Пиранья. Война олигархов — страница 4 из 4

СУД ЛИНЧА В СЛАВЯНСКОМ ИНТЕРЬЕРЕ

Глава одиннадцатаяПРИБЕЖАЛИ САНИТАРЫ

Языка взять оказалось не просто, а очень просто. Конечно, он работал не один, черновую работу выполняла дюжина приданных им в помощь ребятишек на трех машинах – именно они вели объект, причем, надо отдать им должное, работали ювелирно, комар носа не подточит. Еще трое занимались чисто техническими вопросами прослушки и видеонаблюдения.

Командовал этим приданным подразделением некто Василь, парнишка толковый, как определил Мазур наметанным за долгие службы глазом.

Ну а сам адмирал и вернувшийся из Латвии Стробач являли собой мозговой центр – осуществляли общее руководство и разрабатывали план предстоящей операции. Кто скажет, что это легко – пусть попробует.

В конце концов, вся ответственность лежала именно на них двоих, а после прокола с Говоровым штрафных очков Мазур заработал много, и в результате неудачи (тьфу-тьфу-тьфу) никого не будет интересовать, что объект оторвался, к примеру, на Крещатике или, скажем, на площади Льва Толстого у ресторана «Конкорд» совсем не от Мазура, а конкретно от Василя.

Но это так, маргинальные вопросы, заметки на полях. Мазур в последнее время именно так и работал – мозгом. Руководящая работа, блин.

Вообще, перед планированием предстоящей акции Мазур и Стробач долго выбирали между двумя вариантами: силовым и – как бы правильнее выразиться – дипломатическим… И не столько выбирали, сколько спорили с олигархами. Стробач, а Мазур-то и подавно, больше склонялись ко второму: очень уж им не хотелось в очередной раз устраивать «маски-шоу». Еще одного прокола Малышевский Мазуру бы не простил… Вот вызывал силовой вариант у Мазура внутренний протест, и все. Именно поэтому он и предлагал для начала пригласить Кривицкого на разговор, ну а уж если тот откажется, тогда – тогда звиняйте, дядьку, сами напросились!

Однако Малышевский и Больной, внимательнейшим образом ознакомившись с убойными материалами, привезенными Стробачом из Латвии, завелись, на этой почве спелись, и – не отступали от своего ни на шаг. Причем доводы они приводили не столько логические, сколько эмоциональные.

– Вы «Войну и мир» читали? – наконец вдруг спросил Больной, кривя тонкие бескровные губы, когда все аргументы обеих сторон были исчерпаны.

– Когда-то, – осторожно ответил Мазур, не понимая, куда клонит Иван Сергеевич.

– Помните, там в конце Кутузов говорит про Наполеона: «Мордой – и в говно»?

– Признаться откровенно – не помню…

– Ну, неважно. Так вот: мы тоже хотим Кривицкого сначала мордой в говно, а уж потом разговоры с ним разговаривать. Взять его тепленького, ласты за спину, рожей по асфальту повозить… Опустить, короче.

– В переносном, конечно, смысле, – уточнил Малышевский.

– Конечно, в переносном. Но чтоб, сука, прочувствовал и проникся, чем дело пахнет. Это ясно?

На такой довод у Мазура со Стробачом возражений не нашлось, и они вынуждены были отступить. По всему выходило, что мирного диалога с Крепышом не получится. А значит, что? А значит, придется пригласить пана Кривицкого в гости таким образом, что у него не будет возможности для отказа. Других вариантов не было.

* * *

Мазур и Василь выехали на рекогносцировку в поселок с хитрым названием Кончи-Заспа. Собственно, Мазуру ехать не было никакой нужды – ребятки отработали бы задание точно и в полном объеме… Но вот поехал. Отчего-то захотел сам определиться на местности, посмотреть, понюхать воздух. Проблемы с тамошней милицией, охранявшей сей элитный поселок, не волновали никого. Все же Мазур был цельным полковником местной спецуры, при подлинном удостоверении, – правда, на другое имя, хотя и с его фотографией. У Василя, надо полагать, тоже корочки в кармане наличествуют…

Выехав из Киева на Обуховское направление, этакое местное Рублевское шоссе, Мазур удивился, до чего похожи эти две элитные, правительственные трассы. Французский Городок, Романово, Золотые Ворота – все эти поселки как две капли воды напоминали российские Жуковки, Горки… Даже Серебряный Бор здесь свой имелся!

А между селами Плюты и Козин, в двадцати пяти километрах от Киева, расположился Кончи-Заспа – вовсе уж элитный район загородных построек.

– Вон там Кучма жил, – сообщил Василь, ткнув пальцем в стекло. И зачем-то добавил: – Сотка земли здесь стоит от десяти тысяч баксов, вилла – от двух с половиной миллионов.

Мазур нейтрально пожал плечами – мол, у нас не меньше.

– Это я не к тому, – сказал Василь. – Это я к тому, что… Тут в Киеве верещат на каждом углу, что денег нет, работы нет, зарплаты и пенсии маленькие, кушать не на что, и вообще не прожить…

– Это смотря у кого нет денег, – философски заметил Мазур, разглядывая особнячки.

Сходство с рублевскими и подмосковными было поразительное. Въехав в поселок (причем на посту удостоверения Мазура и Василя, как и предполагалось, оказали свое магическое действие), Мазур как будто попал в Россию, в Жуковку, только не свою, а ту, элитную.

– Ага, – фыркнул Василь. – У меня сестра в одной конторе трудится. И потребовался им вахтер. Ну, дали объявление в газету. Солидная контора, уважаемая, работа с полвосьмого до половины шестого, обед, два выходных, опыта не требуется, образования тоже, возрастных ограничений нет, никакой ответственности – дверь открыл, запустил сотрудников, а потом их выпустил – все. Зарплата пять сотен гривен, как раз для пенсионера подкорм… Так поверите – не найти! Не хотят работать! Хочу, дескать, сутки через трое – на огороде, понимаешь, надо еще поковыряться… А вечером ты в городе где-нибудь попробуй пивка попить в кафешке или в не шибко навороченный ресторан зайти. Мест нет! А кружка пива стоит минимум два доллара. А машин сколько новых на улицах… Значит, есть деньги?

Василь в сердцах сплюнул и замолчал. А Мазур мысленно усмехнулся: страны разные, а проблемы одни и те же.

Остановились, и Василь выбрался из машины. Мазур остался в салоне – ни к чему лишний раз светиться перед камерами наблюдения. Сидел и осматривал окрестности, а также расположение объектов на предмет проникновения. Неторопливым прогулочным шагом Василь подошел к высокому, как и везде здесь, забору, за которым и находилась здешняя вилла Кривицкого. На него никто не обращал внимания, да и с какой стати? Одет боец был соответственно – в очень недешевый костюмчик, по телефону вон говорит, так и сыплются привычные фразы типа «оффшор, кредит, проводка, растаможка». Может, участок себе выбирает, или строится у него что здесь – вон какое строительство развернулось…

Правда, телефон этот был не совсем телефоном. Вернее, совсем не телефоном, а был он пассивным сканером, способным отследить практически любые типы сигнализации и выдать их параметры на встроенную карту памяти, чтоб уже потом, на компьютере, можно было бы получить полный расклад… Но и без данных о сигнализации Мазур убеждался, что брать Кривицкого на даче – не лучшая затея. По-всякому может повернуться. Хватит с нас Говорова. Нет, взять-то его можно, вот только никто не застрахован от разного рода случайностей, типа случайного выстрела со стороны охраны, и тогда отход становится делом зело проблематичным. Не будешь ведь, уходя, ставить растяжки и стрелять во все что движется? Не в Южной Америке все же. Тем более, прецедент уже был – Мазур помнил, как чуть не сорвалась операция в Санта-Кроче, при нападении на гасиенду братьев Гарай. Там тоже должно было пройти тихо, да не сложилось: выскочил охранник, стал палить из трещотки без демпфера. Так что еле ноги унесли, а дон Херонимо так там и остался, не выдержали нервы у старшего группы, сунулся – ну и нарвался на пулеметную очередь.

Не было тут, к сожалению, и завалящей речки по которой можно было подойти к усадьбе на лодке, как тогда в Подмосковье, или, на худой конец, с аквалангом, как бывало в его практике столько раз, что и не упомнишь. И, опять же, встанет проблема путей отхода после акции.

Нет, надо искать другой вариант…

Понаблюдали за офисом Кривицкого, пришли к выводу, что этот вариант еще хуже – высотка бизнес-центра в самом, можно сказать, сердце Киева, куча охраны, как Кривицкого, так и собственно служба безопасности делового центра, рядом – местное УВД.

Как вариант, Мазур с Василем проработали любовниц Кривицкого. В принципе, шанс неплохой, только одно «но» – Кривицкий появлялся у них совершенно бессистемно, как Бог на душу положит. Нет чтоб как все порядочные люди – в среду, скажем, у одной, а в четверг, наоборот – к другой… Все это решаемо, конечно, вот только овчинка выделки не стоила: на наблюдение уходило слишком много времени и сил, а олигархи уже били копытами и требовали результатов.

В конце концов Мазур плюнул на изящество и подробную проработку плана. Быстрота и натиск – вот наш девиз. И родилась идея, запредельно наглая и в то же время простая – появился именно такой план, о котором мечтали Малышевский и Больной. Так что должно было прокатить, должно. И олигархам понравится. Вот только надо бы связаться кое с кем…

Олигархам идея понравилось.

И для уточнения деталей, на следующий день, был взят Кузнец.

* * *

Кузнец, в миру Кузнеченко Сергей Валерьянович, помощник Кривицкого, был человечек, что называется вхожий, однако которого и не сразу хватятся в случае чего. Не то чтобы особо доверенное лицо, но и не шестерка!

Обычная, в общем-то, для любого большого города ситуация – выходит человек из магазина с покупками, что характерно, не молодой уже, так, средних лет. Ну и стало ему вдруг плохо на улице – а что вы хотите, экология в городах наших, особенно крупных, ни к черту, откуда у народа здоровью взяться? Если уж и молодые с инфарктами в больницу попадают!

А что его неприметный гражданин, мимо идучи, шокером ткнул, так этого и не заметил никто.

Мазур и сам бы не заметил, если бы не знал, что должно произойти. А мир у нас, что бы там по радио и телевидению ни говорили, все же не без добрых людей, и на молодежь всю скопом зря напраслину возводят – помогли человеку двое прохожих, на лавочку посадили и про пакеты с покупками тоже не забыли, подобрали все.

Один из добрых самаритян позвонил по мобильному, и буквально через несколько минут – тоже зря врачей ругают! – «скорая» подъехала. Парни даже помогли на носилки пострадавшего положить. Потом по своим делам пошли, а «скорая», включив маячок, по осевой повезла пострадавшего в больницу. А куда ж еще? Обычная в наше время ситуация, не правда ли?

Только вот «скорая», проехав пару перекрестков, свернула и уже с выключенной мигалкой повезла Кузнеца совсем в другое место. На некотором расстоянии за ней следовал милицейский «форд» с Мазуром. Доктор уже был на месте, ждал гостей. В «скорой» так и не пришедшего в сознание Кузнеца профессионально обыскали двое «санитаров», забрали из подмышечной кобуры «беретту», из карманов – расческу, выполненную в форме выкидного ножа, бумажник, связку ключей. А что? Где вы видели больного с такой экипировкой?!

В безлюдном переулке еще не пришедшего в себя Кузнеца из «скорой» пересадили в «форд», вместе с ним пересели двое «санитаров», и повезли болезного на окраину, в недавно снятую специально под это дело квартиру. Дом был новый, в новостройках, так что соседи друг друга пока не знали, да к тому же не все квартиры еще были заселены, дай бог треть – это тоже учитывалось.

Остановившись у дома, Мазур и один из «санитаров» уже (без халата) подхватили Кузнеца и, пошатываясь, побрели в подъезд. Тоже ничего для Киева необычного – не рассчитал своих сил товарищ пан, перебрал, так на то друзья есть, доставят в лучшем виде! Для особо любопытных и водочкой от троицы явственно попахивало – Мазур еще в машине позаботился, побрызгал на всех из припасенной бутылки.

Глава двенадцатаяБРОНЯ КРЕПКА…

– Кузнец, хватит прикидываться, веки дергаются, – Мазур, сидя напротив привязанного к массивному стулу пленника, отпил минералки из большой пластиковой бутылки. Кроме них в комнате находился и «санитар», расположившийся позади стула с пленником. Со стороны кухни раздавалось глухое позвякивание – там колдовал Доктор.

– Ты кто? – Кузнец хрипло закашлялся.

– О! И голос прорезался, – с удовлетворением сказал Мазур. – Сигаретку дать?

– Да пошел ты…

– Как грубо, – поморщился Мазур, делая еле заметный жест рукой. «Санитар» поднялся и резко ударил Кузнеца ладонями по ушам – так чтоб и боль была нешуточная, но недолгая. Тот взвыл, дернулся, но примотан был на совесть.

– Такие дела, – удовлетворенно кивнул Мазур, закуривая. – Ну вякни еще что-нибудь.

– Кто вы такие? Что вам надо? – морщась от звона в голове, выдавил Кузнец.

– Значит так, – Мазур стряхнул пепел в блюдце, – сейчас ты нам подробненько расскажешь о своем боссе, пане Кривицком. Ферштейн?

Кузнец широко открытыми глазами смотрел на Мазура. Видно было, что такого поворота он никак не ожидал.

– Ты хоть понимаешь, куда влез? – справившись с удивлением, проговорил он. – Вы ж теперь все покойники!

– Ну, всегда все одно и то же, – Мазур непритворно поморщился, – и что характерно, одни и те же фразы. Что ж вы все такие одинаковые, а? Знаю-знаю, нас теперь в асфальт живьем закатают, кожу сдерут… Я все это столько раз, Кузнец, слышал, что право слово, скучно мне теперь еще и тебя слушать. Не первый год замужем. Ты пойми только одно, дорогой ты мой пока еще человек. Мне ваши понятия – по херу, я не из вашей системы. Я сам по себе, – теперь в голосе Мазура звучала еле сдерживаемая ярость. – И пугать меня не надо, я свое отбоялся уже, и со смертью у меня отношения приятельские. Только моя смерть еще гуляет, а твоя – вот она, перед тобой сидит. Так что не гневи судьбу, очень тебя прошу.

Видно было, что Кузнеца, что называется, проняло, но не сломало еще, нет, не сломало. Но беседа, Мазур видел, все-таки пойдет. Только вот времени для долгой словесной эквилибристики у него не было.

– А какой смысл мне вообще с тобой говорить? – Кузнец попытался пожать плечами. – Меня свои, если не ты, все равно грохнут.

– Вот что, голубь, – Мазур наклонился вперед. – Ты, кажется не до конца меня понял. Разъясняю. Говорить ты все равно будешь, только вот выбор у тебя в том, какой ты после разговора останешься.

Заметив, как пленник непроизвольно дернулся, Мазур усмехнулся.

– Нет, ты не думай, ногти пассатижами тебе никто вырывать не будет и паяльник в задницу пихать тоже. Зачем? Ты ж, не дай бог, орать начнешь, а нам лишний шум ни к чему. Да и долгий это процесс. Мы с тобой по-другому потолкуем, – он обернулся в сторону кухни и негромко позвал:

– Доктор!

Из кухни появился пан Стробач собственной персоной, но в модных дымчатых очках, и что характерно, в белом, не первой свежести халате поверх джинсового костюма.

– Это Доктор, – дружелюбно кивнул на вошедшего Мазур. – Смекаешь, Кузнец?

