, что голос на миг предательски дрогнул. – Мы же каста...
– Вот спасибо, что напомнил, – фыркнул Михась. – А я уж было забыл. В общем, так. Я, само собой, немедленно разверну бешеную подлую деятельность, как выражался герой какого-то мультика. Подумаю, с кем лучше всего поговорить, как напрячь смежников, как не допустить новой утечки, и все такое прочее... Запиши-ка мне твой телефончик и пейджерок. На всякий случай. Вряд ли этот наш некто настолько могущественный, чтобы организовать прослушивание здесь. Хотя, конечно, нужно какие-нибудь нехитрые коды разработать, не отходя от кассы, точки рандеву продумать... Поехали?
– Конечно, – сказал Мазур. – Что нам тут дальше-то стоять...
Машина выехала на потрескавшийся асфальт. Ничего еще не было решено, но Мазур чувствовал себя гораздо бодрее. Он оставался во власти некоей машины – беспринципной и безжалостной, как любой машине и положено, но вот-вот должна была заработать другая, порой еще более беспринципная и безжалостная, поскольку принадлежала не частным лицам, а государству. Так уж на этом свете повелось, что любое государство в сто раз беспринципнее и безжалостнее в некоторых делах, чем любой его отдельно взятый подданный, как бы он ни был, подданный этот, кровав, жесток и безжалостен...
– Знаешь, что мне пришло в голову? – бледно усмехнулся Михась. – У тебя целых две недели впереди... Может, проще будет не ломать голову, как их обезвредить с минимальным вредом для заложницы, а попросту найти того, кто их тут шлепает? И плюхнуть информацию на стол под твердые гарантии, настрого предупредив, чтобы не вздумали вилять? Почему бы и нет?
– Почему бы и нет? – механически повторил Мазур. – Тут ведь главное – не победить, а выручить девочку. По большому счету, черт с ними, пусть ими потом смежники занимаются... Могу заверить, что я не горю желанием...
Его мобильник вдруг мелодично закурлыкал, и Мазур, вздрогнув от неожиданности, подхватил его с колен.
– Адмирал, ты где гуляешь? – послышался голос Котовского. – Куда пропал?
– Да так, работаю помаленьку... – осторожно сказал Мазур.
– Отвлечься в данный момент можешь?
– Ну, вообще-то...
– Говори быстренько, куда за тобой тачку подогнать. – Котовский говорил быстро, без обычного зубоскальства.
– Ну, подумать надо... Туда, где расстались, а? Минут через... минут через двадцать.