Лицо Кузнеца покрылось крупными каплями пота, Мазуру показалось даже, что он слышит, как под широким, с залысинами, лбом лихорадочно работает мозг, просчитывая варианты.

– Мы ж все-таки в двадцать первом веке живем, – закуривая очередную сигарету, продолжал Мазур. – Ну к чему эти методы средневековой инквизиции? Правда, – он обернулся к Стробачу, стоявшему с невозмутимым, даже отрешенным видом, – во времена инквизиции паяльников не было, тут я погорячился, признаю. Но суть не в этом. Доктор, дайте мне, пожалуйста, образец.

Тот молча сунул руку в карман халата и вложил в протянутую ладонь узкую длинную ампулу без маркировки.

– Спасибо, – Мазур повернулся к Кузнецу, держа ампулу двумя пальцами.

И на мгновенье чуть дрогнул – некстати вспомнилось совсем недавнее, еще там, в России, его собственное знакомство с подобной дрянью …

Кузнец, к счастью, ничего не заметил. Молчал, глядя исподлобья на Мазура.

– Знаешь, что это такое? Нет? А я тебе расскажу по старой дружбе. Это, Кузнец, если на понятном языке говорить, «сыворотка правды», слыхал о такой? – Мазур приподнял руку повыше, так что свет из окна падал прямо на ампулу. – Вижу, слыхал. Если интересно, Доктор тебе научное название скажет, правда, Доктор? – Мазур обернулся.

– Производная пентонала натрия, – без выражения произнес Доктор. – Специальная модификация, усиленная тетрахлордибензодиоксидом.

Молодец: последнее слово произнес без запинки, будто каждый день говорит такое.

– Во! Слыхал? – Мазур опять повернулся к Кузнецу. – Так что сделаем тебе укольчик, ты нам все сам расскажешь, даже как в пеленки писал вспомнишь, если потребуется. Понял, гнида?

Кузнец дернулся.

– О как, – Мазур опять хлебнул минералки.

– И что тебе мешает? – Кузнец пытался говорить небрежно, спокойным тоном, но что-то у него плохо получалось. – Что ж ты мне сразу эту дрянь не вколол?

– А, ты у нас, значит, из этих, – Мазур сделал замысловатое движение рукой, – типа «я уколов не боюсь – если надо, уколюсь»? Похвально, похвально… – Взглянув мельком на часы, продолжил уже серьезным, деловым тоном: – Видишь ли, пан Кузнец, эта дрянь, при всех своих несомненных достоинствах, имеет один, но оч-чень существенный недостаток. Собственно, поэтому почти не применяется. Так вот: в отличие от классической «сыворотки правды», эта вызывает необратимые изменения в мозге человека, в девяноста процентах случаев из ста. Проще говоря, после исповеди клиент в подавляющем большинстве случаев превращается в растение. Смекаешь? И если ты думаешь, что я тебя пугаю, то это таки зря, как говорят в Одессе.

При упоминании Одессы Кузнец отвел глаза в сторону.

– Все, шутки кончились. Времени у меня осталось мало, и я с тобой абсолютно серьезен.

– А тебе не один хрен? – Мазур видел, что клиент, как говорится, дошел до кондиции. – Чего ты обо мне заботишься?

– Поверишь ли, я такой участи никому не пожелал бы, уж лучше пристрелить. А я за свою жизнь стольких на погост отправил, что без прямого приказа стараюсь не класть покойников направо и налево. – Мазур подался вперед. – Насчет тебя у меня прямого приказа нет. Да и кто знает, может еще сгодишься впоследствии…

– Вербуешь?

– А у тебя выбора нет. Короче. Что ты выбираешь? – Мазур поднял руку с ампулой. – Это? Или мы будем делать беседу?

«Во я за пару всего дней-то одесского колорита нахватался», – про себя усмехнулся Мазур.

Кузнец облизнул сухие губы.

– Дай воды.

Мазур кивнул. «Санитар» наклонил бутылку к губам Кузнеца. Тот сделал несколько больших глотков, Мазур видел, как судорожно дергается кадык.

– Ладно, хватит, а то потом в туалет тебя води. Сигарету дать?

– Не курю я…

– Тогда поговорим. Мне собственно, от тебя не так много и надо, – Мазур щелкнул клавишей диктофона в кармане пиджака.

– Так вот, где живет, где работает твой шеф, я тебя не спрашиваю, и так все известно. Где любовница его живет одна, а где вторая, я тоже знаю. А вот ты мне скажи подробно, сколько в его избушке, в Конче-Заспе которая, единиц охраны, какая сигнализация, собачки какие. Для начала.

Глаза Кузнеца в очередной раз широко распахнулись от удивления. Можно подумать, Мазур поставил себе цель наудивлять этого кадра за сегодняшний день больше, чем за всю его прошлую жизнь.

– Вы что, хотите его там…

– А вот это уже не твое дело, что мы хотим, а чего не хотим, – Мазур прикурил очередную сигарету, хотя во рту уже стоял горький привкус никотина. – Твое дело отвечать на вопросы четко, подробно и в деталях.

– Ну… – Кузнец поерзал на стуле, – в самом поселке охрана милицейская, въезд по пропускам, или если кто специально предупредит на посту, что ждет гостей, с указанием фамилий всех приглашенных. На самой даче – забор метра два, кирпичный, сигнализация по периметру, вроде емкостная, я точно не знаю, видеокамеры…. Кстати говоря, охватывают весь периметр…

Мазур легонько кивал, поощрительно так. Все это он знал и без Кузнеца, но перебивать клиента не стал, зачем? Начал говорить – пусть выговаривается. К тому же, не исключено, что среди этих сведений может промелькнуть что-то неизвестное, упущенное – все мы люди, все мы человеки, и никто не совершенен.

– Во дворе, у ворот, дежурка, там смена – два человека круглосуточно, в доме комната охраны, там пульт слежения за видеокамерами и сигнализации – там оператор и еще двое, иногда трое охранников. В комнате отдыха, это рядом – обычно человека четыре. Что еще… Да, четыре собаки, днем они в вольере, а на ночь выпускают на территорию.

– В Одессе кто работал? – резко спросил Мазур.

– Я не знаю…

– Кто, сучий потрох? – Мазур навис над Кузнецом, взял двумя пальцами за кадык, задрал ему голову. – Ну!

– Я не знаю! – его затрясло. – Я только слышал, что это какие-то чеченцы…

– Заказчик Кривицкий?

– Да я понятия не имею! Правда! Меня к таким делам не допускают!

Мазур отпустил его кадык и сказал ласково:

– Дурак ты, Кузнец. Раз к таким делам не допускают, – значит, дела есть… Сколько человек с Кривицким на выезде обычно?

– В лимузине водитель и начальник охраны. В джипе охраны – четверо.

– Вооружение?

– Два автомата и у каждого пистолеты.

– Ладно, – Мазур потер лоб. Собственно, это и был главный вопрос, ответа на который он не знал.

Через затемненные стекла не удавалось рассмотреть количество бойцов в джипе, а загружались они на даче, за забором, и при поездках пана Кривицкого ни разу такого не было, чтоб они выходили из машины.

– Отдохни пока. Воды дать? – Кузнец кивнул.

Мазур встал, прошелся по комнате. Вышел на кухню, достал мобильник, ткнул в кнопку с забитым номером Малышевского. Тот ответил сразу.

– Все, мы закончили. Успешно. Работаем основной вариант?

– А что, поступали какие-то новые директивы? – недовольно спросил олигарх. Слышимость была, будто Александр Олегович находился тут же, в квартире.

– Усегда готовы, – тоном Папанова произнес Мазур – правда, уже отключившись.

Вернулся в комнату, кивнул Стробачу. Кузнец насторожено глядел на них.

– Значит так, – Мазур остановился перед ним. – Мне надо кое-что проверить, поэтому ты, уж не обессудь, побудешь тут, в гостях. Надеюсь, возражений не последует?

И, не дожидаясь ответа, Стробач стремительным движением приложил штуковину, похожую на пистолет для игры в пейнбол, к шее Кузнеца. Резко пшикнуло, Кузнец дернулся, открыл было рот для крика, но «санитар» был готов к этому и зажал ему пасть широкой ладонью.

– Тихо, тихо, – Мазур подошел к бешено вырывающемуся Кузнецу. – Это просто снотворное. Так спокойней будет. Поспишь тут пока.

Он снова достал мобильник, набрал номер Василя.

– Василь? Да… Все в порядке, мы выезжаем. Через час.

Кивнул оставшемуся с гостем «санитару» и, не оглядываясь, вышел из квартиры.

* * *

Группы, основная и дублирующая, выехали раньше и, по расчетам, уже должны быть на позициях. А возле поворота с трассы на Кончи-Заспы уже занялся ремонтом закипевшего радиатора «хонды» наблюдатель с рацией и позывным «Смотрящий». По данным все того же деликатнейшего наблюдения, Кривицкий отличался пунктуальностью – ровно в десять утра на службу. Нет чтоб и в посещении любовниц придерживаться столь же четкого графика…

Мазур и Стробач, одетые в форму полковников СБУ, что стало уже доброй традицией, проехались по трассе, еще раз проверили обстановку. Все, вроде, в порядке. Василь, сидевший за рулем и, кстати, тоже в форме СБУ, правда, сержанта, развернулся, и они присоединились к основной группе. Мазур осмотрел боевые позиции. Нет, место было выбрано хорошее, правильное: трасса в четырех километрах от съезда на Кончи-Заспу делала зигзаг, так что скорость все водители обязательно здесь сбрасывали. К тому же вдоль обочин дороги имели место густые высокие заросли.

Отлично.

– Не слишком ли? – спросил Стробач.

– Опять начинаешь? А какие еще варианты? Лимузин и джип бронированные, покрышки самозатягивающиеся – на шипы не возьмешь, дадут газу – и только мы их и видели… И потом уже не найдешь. А так – вполне может выгореть… Нет, ты аргументируй, аргументируй.

– Слишком уж просто.

– Ха! Зато нахально. На то и рассчитано…

– И почему он не свалил куда-нибудь за бугор, вот чего я не понимаю, – вздохнул Стробач. – Ведь ясно же, что мы вплотную к нему подобрались.

– Скоро узнаем, – пообещал Мазур.

– «Первый», «Первый»! «Смотрящий» на связи, – захрипела рация, – внимание, отсчет! Повторяю – отсчет! Как поняли?

– Здесь «Первый», – Мазур поднес к губам микрофон. – Подтверждаю. – И переключился на другую волну: – Блокировать квадрат! «Бетонка», пошла!

* * *

По первой команде активизировались два поста ДАИ[16] – один в двух километрах к Киеву от точки проведения операции, так сказать – «по течению», другой – семью километрами «выше по реке».

То есть, по трассе. Оба должны были тормозить весь транспорт, следующий в обеих направлениях, – под любым предлогом, вплоть до окончания операции.

А вот по команде «бетонка»…

В зарослях точно взревел в унисон целый львиный прайд, над кустами пыхнуло сизое облако, и на трассу, ломая, подминая, раздвигая деревца, неуклюже выбрался покрытый пятнами камуфляжа БТР и замер поперек дороги, перегородив ее полностью. Повернулся пулемет на турели, нацелился на поворот.

– Объект в километре от вас, – доложил невидимый наблюдатель.

– Поддержки авиации только не хватает, – негромко сказал Стробач и вышел из машины, размял ноги. Достал пистолет. – Мы кого берем, Януковича вашего, что ли?

Мазур хохотнул, приказал в рацию:

– Группа, готовность номер один! – и тоже полез наружу…

В зарослях по другую сторону дороги громко затарахтел мотор.

* * *

Все произошло очень быстро, очень громко, но, против Мазуровых ожиданий, где-то даже изящно.

Из-за поворота выскочил угольно-черный, длиннющий, как крейсер, и ослепительно красивый «роллс-ройс» Кривицкого, за ним как привязанный следовал угловатый, похожий на сарай мерседесовский джип охраны. Водитель «ройса» вовремя заметил БТР. Наверное, разумом он еще не успел понять, что именно преграждает дорогу, но рефлексы сработали быстрее: лимузин вильнул к обочине, из-под колес полетели песок и гравий, шофер попытался на скорости проскочить мимо, – но ему это, разумеется, не удалось, и когда перед его мордой взметнулись целые фонтаны от пуль, выпущенных из пулемета на БТР, он ударил по тормозам. «Роллс-ройс» повело юзом, кормой он впечатался в кусты и замер.

Тем временем из кустов, словно из театральных кулис, вывалился микроавтобус, рванул вперед, ударил в борт джип охраны. «Мерседес» не успел завершить фуэте на дорожном покрытии – посыпавшиеся как горох из микроавтобуса бойцы в бронниках и «сферах», с эмблемами отряда спецназа «Беркут» блокировали машину, окружили плотным кольцом, взяли на прицел. Пулеметный ствол на БТРе смотрел прямо в лобовое стекло лимузина.

Оседала пыль, утихало эхо пальбы и визга тормозов, лишь потревоженное воронье еще бесновалось где-то в отдалении.

Выждав малость, Стробач с Мазуром неторопливо подошли к «ройсу», и Мазур вежливо постучал в тонированное стекло рукоятью пистолета.

– Вы превысили скорость, – сказал он, вежливо улыбаясь.

Глава тринадцатаяШАШЛЫК ПО-КАХСКИ

Шашлыки жарил сам Каха Георгиевич. Он колдовал возле мангала, поворачивая шампуры с нанизанными на них крупными кусками баранины, помахивая над углями специальным веером и поливая мясо остро пахнущим маринадом. Плавающие над двором шашлычные ароматы даже у сытых людей могли разбудить нешуточный аппетит.

Грузин возился с мясом, а Малышевский и Иван Сергеевич, сидя на простецких садовых стульчиках под полосатым тентом, за круглым столиком, читали газеты и потягивали вино из высоких бокалов. Пустых пластиковых стульев здесь хватало с избытком, словно их заготовили для большой вечеринки, которую внезапно отменили. Некоторые стулья были сложены друг на друга, другие живописно валялись в траве. Кстати, траву на заднем дворе не подстригали, отчего здешний пейзаж вызывал ассоциации с дворянской усадьбой времен упадка помещичьего землепользования.

Словом, неплохо богатеи проводили время, ожидая, когда за них сделают всю подготовительную работу, а им останется только суд вершить. Впрочем, богатые на то и богатые, чтобы черную работу за них выполняли другие…

Дело происходило на заднем дворе принадлежащего Малышевскому загородного дома под Черкассами. Уютный, весьма даже небольшой (понятное дело, по отношению к масштабу владеющей им персоны) дом был окружен заповедным лесом. Деревья никто не вырубал и на территории усадьбы, они подступали вплотную к дому, отчего у находящихся на заднем дворе возникало чувство отрешенности от всех сует мира.

Мазур и Стробач, пропущенные на задний двор охранниками, доложили своим отцам-командирам, что «гражданин подследственный» доставлен, как велено, после чего Больной отправил Стробача за сим гражданином, а Мазур остался дожидаться их возвращения в компании с олигархами.

Дожидались молча. Олигархи, как уже было сказано, были поглощены каждый своим занятием, а Мазур стоял, прислонившись к перилам небольшого крыльца, курил и думал о том, что на столе, помимо олигаршьих, скучали еще четыре пустых бокала. Итого шесть. Больной, Малышевский, Грузин – трое, а кто еще, интересно знать? Положим, два для них со Стробачом. А еще один?

Ответа пока не было, поэтому Мазур от нечего делать принялся мысленно отслеживать путь Стробача: вот напарник возвращается к доставившему их сюда из аэропорта джипу, дает отмашку сопровождающим, пленника выводят на свет божий, ведут к особняку…

– О, Саш, смотри… то есть слушай. Забавно, – вдруг подал голос Больной, встряхнув газету тонкими аристократическими пальцами. Ну ни дать ни взять – худой, бледный, но донельзя чопорный английский джентльмен на отдыхе в собственном загородном поместье: – «Свое мнение по поводу загадочного самоубийства Анатолия Говорова высказал депутат Верховной Рады Андрий Матищук», – вдруг прочитал Больной вслух. – «Он считает, что к подобному шагу начальника отдела по борьбе с терроризмом СБУ подтолкнули причины семейного характера. Как сообщил Черновол, около месяца назад чета Говоровых была на грани развода. Супруги все же помирились, продолжали жить дальше, но неизвестно, насколько глубока была пролегшая между ними пропасть, и что творилось на душе у каждого из них. Вдобавок ко всему, проходящая обучение в Лондоне дочь Говорова не так давно была уличена в употреблении наркотиков…»

– Хм, кто бы мог подумать… – одними уголками губ улыбнулся Малышевский. И непонятно было, о чем именно он не мог подумать – не то об обвинении дочери, не то о версии Черновола.

И снова все замолчали. Лишь напевал что-то под нос возившийся у мангала Грузин.

Что-то долго их нет…

Мазур едва успел подумать, а не покурить ли ему еще, как наконец нарисовались Стробач и пленник. Двигались они положенным порядком, то бишь конвоируемый топал впереди, сопровождающий держался сзади, и руки пленника были надежно скованы наручниками, однако несмотря на весь этот недвусмысленный антураж хоть убей не создавалось впечатления, что Кривицкого ведут под конвоем. Он не выглядел подавленным, вышагивал довольно уверенно, словно направлялся к трибуне. В безукоризненной полотняной паре, при белоснежнейшей рубашке – правда, без галстука, и Мазур отчего-то был уверен, что галстук он не сам с себя снял.

– И что все это значит, позвольте поинтересоваться? – преспокойно спросил Крепыш.

– Куда его? – спросил Стробач, ни к кому конкретно не обращаясь.

– За стол, куда еще. Мы ж не в суде, мы ж на дружеском пикнике, – Малышевский гостеприимно отодвинул стул для Кривицкого. Одет сегодня олигарх по-простому: в клетчатую фланелевую рубаху, джинсы нежно-голубого цвета и коричневые мокасины. – И снимите вы с нашего друга наручники, что вы, право слово…

Стробач шагнул к пленнику, легким толчком в спину направил в направлении стола.

– Руки при себе держи! – огрызнулся Кривицкий. – Я спрашиваю, что все это значит?

– Садись, садись, – Грузин лишь на секунду повернулся к пленнику и вновь оборотился к шашлыкам. – Разговор будет долгий, ножки устанут. И не стоя ж ты кушать будешь…

– Ладно. Поговорим, – неожиданно легко согласился Кривицкий и опустился на предложенный стул. Сел, будто занимая место в кинотеатре, закинул ногу за ногу. Протянул руки, и Стробач снял с него «браслеты». Крепыш потер натертые запястья.

Он не выглядел сломленным, держался спокойно, что, в общем-то, Мазура немного удивило – не предполагал он такую крепкость духа в этом человеке. А ведь он не может не понимать, что живым его отсюда не выпустят. Равно как и не предполагал Мазур, что предателя-олигарха вот так вот запанибратски пригласят к столу.

– И что за хрень? Что все это значит, кто мне из вас объяснит? Причем так объяснит, чтобы я остался объяснением полностью удовлетворен.

– Брось, Гена, – сказал Грузин, отворачиваясь от щиплющего глаза дыма. – Все ты понимаешь.

– Слушай, а не пошел бы ты! – повысил голос Крепыш. – Я тебе не пацан, чтобы со мной так обращаться!

Попытавшегося было подняться со стула пленника Стробач отнюдь не грубо усадил на место, надавив на плечи.

– Как-то неубедительно ты возмущаешься, – хмыкнул Грузин, вытирая руки о заткнутое за пояс и служащее фартуком полотенце. – Где искренность, где страсть, где брызги слюней изо рта! Все потому, что не хватает внутренней убежденности в собственной правоте. А актер из тебя хреновенький, Геша…

– Если это идиотский розыгрыш, чтоб затащить меня на этот ваш дружеский пикник, то – все. Подурачились, и хватит, уже слишком далеко зашло. Я не в настроении поддерживать шутки. У меня дел по горло…

Кривицкий приглушенно выругался, прикрыл глаза, словно собирается дремать, и замолчал.

– Я же говорил, Каха, что он именно так и станет держаться, – Малышевский аккуратно сложил газету, бросил на траву. Вздохнул, как человек, знающий, что впереди его ждет нелегкая работа, и набулькал Кривицкому вина. – Он знает, что мы знаем. Понимает, что мы располагаем доказательствами, раз затащили его сюда эдаким вопиющим манером. Однако он намерен до последнего корчить из себя невинную жертву. Придется отыграть весь спектакль до конца, предъявить доказательства, припереть к стене уликами. Правила игры, ничего не поделаешь… Давай выпьем за твое здоровье, Гена.

– Правила… – сокрушенно покачал головой Грузин. – Он, значит, будет творить что хочет, а мы должны держаться правил…

– Сами пейте, – огрызнулся Кривицкий.

– Думает, что мы его отравить хотим, как в романах! – Вытирая руки о полотенце, Каха Георгиевич двинулся к Кривицкому. Навис над ним гранитной плитой. – Никто тебя травить не собирается, гаденыш, не дождешься. Ты, сволочь, подставил нас под пули. Под пули отморозков! У меня четверо детей, жена и мать, и я за них отвечаю! С-сука!

Грузин правой рукой схватил Крепыша за шиворот, легко, будто тот тряпичный, приподнял. Левой сжал ему горло. Лицо грузинского олигарха было перекошено гримасой ярости, он сейчас был действительно, по-настоящему страшен.

Стробач стоял чуть в сторонке, в происходящее не вмешиваясь. И правильно делал – не было такого приказа: вмешиваться.

– Я тебя лично потрошить буду, тварь, иудина! И ты быстро забудешь про правила-шмавила, все дерьмо из тебя повылезет…

Белый, как бумага, Кривицкий мотался в лапищах Кахи Георгиевича. Его губы были плотно сжаты, он не издавал ни звука.

Мазур наблюдал за сценой лениво, но с любопытством: не каждый день наблюдаешь разборки царьков, в самом-то деле…

– Ладно, Каха, подожди, не гони волну, – Больной приподнялся со стула. – Мы ж интеллигентные люди, тем более я и Геннадий Леонидович – соратники, как-никак, он нам и так все расскажет. Да стой ты, прибьешь ведь!

Больной потянулся к Грузину, явно собираясь пресечь поспешный самосуд, но его вмешательство не потребовалось – Каха отпустил Кривицкого. В общем-то, следовало ожидать, что человек, добившийся столь высокого положения, пусть даже и кавказец, умеет управлять своим гневом. Хотя взять управление гневом можно было бы и пораньше – для человека такого положения…

Мазур незаметно переглянулся со Стробачом. Создавалось полное впечатление, что они стали зрителями некоего плохо срежиссированного спектакля.

Малышевский, соединив кончики пальцев на уровне лица, с нескрываемыми любопытством и удовольствием наблюдал за коллегами.

Бормоча под нос по-грузински, Каха наконец отошел к мангалу. С шумом и скрежетом сдвинул на край уже готовые шашлыки и принялся насаживать на свободные шампуры сырое мясо с таким остервенением, будто каждый кусок и был этим самым Крепышом.

– Значит, так, – отдышавшись и чеканя слова, заговорил Кривицкий. Его заметно потряхивало – но отнюдь не от страха, а скорее, от гнева. – Требую немедленно прекратить этот… этот балаган. Вы далеко зашли. Вы ответите. Вы не на меня одного руку подняли. Я вам не… Вы поднимаете руку на Бориса Абрамовича, на его соратников и союзников…

– Гена, Гена… – Малышевский поднялся со стула, обошел его и встал сзади, сжав ладонями спинку. – Какой Борис Абрамович? Ты же, как верно сказал Каха, все понимаешь… Ну ладно. Давай спокойно… Каха будет держать себя в руках… – Малышевский оглянулся на Грузина, – мирно и обстоятельно расставим точки над i.

– Это называется мирно? Когда в меня посреди бела дня чуть не врезается БТР, когда в меня стреляют из пулемета, а потом надевают наручники?!

– Ничего не поделаешь, Геша, специфика службы, так сказать. Сам виноват, – Малышевский обогнул стул и снова сел. – Давай закончим все эти увертюры, преамбулы и тому подобные прелюдии, а? Будем считать, что ты хорошо сыграл невинного страдальца, и сразу перейдем к финалу.

– Ну давай переходи, чего тянешь!

– Перехожу. Итак, мы считаем… Нет, неправильно сказал. Мы точно знаем, что нападение на яхту организовал ты. Знаем, какие цели ты преследовал, кто и как на тебя работал.

– О, решили найти крайнего, да? – со смешком произнес Крепыш. – Саша, ну это же бред.

– Конечно, бред! А как же! Что ты еще мог сказать, если решил придерживаться линии поведения «я тут ни при чем»… А при чем, ох как при чем. Давай я все-таки продолжу, а ты поправь меня, если в чем-то ошибусь.

Малышевский взял со стола бокал с вином, сделал небольшой глоток, вернул бокал на стол.

– Итак, начнем финальную сцену постановки по роману Агаты Кристи «Тайна Черного моря», когда все выжившие персонажи собираются вместе и главный герой начинает подробный разбор полетов…

Хитроумный план созрел у тебя, дорогой Геночка, в тот момент, когда ты впервые услышал о готовящейся свадьбе наших с Иваном Сергеевичем спиногрызов. На нашу беду мы – люди деловые и привыкли к всевозможным бизнес-планам. Долгосрочным, краткосрочным. Даже личную жизнь привыкли укладывать в бизнес-планы, и даже свадьбы собственных детей планируем загодя. Например, за год, как было в данном случае. Ну а как же, мы люди занятые, кроме того, интересы дела заставляют мотаться по миру, сегодня – Америка, а завтра, может быть, – какая-нибудь Бразилия или Соломоновы острова. Поэтому надо точно представлять, сколько времени займет то или иное мероприятие, чтобы выкроить под него окно в плотном графике. И едва ты год назад узнал, что готовится торжество, узнал, где оно готовится, узнал программу этого мероприятия, в которую входила увеселительная прогулка по Черному морю на яхте – после, собственно, бракосочетания, как в голове у тебя созрел блестящий план. Одно, казалось бы, должно было тебя беспокоить – окажется ли нужный тебе человек в числе приглашенных на свадьбу и отправится ли затем этот человек в числе избранных да званых на морскую прогулку на яхте «Русалка». Так не хотелось полагаться на случайности! Но в том-то и дело!

Малышевский щелкнул пальцами и перешел на возвышенный тон. И в самом деле, сейчас он весьма напоминал какого-нибудь Эркюля Пуаро, хотя внешне на усатого бельгийца не походил ничуть.

– В том-то и дело, что в нашем, так сказать, свадебном случае как раз все наилучшим образом срасталось. Сама судьба, казалось, подбрасывала тебе шанс – мол, только нагнись и подними его с земли. Потому что нужный тебе человек, то бишь Александр Олегович Малышевский – он не какой-нибудь гость, а отец жениха, а также близкий приятель и партнер отца невесты. И уж кто-кто, а он-то обязательно будет в числе приглашенных, причем будет значиться там под номером три – сразу после уважаемого Ивана Сергеевича и его супруги, а затем будет и сопровождать означенного Ивана Сергеевича во всех его перемещениях, в том числе и на море. Мы с ним теперь сватья, правильно я помню? И не вы ли, дражайший Геннадий Леонидович, объясняли, что значат сватья на Украине… Конечно, могли произойти разные досадные накладки. Например, нужный тебе человек мог тяжело заболеть или мог тяжело заболеть один из его близких, к которому он был бы вынужден скоропостижно вылететь куда-нибудь в дальнюю даль. Или в естественный ход событий могли вмешаться уж совсем редкие и немыслимые форс-мажоры, вроде застрявшей в горле рыбьей косточки. Однако вероятность подобных накладок все же была крайне мала… Ты, как мне помнится, весьма уважаешь карточную игру под названием покер. И более того – весьма прилично в него играешь. Вот ты и подошел к ситуации с типичной логикой покерного игрока. Когда шансы на выигрыш весьма велики например… ну, грубо говоря, к тебе пришли с раздачи два туза – то надо идти «колл ин», то бишь двигать все фишки на кон, и нечего особо раздумывать… Я тут, кстати, как-то взглянул на твою жизнь под этим углом и пришел к выводу, что ты всегда ровно так и поступал. А именно – переносил правила покера на жизнь, и обычно это обеспечивало тебе выигрыш…

– Саша, не отвлекайся, – бросил Больной неожиданно жестким голосом.

– И правда, дорогой, – Каха Георгиевич побрызгал на шашлык вином. И добавил с нажимом в голосе: – Мясо на подходе.

– Ну, мы же никуда не торопимся, и шашлык поедим, и выпьем, и поговорим, да? – обаятельно улыбнулся Малышевский и опять пригубил вино. – Ладно, идем дальше. А дальше, собственно, мы переходим к тому самому А. О. Малышевскому, нужному тебе человеку. Собственно, ради него, одного-разъединственного, все и было затеяно.

Глава четырнадцатаяЕСТЬ ТОЛЬКО МиГ

Олигарх секунду помолчал и продолжил:

– Да-да, весь этот балаган – захват, чеченцы, корабли – все это было затеяно исключительно ради того, чтобы под шумок отправить к праотцам господина Малышевского. Чем тебе не угодил Александр Олегович – это, надеюсь, подробного объяснения не требует. Его, Александра Олеговича, неуемное желание подмять под себя весь промышленный восток Украины противоречило твоим планам по Запорожью.

– Эка невидаль! – буркнул Кривицкий. – Да таких столкновений у каждого из нас по дюжине на дню…

– Ну, слушай, зачем врешь! – Грузин резко повернулся к Крепышу. – Не надо уж совсем держать нас за лохов! Это ж запорожские и донецкие металлургические гиганты! Шанс дорваться до такого куша выпадает не чаще, чем один раз за жизнь, а ты мне тут – «по дюжине на дню»!

– И не надо, Гена, говорить, что не по твоим силенкам распахивать рот на такой пирог, – негромко поддержал Больной. – Что, мол, даже поддержки нашего Бориса Абрамовича будет недостаточно. Конечно, будет недостаточно… Но ведь ты на его поддержку и не рассчитывал. Ты рассчитывал на кого-то другого, да?

– И по-вашему, я способен на такое? – усмехнулся Кривицкий. – Благодарю. Хотя, скажу по секрету, претендовать на заглатывание таких кусков могут только мегахолдинги транснационального размаха…

– Вот именно, – довольно кивнул Малышевский. – Вобрать в себя эти лакомые восточноукраинские куски реально могут надеяться только две промышленные империи. Восточноукраинская промышленная группа некоего Малышевского, чей фундамент, причем фундамент мощнейший, – это опора на власть. С другой стороны – ведущая в мире металлургическая мегаимперия Arcelor Mittal под командованием некоего господина Лакшми Миттала. Насколько тесны твои контакты с Arcelor Mittal и с этим индусом лично, надеюсь, напоминать не надо? Равно как и уточнять, кому под контроль отдадут эти предприятия в случае успеха сделки?

Что-то такое Мазур видел по телевизору, насчет этого Лакшми. Типа, российская «Северсталь» хотела объединиться с каким-то Arcelor'ом, но хитрый Миттал всех переиграл и сам объединился, превратив просто Arcelor в Arcelor Mittal. А чуть погодя наши, в смысле российские, вроде бы договаривались с криворожскими металлургическими концернами насчет объединения – но тут снова вылез Лакшми и, опять же, объединился сам…

Короче, богатые тоже плачут, правильно Малышевский говорил…

Александр Олегович помолчал, вертя в пальцах бокал, потом оглянулся на Мазура и Стробача:

– А вы что там стоите, как неродные? Марш за стол. В конце концов, вы в этой истории далеко не последние фигуры…

Мазур с Тимошем незаметно переглянулись, Тимош едва заметно пожал плечами: простых исполнителей приглашают к барской трапезе? Эх, чего только не придет в голову царькам… Однако ж возражать они не стали, сели скромненько в уголке, – если только можно найти угол за круглым столом. Больной молча разлил остатки вина, убрал бутылку под стол, откуда-то вытащил следующую, придирчиво изучил этикетку, а потом неторопливо ввинтил в пробку штопор.

– Готово, – показался Каха Георгиевич, непостижимым образом поднося сразу шесть тарелок с шашлыками – по три в каждой руке. – Кушать подано. А я пока за зеленью и сыром схожу, да?

– Приборы не забудь, – напомнил Малышевский…

А Мазур изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Ну подумаешь, скромный адмирал в отставке где-то под Черкассами участвует в тайном судилище, устроенном самыми влиятельными людьми почти что одной шестой части суши над своим же соратником, а попутно кушает шашлычок, приготовленный рукой олигарха, и запивает коллекционным вином…

Запах от мяса шел – словами не передать, а приступить к трапезе первым воспитание не позволяет, неудобно. Мазур снова взглянул на Стробача. Судя по всему, такой поворот событий для друзяки тоже стал сюрпризом…

– Это и есть твои доказательства? – резко повернулся к Малышевскому Крепыш. Все-таки отхлебнул вина – видать, во рту пересохло, – и сказал размеренно и веско: – Сама мысль о том, что я наслал террористов, глупа и никчемна. Доказательства же еще глупее и никчемнее. Неужели вы всерьез готовы утверждать, что во взаимоотношениях промышленных гигантов что-то может решить устранение одного-единственного человека?

– В том-то и дело! – чуть ли не радостно воскликнул Малышевский. – Это иностранцу покажется странным, что судьба подобной сделки может зависеть от кого-то одного. Но ты-то прекрасно знаешь, как у нас, то бишь в России и на Украине – особенно в Украине – все это работает. Слишком много завязано бывает на одного человека, особенно если этот человек долгие годы старательно все замыкает на себе, стремится править своей империей единолично. Поэтому когда подобный человек выбывает, враз в его наследие впивается жадными зубками стая дожидавшихся такого случая молодых волков и империю раздергивают на части… Даже если и не вопьются так сразу и так жадно, то в любом случае о каком-либо росте придется забыть надолго, задача будет – удержать то, что еще можно удержать.

К мясу до сих пор никто не притрагивается, а слюнки-то – текут!

– Красиво говоришь, Сан-Олегыч, – сказал Кривицкий. – Прямо по писаному. Тебе бы книжки писать, – хмыкнул Кривицкий. – Воображение бурлит. Ну-ну, мисс Марпл, можете фантазировать дальше.

– Фантазии, говоришь? Плоды этих фантазий болтались по кораблику с автоматами наперевес и тыкали в нас стволами. А ну как палец у кого-нибудь из этих фантазий дернулся бы на курке?

– Да я ведь был вместе с вами! – вдруг повысил голос Кривицкий. – В меня стреляли!

И вдруг куда-то пропало спокойствие Малышевского, теперь из милейшего мсье Пуаро он превратился в готовящегося к броску тигра.

– Конечно же, ты, сволочь такая, рисковал вместе с нами, – сквозь зубы сказал он. – Ведь кроме чеченских отморозков, ты еще и курдов с албанцами впутал, которые отморозки и вовсе безбашенные, – так что душевная у тебя собралась компания… Не понимаю пока, зачем тебе понадобился этот международный смотр самодеятельности – чеченцы, курды и албанцы. Ведь самодеятельность же полная! Каждый из них сам по себе деятель! У кого-то вполне могло перемкнуть в башке, он полоснул бы очередью и по тебе. А я помню, как ты сидел вместе с нами, изображал заложника, испуганно втягивал голову в плечи, и спрашивал: «Что же, что же будет». Потому в тебя и стрелял Хадашев – подумал, что ты его обманул, подставил…

– Разве я без дела сидел? – с натянутой улыбкой спросил Кривицкий.

Мазур заметил капли пота у него на висках. Держался он хорошо, но все-таки, все-таки… Невиновный человек, даже если он и олигарх, но обвиненный в том, чего не совершал, – так бы себя не вел…

– Тебя это и в самом деле волнует? – мрачно переспросил Малышевский. – А ведь ты запросто мог вскочить и броситься на шею главаря терров с воплем: «Хадашев, дружище, Тракторист мой дорогой, мы же тысячу лет знакомы!» Глядишь, и не тронул бы тебя старый знакомец… Или ты хочешь сказать, что услышал эту фамилию вкупе с кличкой впервые вместе с нами? Может быть, ты также хочешь сказать, что и Тракториста впервые поимел счастье лицезреть лишь на борту «Русалки»?.. Молчишь?

– А вот и я! – Каха Георгиевич, как ни в чем не бывало, поставил на стол огромное блюдо с зеленью и горкой свалил ножи-вилки. – Мне нальет кто-нибудь вина? А почему шашлык не кушаем?!

– Кушаем, Каха, кушаем, – сказал Больной и в самом деле поднял шампур, зубами снял крайний кусочек мяса.

Малышевский налил и Грузину. Тостов никто не произносил.

Мазур все явственнее ощущал, что попал в какой-то театр абсурда. Совсем не так он представлял себе финал…

– Ты лучше, вместо того, чтобы чушь пороть, его вот, – Кривицкий неожиданно вытянул палец в сторону внимательного зрителя Мазура, – своего пса спроси, не знал ли он кого-то из террористов! Не заодно ли с ними был? Уж больно ловко у него на борту все получилось!

– Причем тут Кирилл? – искренне опешил Малышевский.

– А я тебе скажу при чем, – негромко сказал Больной, жуя. – Это он по-настоящему дергаться начинает. Мы тут говорим, то есть ты, Саша, говоришь, – а он в это время отчаянно шевелит мозгами на тему: известно нам что-то или мы его тупо разводим. И, похоже, он склоняется к правильному выводу, что нам известно. Причем многое.

– Согласен! И главное, что его беспокоит, Ванечка, – подхватил Малышевский, беря нож и вилку, – это сможем ли мы доказать его знакомство с Трактористом. Господин Кривицкий-то до сегодня считал, что сие недоказуемо… Тогда перейдем к этой волнующей части нашего рассказа. Конечно же, случайные совпадения ничуть не служат доказательством, они всего лишь наводят на размышления. Однако… Одним из таких совпадений является то, что Тракторист после первой чеченской войны контролировал часть… Пан Стробач, не подскажете, какого района?

– Урус-Мортанского, – подсказал Тимош.

– Спасибо, – сказал Малышевский, подцепил веточку зелени с блюда и отправил в рот. – И денежки на восстановление этого района одно время проходили через твой, Геннадий Леонидович, банк. Это, конечно же, чистой воды совпадение. Равно как и то, что на эти денежки в районе ни черта так и не восстановили – вот ведь какое досадное недоразумение, понимаешь ли… Оставим это и перейдем к тому волнующему моменту, когда после второй чеченской компании Тракторист оказался в Латвии. Уж не знаю, твоими ли стараниями он туда попал или, что называется, своим ходом, – это, впрочем, не столь важно. Важно, что задержаться в Латвии помог ему именно ты, Геша. Ну, просто взял и помог.

– Причем Березовский был ни сном ни духом, – вставил Больной, словно бы выгораживая своего патрона. – Борис Абрамович вряд ли одобрил бы такие игры, тем более в его нынешнем положении. Тем более – у себя за спиной.

Малышевский кивнул:

– И это уже не совпадение! Да плевать мне на Березовского. Важно, что в Латвии, Гена, ты совершил первый серьезный прокол…

Он достал мобильник, набрал номер, сказал коротко:

– Ждем-с.

Отключил трубку, сообщил собравшимся:

– Прежде чем мы ознакомимся с фактами и выводами, я скажу, в чем заключался твой стратегический просчет, Геннадий. Ты не сомневался, что в Латвии ты неподнадзорен. Ну как же, ты же политический эмигрант, враг России, а стало быть, желанный гость в любой из трех родных наших прибалтийских сверхдержав. К тому же ты вкладываешь денежку в латвийскую экономику, завтракаешь с тамошними премьер-министрами, ужинаешь с тамошними президентами, – разве можно к такому человеку относиться хоть с малейшим подозрением, следить за ним или, не приведи господь, прослушивать его! Однако при всей их карликовости и кукольности, спецслужбы у прибалтийских государств все же имеются…

Из-за угла дома появилась Адъютант – Оксана – в легком и, надо признать, легкомысленно коротком, полностью соответствующем дресс-коду пикника, но ничуть не соответствующем моменту истины светлом сарафанчике, прошествовала мимо Мазура, даже не глянув, остановилась около столика шефа. В пальчиках Адъютант Малышевского держала простую пластиковую папку синего цвета; причем ее, папки, до боли знакомый вид был способен вмиг навести скуку на человека, знакомого с такими понятиями, как «входящие письма», «документы на подпись» и «освоение выделенных средств».

– И в спецслужбах тех, Геночка, по-прежнему трудятся старые советские кадры, еще кагэбэшной закалки и натаски, – продолжал Малышевский, кивнув Оксане. – Это только на словах прибалты проклинают кровавый оккупационный режим и верного слугу оного режима, чудовищного спрута под аббревиатурой КГБ… Но они же себе не враги, чтобы выставлять на улицу крепких профессионалов, пусть и сработанных при кровавом режиме! Так вот: эти профессионалы привыкли никому не доверять и на всякий случай приглядывать за каждым. Даже если этот «каждый» – самый большой друг новой суверенной Латвии. Сегодня друг, а завтра с тех же органов спросят: что ж это вы, мать вашу так, прошляпили у себя под носом шпионов и вредителей?! Правильно говорю, Оксана Алексеевна? Да вы присаживайтесь, у нас разговор долгий.

– Совершенно верно говорите, – сухо и безапелляционно, как преданный помощник директора на совете учредителей, подтвердила Адъютант. И, сев за круглый стол рядом с Мазуром, добавила: – А в нашем случае латыши поступили по принципу – лучше перебдеть, чем недобдеть.

Грузин тут же налил ей вина в последний пустой бокал. Адъютант кивнула и пригубила. На Мазура она по-прежнему не смотрела, взяла нож и вилку, отрезала кусочек мяса.

Мазур, плюнув на все, тоже принялся скидывать баранинку с шампура себе в тарелку. Да провалитесь вы, господа олигархи, со своими играми в английский детектив. Пригласили – значит, можно питаться. Мясо было роскошным. Равно как и вино.

Глядя на Мазура, Стробач тоже потянулся за шашлыком…

– Надо отдать должное господину адмиралу Мазуру, – сказал Малышевский, глядя в пространство. – Это ему пришла в голову идея насчет латвийских тайных служб, насчет того, что в их пыльных архивах могла заваляться некая неприметная, но крайне интересная папочка. Правда, тут имела место легкая интрига – а удастся ли разузнать о том, существует ли на самом деле папочка, удастся ли раздобыть ее? Удалось и то, и другое. Наших скромных возможностей хватило. Может быть, имей мы дело с секретными архивами ЦРУ, все было бы не в пример сложнее. Хотя и в Америке никто пока не отменял волшебную силу зеленых бумажек… Словом, вот она, та самая папочка, и вправду неприметная, зато с наисекретнейшим грифом. Будьте так добры, Оксана Алексеевна, ознакомьте нас с ее содержимым.

Адъютант вытерла пальцы салфеткой, щелкнула замочком, раскрыла папку. И принялась вещать бесцветным голосом диктора телевидения:

– Здесь систематизированные мною копии документов оперативного дела, которое было доставлено паном Стробачом из Латвии. Дело целиком посвящено деятельности на территории Латвии так называемых Фонда помощи чеченским беженцам и консульства республики Ичкерия. Прелюбопытнейшее чтение, должна признаться. В первую очередь, поражают суммы пожертвований, которые поступали на счет Фонда, а потом с этого счета уходили. Смею надеяться, уходили исключительно на благое дело помощи чеченским женщинам и детям… Впрочем, нас это не касается. Эти странички мы пролистаем. И сразу перейдем к повседневной деятельности этих фондов и консульств. Конечно, латвийские власти смотрели сквозь пальцы на деятельность чеченских борцов с русскими оккупантами, оказывали им политическое прикрытие, когда те оказывались замешаны в чем-то неблаговидном. Однако спецслужбам это не мешало втихаря разрабатывать сии фонды и консульства. Их в меру прослушивали, в меру отслеживали финансовую деятельность, а после инцидента в известном ресторане, когда один из черноволосых борцов с русской оккупацией выхватил пистолет и только чудом не пристрелил никого из посетителей, стали все больше привлекать наружку для наблюдения за беспокойными гостями.

Оксана вытащила из папки исписанный мелким почерком лист бумаги с лиловым штампом в правом верхнем углу, уже знакомый Мазуру.

– Связь между чеченскими фондами и структурами, к которым так или иначе имел отношение господин Кривицкий, выявлять тайными методами и не требовалось, потому как связь эту никто особо и не скрывал. Банк Golden List, одним из членов совета директоров которого служил господин Кривицкий, оказывал посильную благотворительную помощь чеченским фондам все годы их существования… Ничего криминального, любой гражданин имеет право на пожертвования. Правда, даже официальные суммы пожертвований невольно заставляли присвистнуть… Ну, опять же – дело личное, мало ли у кого и сколько лишних денег. Для нас это всего лишь пусть и не первое, но все равно весьма зыбкое предположение, что между чеченскими вооруженными оппозиционерами – назовем их так – и господином Кривицким существует связь. Зато вот здесь, – Оксана достала из папки несколько листов, развернула их перед собой веером, и Мазур на каждом узрел точно такой же лиловый штамп в правом верхнем углу, – уже кое-что посерьезней. Это донесения наружки. Увы, фотографий почему-то не делали, ограничивались простой слежкой, но и этого, как вы сейчас поймете, достаточно. Вот, пожалуйста…

Оксана собрала веер бумаг в стопку, потом быстро перелистала и вытащила из кипы ничем не отличимую от других страницу.

– Не знаю, обрадует вас или нет, но вам, господин Кривицкий, был присвоен оперативный псевдоним «Здоровяк». (Мазур, жуя мясо, в очередной раз похвалил себя: во как точно угадал с Крепышом.) В этой папочке вы не раз упоминаетесь в той или иной связи. Например, как участник приема в американском посольстве по случаю какой-то там годовщины независимости. На нем присутствовал и Тракторист-Хадашев. Кстати, это чуть ли не единственный выход Хадашева в свет, и этот выход удивительным образом совпал с вашим появлением в том же месте, в тот же час. Но это опять же ни о чем не говорит, так как на том же приеме был практически весь политический бомонд республики… Или вот еще, – Оксана извлекла из стопки очередной проштампованный лист, – вы упоминаетесь как организатор благотворительно аукциона. Все собранные на нем деньги должны были поступить в Фонд помощи чеченским беженцам, который возглавлял Тракторист-Хадашев. Если пробежаться по всей папочке, можно еще привести немало подобных эпизодов…

Она аккуратно положила папку рядом с локтем Малышевского и спросила по-военному:

– Разрешите идти?

– А шашлык? – изумился Грузин. – А вино?! На всех приготовлено!

– Увы, – чуть заметно улыбнулась Оксана, – у меня еще переговоры с Прагой. Да и не хочу мешать мужским разговорам…

Дождавшись кивка шефа, она поднялась и легкой походкой удалилась. Будто и не было ее.

Малышевский взвесил папку на руке и повернулся к Кривицкому, спросил голосом Бендера:

– Ну что, гражданин Корейко, нравится вам эта папочка?

– Только умоляю тебя, Гена, не надо ничего про то, что это никакие не доказательства, – мягко добавил Больной, отправляя в рот очередной исходящий соком кусок мяса. – Таких совпадений просто-напросто не бывает. Тут не дети собрались. В суд тащить тебя никто не собирается. Нам этого достаточно. С Хадашевым ты был знаком лично, а отсюда следует, что на яхте ты валял дурака, и объяснение этому может быть лишь одно…

– Подождите, подождите, – Кривицкий потер переносицу. – Вы хотите сказать, что глава Фонда помощи чеченским беженцам и террорист на яхте – одно лицо?

– Ты что, Гена, тупым решил прикинуться? – ласково сказал Грузин, зубами снимая мясо с шампура.

– Кавказцы, для меня, Каха, как и китайцы, все на одно лицо! – чуть ли не крикнул Кривицкий. – Тебя вот разве что могу отличить от других, но главным образом, уж извини, по телесной комплекции. Корпулентный ты больно, прости за грубое слово. А остальные все одинаковы. Да и вообще: мало ли с кем я где-то когда-то знакомился, что я, всех помнить должен? На одних приемах знакомишься с массой народа, половину из которого сразу забываешь навсегда.

– Ай, молодец! – Каха изобразил хлопок в ладоши. – Хорошо придумал.

– Правда, актеришка из тебя никакой, не сыграл эпизод, – добавил Малышевский. – Ноль экспрессии, ноль вживания в образ, ноль правды жизни. Надо было хлопнуть себя по лбу и закричать: «Каха, дорогой, я все понял! Какое недоразумение! Бывает же такое! Один и тот же человек и в Фонде, и на корабле! Давайте же теперь, когда все разъяснилось, обнимемся и выпьем на брудершафт!» Да только, Геша, одним личным знакомством с Хадашевым дело не ограничивается. Кирилл Степанович, расскажите товарищу о третьем его товарище… прямо по Ремарку. Вероятно, он забыл о нем.

Мазур поспешно вытер руки салфеткой, достал копию фотографии и продемонстрировал ее сидевшим за столом.

– Вот он, Хадашев, если вы забыли, как он выглядит. Стоящего рядом с ним человека, я думаю, тоже представлять не надо. Это наш общий хороший знакомый, Говоров Анатолий Витальевич, некогда начальник отдела по борьбе с терроризмом, а ныне, извините, покойник… Правда, в те годы он еще не занимал столь ответственный пост, он был всего лишь среднего уровня руководителем в силовых структурах молодого украинского государства. Как до того был сотрудником Комитета госбезопасности государства советского. Однако Говоров не собирался куковать в середняках до пенсии и активно стремился наверх, как в смысле карьерных успехов, так и в смысле личного благосостояния. Это чрезмерная активность подвигла его взяться за дело о продаже МиГов, которое привело к знакомству с Хадашевым. С МиГами прошло не гладко, история та неожиданно получила огласку, многим ее фигурантам грозили нешуточные неприятности, особенно людям служивым. И некоторые, к слову говоря, действительно неприятности огребли по полной. Но не Говоров. Его вытащили из этой истории вы, господин Кривицкий, воспользовавшись вашими связями здесь и в Молдавии, через которую МиГи уходили в Пакистан. Вовремя подставили в цепочку другого человечка, вместо покойного Говорова, который и принял на себя удар. Красивая, следует признать, комбинация. К сожалению, подробности ее я узнал не из уголовного дела, а из материалов журналистского расследования…

– Ты сейчас скажешь, Геночка, что все это лишь журналистские домыслы, клевета и вообще никакие ничему не доказательства? – сказал Больной, допивая вино из бокала.

– Ты же сам это прекрасно знаешь, – буркнул Кривицкий, и Мазур буквально-таки слышал, как в его мозгу шуршат процессоры в поисках оптимального решения. К мясу он так и не притронулся.

– Я – знаю, – продолжал Больной. – Но я уже сказал тебе, что мы никаким судам ничего доказывать не собираемся. Мы себе доказываем.

– И вас это убеждает?

– Вполне, – сказал Больной. – Смотри, что получается, Ген. Вырисовывается преинтереснейший треугольник: ты, Хадашев и Говоров. Все друг друга знали, но свое знакомство отчего-то скрывали. Лишь ты своего знакомства с покойным Анатолием Витальевичем не скрывал, разве что не афишировал, насколько оно было тесным…

– А я обязан что-то афишировать?

– Разумеется, нет. Только не кто иной, как Говоров, скрывал и уничтожал улики, вообще, делал все, чтобы увести расследование в сторону. Это известно доподлинно. Тебе привести доказательства?

Кривицкий едва заметно перевел дыхание, в очередной раз утер пот со лба и хохотнул.

– Да ну, иди ты! Говоров уводил расследование? А при чем тут я, позволь поинтересоваться?

– И в самом деле, – подключился Малышевский. – Очень удобный способ защиты. Мол, это все Говоров, он задумал, он исполнил и, зная о твоем знакомстве с Хадашевым, перевел все стрелки на тебя. Он и есть главарь, а ты совершенно ни при чем… Только вот незадача: с какой такой радости ему переводить стрелки именно на тебя?

– Это ты у меня спрашиваешь? Вот у него и спроси. А заодно спроси и своих бойцов, которые не смогли взять его живым.

– Правильно, Гена, все правильно, – откинулся на спинку стула Малышевский. – Ты же интересовался подробностями и знаешь, что там были гости. Согласен – сработали не очень хорошо, но… Но перед тем, как застрелиться он назвал фамилию. И угадай, чью.

Кривицкий засмеялся.

– Что ты ржешь, Геночка? – Больной отодвинул от себя тарелку и достал сигареты.

– Да потому что даже под пыткой Толя Говоров не выдал бы меня. Не тот он был человек. Стало быть, и доказательства все ваши липовые.

Глава пятнадцатаяПРИГОВОР СУДЬБЫ

Повисла пауза. А Кривицкий, наслаждаясь произведенным эффектом, напротив, свою тарелку к себе пододвинул, вооружился ножом с вилкой и взялся за мясо, будто не ел неделю.

– Ну что вы застыли, аки в немой сцене, други мои? – наконец спросил он с набитым ртом. – Не ждали, что проговорюсь, что проколюсь на такой мелочи?

Он сам налил себе вина, выпил залпом почти до дна и сказал вдруг жестко:

– Не дождетесь. Просто надоел этот ваш идиотский спектакль. Шашлыки, свидетели, вино, обвинения… Поначалу интересно даже было, а потом надоело. Ну да, это я. Вы хотели признания? Пожалуйста: это я. Ну и что дальше? Убьете меня?

– Сука ты, Гена, – тихо сказал Больной. – Мы же были в одной команде…

– Сука, – согласился Крепыш и потянулся к блюду с зеленью. – Знаете старинный анекдот? Как-то одного человека попросили: «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты! – в ответ на что Иуда радостно засмеялся».

Кривицкий хохотнул. Никто его не поддержал. Тогда он пожал плечами, в молчании доел шашлык, потом достал из стаканчика зубочистку и принялся преспокойно ковырять в зубах.

– Вот ты, Саша, весь из себя такой респектабельный и европейский, – сказал он. – Винцо попиваешь, правильные речи говоришь. О совести, о некрасивых поступках, о красивых поступках… А тебе напомнить расстрел в одной из московских бань в девяностом году? Это когда в VIP-апартаментах положили из автоматов одиннадцать человек. Шестерых посетителей бани, девочек по вызову, банщицу и массажистку. Причем никто не мог понять мотивов – кого и за что заказали, потому что там собрались на отдых люди невысокого полета, особо ни с кем не конфликтующие… Только очень немногие знали, что тогда и впрямь положили случайных людей. Что на тот вечер апартаменты заказал совсем другой человек, который за несколько часов до назначенного времени заказик-то свой и снял. И тем счастливчиком, лишь по чистой случайности избежавшим смерти, был твой тогдашний наиглавнейший конкурент, дорогой мой Александр Олегович, с которым ты бился за контрольный пакет акций одной нефтяной компании. Вот вместо него и погибло аж одиннадцать ни в чем не повинных человек. Правда, своего ты добился…

Кривицкий небрежно отбросил зубочистку в траву и закинул руки за голову.

– Этого расстрела вполне хватило, чтобы твой конкурент страшно напугался и пошел с тобой на мировую. Конечно, никто никогда и ничего не докажет, но мы-то с тобой знаем, как оно было. Я уже не говорю о банкротствах предприятий, когда твои орелики-рейдеры с твоего благословения в выборе средств не церемонились…

– Это называется бездоказательная клевета, – снисходительно улыбнулся Малышевский.

– Ай да брось ты! – Кривицкий махнул рукой. – Не перед присяжными выступаем, как вы сами мне тут весь день талдычите. Не буду я тебе ничего доказывать, больно надо… И ты, Ваня, – он повернулся к Больному, – тоже, конечно, весь в шоколаде, да? А это не ты ли, Иван Сергеевич, одно время расчищал себе путь, организуя накаты силовиков на твоих конкурентов? Если мне не изменяет память, с тебя в Москве и началась это волна наездов друг на друга всевозможных структур – от налоговиков до прокурорских. С твоей помощью немало народу пересажали и разорили. Иногда это имело печальные и даже, не побоюсь громких слов, – трагические последствия. Например, самоубийство Губерниева…

– Много чего было, Гена, никто и не спорит, – пожал плечами Грузин. – Только ведь – «было». Ты же русский язык лучше меня знаешь, должен понимать, что такое глагол прошедшего времени. Все в прошедшем, Гена-генацвале! Начальный этап накопления капитала… На этом этапе кто работает в белых перчатках, тот не выживает. Потому незамаравшихся нет. Только сейчас другие времена, и правила другие. А ты эти правила нарушил.

– Болтовня, Каха, демагогия. На самом деле, это вопрос цены, и не более. Как говорил классик экономических отношений Карл Маркс, за двести процентов прибыли капиталист пожертвует своей матерью. А Маркс как никто другой глубоко разбирался в теме. Ты бы тоже пошел на что угодно, замаячь перед тобой хотя бы те самые двести процентов. А если больше… В общем, мне надоел этот разговор. Давайте говорить о деле.

– О каком деле? – в недоумении вскинул брови Малышевский.

– Зачем вы меня сюда приволокли? Чего хотите? Только не надо втюхивать, что хотите меня убить… Не скрою, сперва я чуть в штаны не наложил. Но у меня было время все взвесить и просчитать. Ну не стали бы засвечивать меня перед посторонними, если бы собирались тупо мочкануть. Хотите сказать, что это не посторонние, а ваши верные люди, которые никогда вас не продадут? Не смешно.. Вы прекрасно знаете, что люди верны лишь до тех пор, пока им не предложат больше, чем даете вы. К тому же, и это важнее всего, вам невыгоден мой уход. Стоит ли напоминать тебе, Каха, с чьими банками работают твои грузинские структуры и кто проводит офшорные операции, при помощи которых грузинская экономика бесспорно и неуклонно развивается… хотя бы в лице одного ее представителя. И уже не с тобой ли, Сан-Олегыч, мы подписали договор о намерениях по финансированию твоего проекта биотоплива? Это – во-первых. Есть и во-вторых. Во-вторых, вам в любом случае не удастся надежно спрятать все концы. Если я вдруг исчезну, тень подозрения в любом случае падет и на вас. Сейчас я имею в виду Бориса Абрамовича с его подозрительностью, о которой вы прекрасно осведомлены. Все это неизбежно ухудшит ваши отношения с Борисом Абрамовичем, а раз так, то и с зарубежными партнерами, для которых Березовский – фигура более авторитетная, чем вы оба вместе взятые. К тому же слушок о вас и о нехороших странностях пойдет кругами по воде, пострадает ваша репутация, а вы ведь оба стремитесь войти на равных в европейскую деловую элиту. А с такими пятнами на мундирах вы войдете только не скажу куда… Ну что, кажется, я привел достаточно аргументов, чтобы прийти к выводу: я вам нужен живой. Отсюда вытекает вопрос – так зачем же вы приволокли меня сюда?

– Ты очень умный, да! – сказал Грузин, вставая из-за стола и подходя к Кривицкому. – А если Березовский дал добро на твое устранение, а?

– Врешь. Блефуешь. Как с Говоровым.

– Да ну?! – воскликнул Грузин. – Ты ж за его спиной чуть было не поссорил его – и Малышевского! Думаешь, он тебя за такое по головке должен погладить?!

И неожиданно ударил Крепыша в лицо. Удар был проведен неумело, но внушительный вес грузина сыграл свою роль.

Кривицкий повалился в траву вместе со стулом, Каха Георгиевич навис над ним. Спросил сквозь зубы:

– А если все же твое списание одобрено? Подумал об этом?

– Не может быть, – быстро проговорил Крепыш, не делая попыток подняться, и сплюнул. Слюна была красной. – На меня слишком много всего завязано. Даже в наших с вами отношениях. А для Бориса я незаменим.

– Это ты так думаешь, – презрительно сказал Больной. – Дурилка…

– А если Борис Абрамович согласился понести некоторые убытки? – Малышевский тоже встал, подошел к Грузину, склонился над Кривицким, заложив руки за спину. – После долгих консультаций с нами? И мы тоже согласились понести некоторые убытки. А после вместе с Березовским договорились, как те убытки минимизировать. Остальных в расчет можно не принимать, потому как остальные никогда не узнают, куда ты вдруг подевался, и никогда не свяжут нас с твоим исчезновением.

Малышевский запустил руку назад, под рубашку (мелькнула рыжеватая кобура) достал блеснувший на солнце браунинг (Мазур с Тимошем рефлекторно напряглись), и направил ствол на Кривицкого.

– Что глазенками лупаешь? – спросил Грузин, с осуждением глядя на Крепыша. – Думаешь, шутки продолжаются?

– Тебя, Гена, – следует заметить, что Малышевский держал пистолет весьма умело, – наверное, расслабило и успокоило то, что мы с тобой так долго лясы точили. Подробно все излагали, в красках расписывали, беседовали, как с человеком. Вместо того, чтобы сразу пристрелить, как суку. Просто, Геночка, мы не хотели уж совсем скатываться к началу девяностых. Мы, как ты верно заметил, хотим войти в Европу, стать своими, фраки со смокингами носим, а не спортивные костюмы и не малиновые пинжаки. Поэтому и устроили тебе пикничок, а не разборку – без паяльников и утюгов обошлись. Правда, и без адвокатов с присяжными заседателями… Ну да ладно, толку от них для тебя все равно бы немного было, перед нами они бы тебя не оправдали. Ведь в душе мы все-таки азиаты, такими и умрем. А ты умрешь первым из нас.

– Это, кажется, называется на понт брать? – Кривицкий сел, провел рукой по губам, посмотрел на окровавленную ладонь и вытер ее о траву.

– Ты так думаешь? – спросил Малышевский. И выстрелил.

Пуля вошла в землю рядом с Кривицким.

– Ну что, кто-то услышит, да?! – вдруг закричал Александр Олегович. – Прибежит спасать? Хрена-с-два! Знаешь, сколько отсюда до ближайшего жилья?.. Мне мараться не по чину, Гена, – я душеньку отвел, и хватит. А тебя завалит он.

Малышевский, не глядя, протянул браунинг Стробачу.

– На, кончай с этой падалью.

Стробач с невозмутимым видом вышел из-за стола, принял пистолет, левой рукой прижал Кривицкого к земле, вдавил ствол в горло. Крепыш заерзал по траве, мыча что-то невразумительное, пытаясь вырваться и уползти в сторону…

– Ну что? – Грузин повернулся к Малышевскому. – Я, пожалуй, доволен.

– Пожалуй, я тоже, – сказал Больной. – Хоть он и гнида порядочная.

Малышевский присел на корточки рядом с Кривицким, отвел руку Стробача. Сказал проникновенно:

– В девятнадцатом веке нечто подобное называли гражданской казнью, Гена. Только тогда над головой ломали шпагу и лишали дворянских привилегий. Тоже, думается, было малоприятно… Не ссы, убивать тебя никто не собирается. Это был бы слишком простой выход. А вот подрастрясти, прости, придется. Ну-ка вставай, тварь.

Кривицкий поднимался с трудом, растирая горло. Но все-таки встал. Отряхнул брюки. Поднял стул, тяжело уселся на него. Салфеткой промакнул разбитые губы. Пригладил волосы. И снова превратился в олигарха. Сломленного, проигравшего, потрепанного – но все еще Хозяина…

– И что дальше? – хмуро спросил.

– Это тебе, Гена, за то, что ты играл нашими жизнями, словно картами, – нравоучительным тоном сказал Малышевский и тоже сел на свое место. – Доверил их каким-то ублюдкам… Тьфу, даже противно. Мог бы и похитрее что-нибудь придумать… А теперь, Гена, ты должен ответить за то, что нанес прямые и косвенные убытки нашему делу. Так уж устроена жизнь: виноват – отвечай. И даже если ты с этим тезисом в корне не согласен, отвечать все равно придется. Тут у тебя, правда, есть выбор. Путь первый: мы можем вынести всю грязь на суд, так сказать, олигархической общественности. Ясное дело, что привлечь к настоящему суду тебя не удастся, даже и пытаться не стоит. В газетах засветить твои подвиги получится, конечно… только зачем, спрашивается? Не народное это дело, а сугубо, можно сказать, семейное. И в семье тебя после этого крепко разлюбят. Конечно, жирный крест на твоей деловой репутации эта история не поставит, мы не такие уж наивные, чтобы такое предполагать. Но пятно на твоем мундире появится несмываемое. Грехи нашей деловой молодости мы по взаимному уговору друг другу списали… но грехи дня сегодняшнего никто отпускать тебе не станет. Трудненько отныне тебе будет о чем-то с людьми договариваться. А самый главный урон тебя ждет, понятно, со стороны твоих зарубежных партнеров, настоящих и будущих. Вот кто уж точно расхочет иметь с тобой всякие дела, много важных и нужных дверей перед тобой закроется. Не из-за боязни, что ты и их подведешь под монастырь, и уж тем более не из-за своих высоких принципов, а из-за того, что знакомство с тобой отныне будет пятнать и их, и перед ними тоже могут закрыться многие двери. А потерять дружбу зарубежных партнеров для тебя деловой смерти подобно, правда? И твой Борис Абрамович тоже тебе никогда не простит, что ты и его краем замарал…

– А второй путь? – угрюмо спросил Кривицкий.

– А второй путь, Гена, проще и спокойней, – сказал Больной. – Ты соглашаешься иметь дело только с нами – естественно, чем-то поступившись за наше молчание… сам понимаешь, чем ты можешь быть нам интересен. Процентами, долями, лоббированием интересов… впрочем, обо всем мы поговорим подробно чуть позже. Поговорим в самом что ни на есть цивилизованном ключе, без мордобоя и стрельбы.

– И я должен буду поверить вам на слово? – спросил Кривицкий, глядя в сторону.

– Молодец! – Грузин хлопнул Крепыша по плечу. – Торговаться начал. Значит, уже все про себя решил. А взаимные гарантии мы сейчас обговорим. Сам знаешь, ты же деловой же человек, – главное начать переговоры, а там уж как-нибудь придем к взаимному согласию.

Он шумно втянул носом воздух.

– Мясо подгорает! Самое время. Кирилл Степанович, Тимош Васильевич, наливайте.

– Вы тоже члены пула, – повернулся к напарникам Малышевский. – Я бы так сказал, пула посвященных. Больших процентов не обещаю, но на свою долю право имеете.

Глава шестнадцатаяШЛА МАШИНА ТЕМНЫМ ЛЕСОМ…

«Вот и все», – понял Мазур, когда на следующее утро они со Стробачем покинули домик Малышевского и теперь катили в сторону Киева. Дело сделано – но ни радости, ни удовлетворения он отчего-то не испытывал. Просто закончилась тягомотная и напрочь неувлекательная работа. Единственное, что показалось ему забавным во всей этой истории – ее финал. Мазур готов был спорить на что угодно, что Кривицкого олигархи тупо приговорят к «вышке», и даже всерьез подозревал, что палачами назначат его со Стробачом. Иначе зачем-то их позвали на судилище?..

Но – век живи, век учись. Царьки оказались людьми насквозь прагматичными и деловыми. Зачем убивать курочку, которая может принести им много золотых яиц?..

– О, неплохо для кого-то утро началось! – сказал Стробач.

Мазур отвлекся от невеселых мыслей и глянул вперед.

Вид аварии неприятен каждому водителю, как бы уверенно он не чувствовал себя за рулем и какой бы крутизны транспортным средством не управлял. Потому как в голову невольно просачивается нехитрая мыслишка: сегодня – он, а завтра на его месте могу быть я. И тут не отшутишься словами из незабвенной комедии: «напьешься – будешь». Ты можешь не пить с детства и ездить строжайшим образом, до последней буковки и закорюки соблюдая ПДД, а все равно ни от чего не застрахован, слишком много дураков с водительскими правами гоняют по асфальтовым путям-дорогам, а от них, зачастую, не спасешься никаким виртуозным шоферским мастерством…

Ну, кто ездит – тот понимает.

Как раз такие дураки с правами сейчас почти полностью перегородили проезжую часть в месте съезда с шоссе на проселочную дорогу. Картина ДТП была ясна Мазуру и без рассказов очевидцев.

Ехавший со стороны города мини-вэн вознамерился пересечь встречку и свернуть по одному ему известной надобности на проселок. Отчего-то его водилу не смутил вид мчавшейся по встречной полосе «девятки». Видимо, нисколько не сомневался, что жигуль его пропустит. Или он сам успеет проскочить. Водителя же «девятки», думается, эдакая наглость привела в бешеную ярость. С каким-нибудь: «А вот хрен тебе, сука!» – на устах, отчаянно давя на гудок и не снижая скорости, он пер вперед. В последний момент здравый смысл вернулся к обоим, они попытались уйти от столкновения, но не хватило каких-то сантиметров – и жигуль все же, пусть и краем, но зацепил микроавтобус.

В общем-то, относительно легко отделались, могло быть и хуже. У «девятки» разбита фара, снесены бампер, смято крыло и наверняка левая передняя стойка поехала, у вэна – вмята боковая дверь и в гармошку сплющено заднее крыло. Оба шумахера остались живы и практически невредимы, у одного из шоферюг разбита губа, и лоб неумело перевязан бинтом из аптечки, самую малость пропитавшимся кровью. Шумахеры, понятное дело, напрыгивают друг на друга, размахивая руками и что-то там выкрикивая. Ну, в общем-то, нетрудно вообразить, даже с поправкой на украинскую специфику, обороты речи, которыми они обмениваются.

На место происшествия уже прибыли даишники. Один из них что-то сосредоточенно пишет, положив папку на капот пострадавших «жигулей». Другой прохаживается возле даишной машины – обыкновенного «форда» без опознавательной раскраски и надписей, но зато с мигалкой на крыше.

– Доездились, соколики, – произнес Стробач.

Места на дороге оставалось ровно столько, чтобы обогнуть мини-вэн и даишный «форд». Пришлось сбросить скорость и километрах на десяти огибать всю эту машинерию.

Даишник, что околачивался возле «форда», вдруг замахал жезлом и перекрыл собой дорогу. Ну что ему еще надо?

Мазур затормозил и опустил стекло.

– В чем дело, командир?

– Та всэ добрэ! – с непонятной радостью произнес даишник, просунул в окно сжатую в кулак руку и чуть разжал пальцы. – Спизнав?

Еще бы не узнать. Граната «Ф-1» с выдернутой чекой, запальный рычаг прижат к корпусы побелевшими от напряжения пальцами. Если он разожмет пальцы, и граната упадет на пол машины… Разлет осколков достигает двух сотен метров… Впрочем, когда взорвется в салоне, для сидящих внутри будет все равно, какой там разлет. Хватит и метрового.

– И что дальше? – Мазур говорил спокойно, хотя все внутри звенело от напряжения.

Мозг, как и всегда в подобных случаях, работавший на предельных оборотах, лихорадочно просчитывал варианты, но не находил ни одного подходящего. Вдарить по газам, попытаться отобрать игрушку? Успеет выпустить гранату, что ему стоит разжать ладонь, дура закатится по сиденье – ни за что не успеть вытащить и отбросить…

– Сперва положи руки на руль, – сказал «даишник» (в том, что он подставной, Мазур уже не сомневался). – Вот так. Молодец. Теперь сиди и не дрыгайся. А ты, который сзади, открой правую дверцу. Живо!

Возле задней правой дверцы уже топтался бросивший писать свои липовые протоколы второй «даишник». Однако Стробач почему-то не спешил открывать. Он наклонился, опираясь на колено Мазура, к противоположному окну, не теряя самообладания преспокойно спросил:

– А она у тебя не учебная часом, а, хлопче? Купил по дешевке и пошел на тракт працювать, гроши зарабатывать… Слыхал я про такие разводки на дорогах.

Мазур понимал, что Стробач сейчас щупает хлопцев. Сам по себе его блеф вряд ли может к чему-то привести, но позволит посмотреть на их реакции, а понимающему человеку это многое может дать.

– Мне не наказывали сторого-настрого брать вас живыми, – невозмутимо и даже чуть с ленцой произнес «даишник». – Признаюсь, мне одинаково отслюнят грошей за вас живых или за ваши кишки, размазанные по салону. Так что даю вам пять секунд, больше никак, даже при всей своей щедрости души – вдруг поедет кто, насквозь нежелательный. Да и рука устает, я ж не Шварц какой. Так что быстренько выбирайте. Ежели охота навечно упокоиться в железном гробу на колесиках, так пожалуйста, дело хозяйское…

Пока этот с гранатой разглагольствовал, Мазур бросил взгляд в сторону участников «аварии». Спектакль уже закончился, поскольку отпала надобность валять дурака, и участники комедии, шумахеры хреновы, уже не лаялись меж собой, а разошлись в стороны и внимательно контролировали дорогу в обоих направлениях.

– Открой ему, – не оборачиваясь, сказал Мазур. – Пока у них все козыри.

Стробач, бормоча ругательства, как и общенациональные, так и сугубо украинские, открыл дверцу. Второй скомандовал Стробачу:

– Не выходи, просто повернись ко мне спиной, руки за спину и выстави в проход.

Медленно и с неохотой, но Стробач подчинился. «Даишник» номер два, который без гранаты, проворно защелкнул на запястьях Тимоша наручники. Потом открыл заднюю дверцу, полез в салон, предварительно достав «глок» из кобуры, и приказал Мазуру:

– Ну а теперь ты. Повернись и давай сюда грабли.

Что можно извлечь из того, что второй оказался внутри машины?

Да ничего.

В руке у него ствол, липовый «дай» его применит, не раздумывая. Правда, Мазур вполне может и не дать применить, кое-чему учен… Да вот только номер первый, есть такое подозрение, вряд ли страдает избытком гуманизма и вряд ли он не бросит гранату только из-за того, что в зоне поражения находится его напарник.

В общем, за считанные секунды Мазур прокрутил в уме расклады и пришел к выводу, что время акции еще не пришло. Тем более убивать их не собираются, значит, будет еще шанс, и, даст бог, и не один.

– Вот так, – с заметным облегчением произнес второй, защелкнув браслеты теперь уже на Мазуре, и с кряхтеньем выполз из автомобиля наружу. – Теперь оба выходим и к автобусу. Пошли, живо!

Первый «даишник» вполне ожидаемо убрал руку с гранатой из салона и вставил чеку обратно. Спрятал в карман, зато достал точно такой же «глок», что и у напарника.

Один из шумахеров тем временем распахнул задние дверцы микроавтобуса.

– Живо, живо, запрыгиваем, шевелитесь! – подгонял второй «гаишник». – А то продырявим конечности и закинем, как кули с картошкой…

Мазур и Стробач забрались внутрь фургона. Там на откинутых лавках валялись какие-то тряпки, а на полу у самых дверей лежали катушки со скотчем. Скотч незамедлительно пустил в дело запрыгнувший следом один из «даишников». «Даишники», надо отдать им должное, бдительности не ослабляли ни на грамм. Пока один обматывал скотчем ноги Стробачу и Мазуру, другой грамотно напарника страховал. Наверняка служили в серьезных войсках… Поэтому Мазур, прокрутив в мозгу возможную кадриль ногами на ограниченном пространстве, все же отказался от этой затеи – очень уж рискованно, второй обязательно успеет шмальнуть пару раз. Едва ноги пленников оказались накрепко прихвачены липкой лентой, второй «дай» тоже запрыгнул в машину, бросив тому из шумахеров, что готовился закрывать дверцы:

– Наведи все тут до ладу.

Все, дверцы захлопнулись.

«Лопухнулся ты, приятель, – мысленно обругал себя Мазур. – Правда, следует признать, что постановку эти Станиславские выстроили прямо-таки мхатовскую…» Ради них поставили целый спектакль с ДТП, расстарались, суки, стало быть, относятся с уважением.

Только вот ни хрена это отчего-то не радовало Мазура. Пожалуй, много радостнее было бы, если в их принимали за полных идиотов и попытались купить на какую-нибудь туфту… Но кто же это такие? На спецслужбы ни с какого бока не похоже, хотя работают явно профессионалы. Пока что не единой зацепки…

Тем временем фальшивые даишники деловито натянули пленникам на головы заранее приготовленные глухие черные мешки. Тряпка оказалось пыльной и слегка припахивала химией – точь-в-точь такой же запашок издают вещи, полученные из химчисток.

– А це навищо?! – возмущенно воскликнул Стробач.

– Не рыпайся! – заорал «даишник».

Последовал хлесткий удар. Мазур услышал короткое «ох» Стробача… Судя по всему, ему чувствительно досталось по ребрам. Раз Тимош сам выбрал себе роль буйного, Мазур решил изображать смирного. Пусть больше внимания уделяют пленнику беспокойному и поменьше держат взглядом неподвижного. Потом можно будет еще подпустить актерского мастерства, поизображав сломленность и полную покорность судьбе. Поскулить пожалобней, опустить плечи, ручками подрожать…

Тронулись.

– Эй, слышь, на палубе! – подал голос оклемавшийся Стробач. – Ты там говорил про обещанные за нас деньги. Давай, что ли, поговорим как деловые люди? Сколько вам там пообещали? Может, договоримся к обоюдному согласию сторон…

– Это правда, – поддержал Мазур, подпустив в голос испуга. – Мы работаем в крупной корпорации, за нас заплатят хорошие деньги…

– А чего ж не спрашиваете, дядьки, кто вас так крепко невзлюбил, что заказал вас доставить спеленутыми, аки младенцы? Или совсем не любопытно? – судя по голосу, это был первый «даишник», тот, что просовывал в машину гранату.

– Все, поболтали и хватит, – раздался голос второго, явно не настроенного на веселый лад. – Кто еще вякнет – получит в хлебальник. Кстати, и тебя касается, корешок. Дело еще не сделано, а ты что-то больно развеселился.

Мазур решил не внять предупреждению:

– Но позвольте…

Его подбородок крепко сжали сильные пальцы.

– Последний раз предупреждаю по-доброму, потвора. Потом вышибу зубы к едреням рукоятью ствола. Понял?

Мазур торопливо кивнул.

– Ну вот так-то…

Дальше ехали молча. Машина шла по асфальту, ни на какие проселки не сворачивая – чувствовалось по ходу. Скорее всего, так по шоссе и летели, никаких остановок, малое число поворотов, редкие звуки пролетающих мимо машин. Несколько раз Мазура по инерции отклоняло то вправо, то влево – микроавтобус поворачивал. Эх, знай он окрестности, наверное, сообразил бы, в какую сторону везут, хотя бы примерно. Трудно сказать, пригодилось бы это или нет, но в его положении любая крупица информации полезна…

Ехали уже достаточно долго, за это время можно было добраться до Киева. Но, видимо, направлялись они все же в другую сторону. Киев был бы слышен – шум уличного движения в городе ни с чем другим не перепутаешь.

Ага, сбавили ход… Так, свернули с шоссе на другую дорогу, хоть и асфальтированную, но явно похуже, с выбоинами и неровностями, то-то и едут по ней со скоростенкой не более сорока. А это у нас что, никак собаки брешут? Какой-то поселок? А что, очень похоже… Остановились. Хлопнула дверца, наверняка это выбрался наружу водитель. Послышались голоса. Потом что-то протяжно заскрипело и донесся металлический лязг. Звучно бабахнула дверца – это водитель вновь забрался в кабину, и машина вновь тронулась. Судя по всем этим звукам, они добрались до места, им открыли ворота и машина въехала во двор. Так, остановились. Думается, уже окончательно. Ну так и есть – распахнулась боковая дверца.

– Приехали, – голос привезшего их шумахера дрожал от затаенной радости. Видимо, здорово отлегло у него, когда доставил опасный груз до места. – Вылазь.

«Даишники» волокли пленников по полу машины как мешки и сбросили вниз. И хотя Мазур сгруппировался перед падением, но все равно чувствительно ударился о землю. Впрочем, это все мелочи, как-нибудь перебедуем.

– Молодцы, – раздался новый, незнакомый голос. Мазур отметил, что у говорившего был кавказский акцент. – А колпаки-то зачем? Пусть смотрят, жалко, что ли. Все равно отсюда они уже никуда не уйдут.

Мазуру крайне не понравилось, как это было сказано. Без всякой свойственной кавказцам бравады, просто и скучно было сказано, так говорят о вещах насквозь обыденных, само собой разумеющихся. И еще этот акцент. Не просто кавказский, а что-то уже чересчур знакомое, совсем недавно слышанное…

– Это теперь уже ваши заботы, в колпаках их держать или без, – с нервным смешком сказал второй «гаишник». – Мы свое дело сделали. Все, сдал-принял, опись, протокол и чао, бомбина, сорри.

– Давай снимай с них тряпки, – приказал «даишнику» кавказец (именно приказал, причем сделал это довольно презрительно, будто обращался к рабу). – И ноги им освободи.

Сперва разрезали скотч на ногах, потом стянули порядком надоевшие мешки. Мазур зажмурился, чтобы дневной свет не ударил по сетчатке. Потом осторожно окрыл глаза. Вставая с земли, успел осмотреться.

Глава семнадцатаяПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ

Действительно, двор. Довольно просторный, в центре стоит двухэтажный домина, отстроенный, сразу видно, совсем недавно. Микроавтобус, из которого их вышвырнули, остановился впритык к крыльцу дома. Во дворе там и сям видны кучи строительного хлама вроде груд кирпичей и тротуарной плитки, высится холм песка, возле недостроенного сарая стоит заляпанная цементом бетономешалка. Все это дело опоясывает высокий, под три метра, забор. За ним не видно (во всяком случае, с этой стороны дома) никаких соседских строений, а стало быть, надежды на то, что кто-то случайно увидит, как привезли связанных людей, и позвонит куда надо, равны нулю. Поселок-то был, Мазур отчетливо слышал собачий брех, и далеко от поселка они уехать никак не могли, просто дом стоит на отшибе. Может, закричать что есть мочи? Нет, не стоит. Добьешся только очередного тычка по зубам. А зубы нам еще пригодятся, товарищи мои дорогие…

Кроме уже известных Мазуру мордоворотов возле микроавтобуса полукругом расположились четверо крепких черноволосых людей. Все при оружии. У троих автоматы «кипарисы», у двоих на поясе кобура. И у всех на поясах ножны.

– Аслан, веди их вниз, – сказал джигит в синем спортивном костюме, опоясанный офицерским ремнем, довольно потертым и в одном месте обгорелым.

Мазур узнал голос того типа, который разговаривал с «даишниками». Наверное, джигит в костюме среди этой четверки за главного. Акцент, внешность, непременные головные уборы у всех… Мать твою, неужели чеченцы?! Кто кроме них станет расхаживать в тихом месте и в мирное время вооруженными до зубов, будто так и надо…

Эт-того только не хватало! Охватившие его чувства вполне точно передавались емким трехбуквенным «бля». Неужели он просчитался? До сего момента Мазур был уверен, что чечены – отыгранная карта. Ну была, ни с кем из своих не связанная, группа боевиков, лучше сказать, наемников, обыкновенная пяхота, которую швырнули в бой, она вся до единого пехотинца полегла и на этом все чечены в этой игре закончились. Генералы, бросившие в бой пехоту, как считал Мазур вплоть до сегодняшнего дня, ни к какой Чечне отношения не имели, скорее уж к Москве или иным столицам европейских или же заокеанских государств… Так что ж, выходит, след все же ведет в Чечню?..

Из полукруга джигитов выдвинулся самый низкорослый, наверное, тот самый Аслан. Он толкнул в плечо стоявшего к нему ближе Стробача.

– Давай шагай, свинья! Видишь железный дверь? Туда иди, шакал…

Один из ваххабитов произнес что-то по-своему, и остальные дружно заржали. Весельчаки, мля.

Мазур бросил короткий взгляд на Стробача. Бледен, но собран. Хотя не может не понимать, чем все это пахнет. Все-таки какие бы там недоразумения между ними ни были прежде и каким бы двинутым на великоукраинской идее ни был Стробач, но размазней он не был никогда. Только вот как бы синхронизировать действия… Хуже нет, когда один вступит, а второй окажется не готов. Потому как, сдается, у них в распоряжении будет всего одна-разъединственная попытка, дублей, как в кино, делать им никто не позволит.

– Шагай, собака, пошел, – Аслан вновь толкнул Стробача в плечо, на сей раз несильно. Видимо, шутка юмора ваххабитского Петросяна сделала его «на одын сэкунд» чуточку добрее.

Вместе с Асланом конвоировать их отправились еще двое джигитов. Только главный джигит в спортивном костюме и офицерском ремне остался у крыльца. К двухэтажному дому было пристроено одноэтажное, сарайного типа кирпичное же строение, скорее всего, гараж или мастерская. К нему они и направлялись, пересекая двор.

Очень неприятно засосало под ложечкой. Как всегда в таких ситуациях, у Мазура обострилось чутье, и он понял что дела их – хреновее некуда. Ведь известно, что собака всегда чувствует, когда ее ведут убивать. Мазур поймал себя на том, что совсем не хочет умирать на этом дворе от рук горячих кавказских парней. У него в этой жизни была тысяча возможностей умереть более достойно. И еще будут…

Его шанс – наручники. Вернее, умение от них избавляться. Будем надеяться, ваххабиты эти трюки видели лишь в кино в исполнении всяких джеки чанов, и им даже в голову не придет, что фокус способен повторить не слишком-то молодой пленник, испуганно втягивающий голову в плечи. На этом можно построить внезапную игру…

Попытаться сейчас? Незаметно этого не сделаешь, тут расчет может быть только на одно: джигиты не сразу поймут, что же такое вытворяет пленник со своими руками. Нет, момент не подходящий. А будет ли лучше? Кто его знает. Но и панике поддаваться нельзя. Действовать надо только наверняка. Если сорвется, второй попытки не дадут.

Аслан распахнул железную дверь, вошел внутрь. Толчками в спину конвоиры дали понять пленникам, чтобы те топали следом, не стояли, как ослы.

Ну да, гараж. Большой, машины три поместятся. Стоит, правда, только одна, да еще и знакомая. Серая «мазда». Вот кто пас его по Киеву перед встречей с журналистом! Аслан обошел ее, спустился в автомобильную яму.

Яма оказалась с секретом, вернее, с железной же дверцой в ее торце. За дверью обнаружилась лестница, освещенная встроенными в стену полукруглыми лампами. Аслан шел впереди пленников, двое конвоиров – позади. Мазур непонятно для чего считал ступени. Насчитал шестнадцать. Если удастся вырваться, чтобы взбежать по ним – потребуется около двух секунд.

Когда прошли лестницу до конца, то очутились в коротком освещенном коридоре, с еще одной дверью, настежь распахнутой. Следом за Асланом Мазур и Стробач шагнули внутрь…

Под потолком горели две мощные лампы в металлической оплетке. Они освещали довольно просторное помещение с бетонными стенами, полом и потолком. Возле дальней стены стоял верстак с большими слесарными тисками, рядом с ним – сверлильный и токарный станки. Наверное, помещение используют и как мастерскую. Но не только: то-то на полу заметны подозрительные пятна, которые явно пытались замывать, а в результате размазали по бетону еще больше.

Здесь сногсшибательно и аппетитно пахло жареным мясом. Не удивительно. У дальней стены находился стол, за которым в вертящемся офисном кресле с высокой спинкой сидел еще один джигит – довольно молодой, с гладко зачесанными назад черными волосами, с тяжелым подбородком и сломанным носом. Перед ним стояло блюдо с дымящейся грудой жареного мяса. В мясо был воткнут охотничий нож. Сей натюрморт на столе дополняли раскрытый ноутбук, настольная лампа, короткоствольный автомат (похоже, «узи»), чайник и пиала. Между прочим, наряду с ароматом жареного мяса Мазур уловил еще и сладковатый запашок анаши.

Аслан подошел к столу, присел на его край и, показав рукой на пленников, что-то сказал. Человек за столом, который сидел, откинувшись на спинку кресла, и поворачивался на кресле влево-вправо, коротко кивнул и бросил что-то отрывистое, односложное.

Один из стоявших за спиной у Мазура и Стробача конвоиров направился к стене, вдоль которой стояло несколько стульев, взял два и поставил их напротив стола. В четырех шагах от стола, автоматически отметил Мазур. Далековато, конечно. Будь ты даже спринтером-рекордсменом – не успеешь допрыгнуть быстрее, чем потребуется джигиту за столом, чтобы схватить со стола автомат и срезать тебя очередью. Потому как этот дух за столом меньше всего похож на растяпу, а более всего похож на человека, который с автоматом не расстается никогда, даже в туалете и уж тем более во время сна. Ну да, ему примерно около двадцати пяти, стало быть, дите войны, лет с двенадцати нигде ничему не учился, только убивать и выживать. И уж эту науку освоил в совершенстве, раз все еще жив. А не успеет выстрелить сам – поможет кто-нибудь из подельничков…

– Садись туда, шакал. А ты туда, – Аслан, продолжавший сидеть на краю стола, показал рукой, кому из пленников на какой из стульев садиться. Будто это имело какой-то смысл.

Стул с металлическими ножками, механически заметил Мазур, опускаясь. Сгодится для оглушающего удара, можно метнуть, заставить рефлекторно уворачиваться и выиграть на этом сотую долю секунды. Но не это главное, конечно. Главное, что их пока вроде бы не собираются приковывать к батареям и не собираются снова вязать им ноги. Это шанс. Недооценивают? Не знают, кто перед ними?

А что, пожалуй. Они видят перед собой двух немолодых людей в гражданском, испуганных и ни с какой стороны на Стивена Сигала не похожих…

Видимо, чтобы получше вглядеться в пленников, человек за столом подался вперед и поставил локти на стол… «Час от часу не легче», – с тоской подумал Мазур. На человеке за столом была только футболка с короткими рукавами, волосатые руки в следах уколов, живого места нет. Ну да, и впридачу – расширенные зрачки… Значит, он еще и наркоман, причем сидящий на игле давно и прочно. Тогда все намного хуже, чем казалось минутой ранее. Человек за столом, продолжая переводить взгляд с Мазура на Стробача и обратно, подцепил ножом кусок мяса, откусил от него, по-собачьи мотнув головой, принялся неторопливо пережевывать. Повисла крайне неприятная тишина. Слышно было только чавканье.

– Ты кто такой, собака? – человек за столом показал ножом, на кончике источало дымок недоеденное мясо, на Стробача.

– Я тот, кто не понимает, что он здесь делает, – ответил Стробач.

Человек за столом что-то сказал, оглянувшись на стоявшего за спиной Стробачу джигита. Тот подошел к Тимошу, вынимая нож из ножен. Спокойно, несуетливо и без всяких эмоций он запустил пальцы Тимошу под волосы, взмахнул ножом и бросил на пол отрезанное ухо. Со стороны все выглядело столь буднично, что Стробач не сразу осознал, что случилось и что это валяется на полу прямо перед ним. Тем более, нож у чечена наверняка был заточен до бритвенной остроты, а боль еще не пришла.

– Не отвечаешь, будем сразу отрезать от тебя кусок, – сказал человек за столом, снова откусывая от ароматного дымящегося куска. – Как от этого мяса. Еще раз. Кто ты такой, собака?

– Стробач. Тимош, – сквозь зубы проговорил украинец, бледнея от накатившей боли и ярости. Лицо его покрылось бисеринками пота.

«Только бы сдержал гнев и не рванул со стула к этому выродку, – заклинал Мазур про себя. – Все испортит. Но не должен, не должен, все-таки человек опытный и не в одной переделке побывавший…»

– Где работаешь и кем? – без всякого выражения в голосе и на лице продолжал допрос чечен за столом.

– Работаю на того, кто платит. Сейчас – на финансовую группу «Приоритет», заместителем по общим вопросам, – сказал Стробач.

– Был на корабле «Русалка», когда его захватили?

– Не был, – сказал Тимош.

– Меня зовут Руслан Хадашев, – снова воткнув нож в мясо и вытирая руки комком твердой бумаги, сказал человек за столом. – Знаете, собаки, кто я?

Бли-ин…

– Догадываюсь, – сказал Мазур. – Ты – родственник Тракториста?

– Правильно, собака. Я брат Заурбека Хадашева, которого все знают как Тракториста. Брат человека, которого ты убил.

«Бля и еще раз бля! – Мазур готов был завыть от отчаянья. – Ну надо ж, глупо-то как! Строишь сложные комбинации, перебираешь колоду на уровне олигархов, а потом является какой-то вайнах со своим законом гор и кровной местью, которую учесть было никак невозможно, и все летит к чертям…»

Вот так оно происходит: в четко спланированную, безупречную операцию вдруг вмешивается какой-то случайный фактор, мелкий, незначительный, который и спрогнозировать-то нельзя – и все идет кувырком…

– Ты убил моего брата, собака. И ты умрешь, – Руслан Хадашев взял чайник и, запрокинув голову, принялся жадно пить прямо из горлышка. Кадык у него при этом ходил вверх и вниз, как поршень.

Твою мать… Давненько не доводилось оказываться в столь паскудной ситуации. Шансы выбраться отсюда живыми примерно – пятнадцать на восемьдесят пять. И то шансы такие высокие только за счет того, что не связаны ноги. Были в связаны – шансы сразу бы упали до каких-то сотых долей процента.

Можно на что-то надеяться, кроме рывка напролом? А если блеф? И на чем тут можно выстроить блеф в игре с мстительным кавказцем, да еще и наркоманом? Разве что на знакомстве с Зелимхановым… Или убедить, что за меня и Стробача дадут огромный выкуп? Кровная месть кровной местью, но чего ж от денег отказываться… В конце концов, на этом можно выиграть время.

Конечно, Мазуру следовало задаться и такими вопросами, как: «Откуда духи узнали, что это именно он убил Тракториста? И в первую очередь – от кого узнали? Как вышли на меня? Уж не при помощи ли некоего Зелимханова, любителя кофе и миниатюр?» А запросто, между прочим. Что стоило Зелимханову продать неверного…

То, что он помогал консультациями и картинки дарил, не значит ровным счетом ничего. А про события на яхте от кого могли узнать? Продал кто-то из людей Малышевского? Или Больного, или Кахи Георгиевича?..

Но это все потом, потом, после разбираться будем. Сейчас не это главное…

– Сперва я хотел тебя просто убить, – Хадашев поставил чайник на стол, утер губы тыльной стороной ладони. – Тогда я бы не потащил тебя сюда. Я бы не стал поганить дом уважаемого человека твоей собачьей кровью. Но я подумал: столько сил тратил, когда искал тебя, тратил деньги. Мои люди ехали сюда издалека. Им было нелегко ехать, нелегко здесь. Тогда я подумал, что надо получить с тебя пользу. Как с поганой овцы… Слушай, Аслан, – Хадашев повернул голову, – я только не пойму, зачем притащили вот этого, почему не убили? – Хадашев показал пальцем на Стробача.

– Они ехали вместе, вот и прихватили, – пожал плечами Аслан, сидя на краю стола и покачивая ногой. – Про второго им ничего не говорили, а сами они испугались решать. Они подумали: пусть Руслан решает, что делать с каждой русской собакой.

– Раз прихватили, надо тоже взять с него пользу, правильно думаю?

– Правильно, – сказал Аслан.

Хадашев выдернул нож из мяса и вонзил его в стол.

– Вы – две русские собаки, – сказал он, – но вы служите богатым хозяевам. Значит, чего-то знаете. Секреты ваших хозяев – где у них что, как туда попасть, что они скрывают, кого боятся, почему боятся, как с них взять денег, кто у них дети, где живут, сколько денег заплатят за детей, – Хадашев рассмеялся. – Можете сразу начинать с того, как с них взять денег. Это самое главное. Будете хорошо рассказывать, я буду доволен, и мы быстро закончим…

Хадашев выдвинул ящик стола, заглянул в него.

– Я скажу, как буду спрашивать. Сначала я спрошу тебя и тебя по-хорошему, будто мы сидим за столом и разговариваем, как люди. Вы мне все по-хорошему расскажете.

Он достал из ящика одноразовый шприц и резиновый жгут, положил на стол перед собой.

– Потом я буду отводить вас поодиночке туда, – Хадашев показал в сторону верстака, – и спрашивать вас там. Будет немножко больно, но если вы мужчины, стерпите. Зато будете говорить мне правду, только правду. Если первые ваши собачьи слова сойдутся со вторыми, я быстро перережу вам горло, и мучения закончатся. Если хоть раз соврете, будете мучиться долго. А знаете, как это хорошо, когда тебе больно, настолько больно, что хочешь смерти, но тебе не дают себя убить, – Хадашев закрыл глаза, – и тут кто-то дарит тебе смерть – и боль уходит. Как в этот момент тебе хорошо… – Он согнул левую руку в локте и ловко перетянул ее жгутом…

«Кранты, – понял Мазур со всей отчетливостью, никакой блеф не выгорит». Этот героинщик действительно все будет делать так, как только что расписал. Только наверняка наврал насчет того, что быстро прекратит их мучения. Хрена там, войдет в раж, станет догоняться дозами и будет измываться, пока не надоест. А надоесть может не скоро… В такие минуты никак нельзя давать волю воображению, но что делать если, оно тебя не спрашивает? На миг перед Мазуром помимо его воли промелькнули картины того, что ждет их со Стробачем в самом ближайшем будущем. И Мазуру стало по-настоящему страшно. До судорог в животе, до подкатывающей к горлу рвоты. Будь ты хоть на девять десятых супермен, но оставшаяся десятая доля все-таки остается человеческой и в неподходящий момент может завопить от ужаса и бессилия…

Только рывок. Только в подходящий момент. И Мазур видел такой момент. Промедлишь – смерть, начнешь чуть раньше – тоже смерть. Но ему нужна помощь Стробача, позарез нужна. Как бы дать ему знать?

«Английский», – вдруг понял Мазур.

Знанием английского, думается, ваххабиты не обременены. В отличие от Стробача, которого готовили почти по тому же курсу, что и его самого, разница в профессиональной специфике, но уж никак не в иностранных языках. Только… если вдруг сейчас возьмешь и заговоришь со Стробачем по-английски, вахи всполошатся, дело кончится выбитыми зубами, недоконченной фразой, а то могут что-то всерьез заподозрить, развести по углам, приковать к железной трубе. Надо естественно встроить фразу во что-то…

– Зачем же нас убивать, – заискивающе улыбаясь, заговорил Мазур. И с ненавистью к себе понял, что не пришлось прикладывать слишком уж больших усилий, дабы голос дрожал от испуга. – За нас вы получите очень большой выкуп. Мы ценные сотрудники своих корпораций. Знаете, про таких, как мы, говорил английский драматург Шекспир… – и дальше Мазур выдал на чистом английском: – «Когда он кольнется, играй истерику, отвлеки двоих, что сзади. Работаем по команде „Бей“!»

– Что ты несешь, старый дурак! – расхохотался Аслан. – За кого нас принимаешь?

– Это у него от страха в башке замыкает, – спокойно объяснил Хадашев, зубами затягивая узел жгута. – Я видел много русских перед смертями. Мало кто хорошо держался. Ползали, лизали сапоги, хныкали, как бабы, а были такие, кто по-настоящему сходил с ума… Жаль, что моего брата убил такой слизняк, а не настоящий воин.

– Но почему вы решили, что именно я убил вашего брата, – снова заговорил Мазур, начиная проделывать с суставами необходимые манипуляции, стараясь, чтобы его движения выглядели естественно, как неловкие конвульсивные телодвижения дрожащего от ужаса человека. Благо спинка стула прикрывала его кисти и наручники от взглядов стоящих за спиной конвоиров. – Да, я был на корабле, я стрелял, но там было много людей, шла перестрелка и кто кого убил…

– Хватит, старый пес, – бросил Хадашев. – Заткнись, или отрежу твой собачий язык прямо сейчас.

– Языком он нам еще будет много говорить, Руслан, – возразил Аслан, закуривая.

«Вовремя придумал курить, молодец, – про себя похвалил его Мазур. – Долю секунды с сигаретой потеряешь, а это здорово».

– Слушай, а, да! – Хадашев удивленно посмотрел на Аслана. – Не подумал. Тогда я отрежу этой русской собаке палец, если она продолжит тявкать.

– Он даже не тявкает, а скулит, – сказал Аслан.

Хадашев взял со стола шприц, снял с иглы колпачок, примерился…

Стробач вдруг сполз со стула, хлопнулся на колени и на коленях пополз назад, в сторону конвоиров. Бормоча при этом что-то малосвязное и жалостливое. Что-то в стиле «пожалейте, дома жена, ребенок, мать больная, все сделаю, продам все, за меня заплатят, большие деньги…»

Мазур не вслушивался и не смотрел в сторону Стробача. Он предельно сосредоточился… Одна за другой запястные кости выходили из суставов, Мазур, как его когда-то учили (а учили его на совесть), гасил несильную боль.

Есть! Правая рука выскользнула из стального захвата, а больше и не надо, пусть браслеты болтаются на левой, после избавимся.

Он быстро поставил кости на место. Вроде никто ничего не заметил. Конвоиры пинками загоняют Стробача обратно на стул, Аслан, посмеиваясь над трусливой русской собакой, пускает дым, а Хадашев, глядя себе на руку, вгоняет иглу в вену. Лучше момента не будет…

– Бей! – заорал Мазур, вскакивая и подхватывая стул.

Тяжелый стул полетел в Аслана, а Мазур рванул вперед, что твой спринтер со стартовых колодок. Да нет, спринтер бежал бы медленнее, спринтер, в конце концов, упустит только рекорд, а не жизнь.

Перед броском Мазур прокрутил в голове последовательность действий, и теперь мысли были отключены, а тело выполняло заданную программу.

Сгруппировавшись, Мазур взмыл в воздух в расчисленном прыжке, проехал на животе по столу, свалив на пол блюдо с мясом и одновременно выдернув нож, с которого этот чеченец ел мясо и который потом вогнал в столешницу.

Просчитывая свой бросок, Мазур ставил на то, что Хадашев схватится не за нож, а за автомат – просто потому что в ситуации, когда нет времени думать, а работают исключительно рефлексы, человек инстинктивно хватается за более серьезное оружие. Так и вышло.

Руслан схватил автомат, но выстрелить не успел. Мазур уже выдернул нож из столешницы и всадил его Хадашеву в горло. Тут же выхватил из рук чеченца автомат и повалился спиной на пол.

Мазур рассчитал все правильно – очередь, выпущенная Асланом, прошла над ним. Полетело в стороны выбитое из стены бетонное крошево, обжигая щеку. С пола, вытянув руку с израильской короткоствольной трещоткой, подняв ее над столом, Мазур нажал на спуск. И давил его, водя рукой влево-вправо. От грохота в замкнутом помещении заложило уши. Остро и кисло завоняло пороховой гарью. Он не сомневался, что попал, хоть и стрелял вслепую, не мог, не мог он промахнуться с такого расстояния.

Вскочив, Мазур убедился, что так оно и есть – Аслан лежал и не двигался.

Оставались те двое, что торчали за спиной. Мазур надеялся на Стробача. Ноги у того были свободны, двоих уж должен был сбить на пол…

Сейчас, задним числом, Мазур осознал, что в помещении звучали не только его и Аслана выстрелы.

Трое, включая Стробача, лежали позади стульев на полу. Даже не вникая, живы или нет чеченцы, Мазур всадил по короткой очереди в каждого из духов. Один, впрочем, был жив – с запозданием осознал Мазур: мотал башкой, словно пытаясь прийти в себя от нокаутирующего удара.

Мазур опустился на корточки рядом с Тимошем, на всякий случай коснулся пальцем шеи, хотя видел, что тот мертв. Очередь прошила его наискось от левого бедра до правого плеча. Да, пульс не прощупывается.

Вот так. Свой жизненный путь недавний враг и временный напарник закончил в этом подвале. Но умер он как воин, это хорошая смерть – в схватке, на бегу – и сразу насмерть…

Друзяка.

Мазур не отрывал взгляда от двери, готовый в любой миг встретить очередью тех, кто попытается ворваться. Но все же надеялся, что обойдется. В самом гараже никого не было, а на улице выстрелы, вероятно, можно услышать только рядом с гаражом. И это было бы в высшей степени несправедливо, если в кому-то приспичило прогуляться мимо гаража именно в тот короткий отрезок времени, когда в подвале грохотали выстрелы. Бой ведь длился считанные минуты…

Вроде бы тихо. Если в их слышали, то медлить не стали бы, примчались помогать своим.

Следовало прибрать все возможное оружие, потому что еще ничего не кончено, еще предстояло выбраться из этого дома. И неизвестно, впереди самое трудное или позади. Хотя то, что руки свободны – это большое дело. Ах да! На левой руке все еще болтаются наручники.

Наверное, у кого-то из этих в кармане отыщется ключ, но как-то не хотелось шарить у них по карманам. И Мазур вновь прибегнул к надежному способу, известному еще японским ниндзя, который позволил ему освободить правую руку.

Окончательно сброшенные наручники он отшвырнул к стене. Обошел кресло, в котором так и сидел, упав лицом на стол, брат Тракториста.

– Ну что, собака, – сказал Мазур, снимая с мертвеца пояс с кобурой, – передавай привет брату. Вам там долго жариться на одной сковородке…

И тут его что называется, достало. С опозданием, но так всегда и случается. Ноги сделались ватными… Его затрясло ничуть не фигуральным, а самым натуральным образом. И он не никак мог унять эту дрожь, ничего не мог с собой поделать, не мальчик уже и не киношный супермен.

Это состояние длилось всего минуту. Привычка управлять собой все-таки взяла верх над слабостью.

Он прекрасно сознавал, что дело еще не закончено. Даже если на улице высрелов не было слышно, те, кто остался там, наверху, никуда сами собой не делись. И через них надо прорваться.

Да, легче, потому что есть оружие и руки не скованы за спиной железом. Но он один, а этих сволочей неизвестно сколько…

Мазур собрал все оружие, что было в подвале. Отсоединил рожки от всех автоматов, распихал их по карманам. С пистолетами так не получилось, потому что пистолеты, как назло, были все разные. А у одного и вовсе был револьвер доисторического образца. Дедовский, что ли, таскал?

Пистолеты и револьвер пришлось запихнуть за пояс. Мазур невольно усмехнулся. Наверное, со стороны он сейчас выглядит, как осовремененный вариант пирата: из-за пояса торчит куча рукоятей, да еще автомат на плече, да еще непустые ножны болтаются. Короче, разбегайся все, я иду искать…

Он быстро проверил ящики стола. Ничего полезного не обнаружилось. Не считать же полезным одноразовые шприцы и пакет с наркотой…

Потом Мазур, не чувствуя ни малейшей брезгливости, обыскал кармана убитых. То, на что он надеялся, найти не удалось. А именно – мобильного телефона. Понятно, что в подвале телефон, даже найдись таковой, все равно бы не принимал. Но стоило выбраться наверх, и сеть тут же появилась бы…

Естественно, Мазур понятия не имел, где находится. Но местоположение этого гостеприимного домика можно было по спутнику определить с помощью телефона, которым его снабдил Малышевский. Куда уж проще – дозвониться до олигарховых ореликов, сообщить свое местонахождение, главное, этот телефон не выключать. Выключать его Мазур не стал бы, оставил бы наверху, скажем, забросив за ящик с инструментом. А потом надо было всего лишь отсидеться, допустим, как Бумбараш, в подвале, или где еще, и дождаться, когда прискачет конница и его спасет.

Однако весь этот сценарий теперь напрочь не годился, потому что своего телефона Мазур так и не нашел. Не иначе, сволочные «даи» прихватили. Оставался только вариант прорыва – машина. Та самая, знакомая еще по Киеву, серая «мазда». Если она на ходу, если залит бензин, он ее заведет и без ключа, без всякого там иммобилайзера… Правда, ворота, с-суки, у них тут здоровые, надежные. Можно и не вышибить. Это ведь не танк и даже не джип. Тем более и разгон не наберешь. Так стоит ли рисковать? Диверсантская тактика выглядит надежней. Перебить уродов по одному, пользуясь тем, что пока никто ничего не подозревает…

Окончательное решение Мазур пока отложил. Наверху будет видно.

Бросив последний взгляд на Стробача, он подумал: «Придется тебя здесь пока оставить, друзяка, но это ненадолго». И вышел из подвала. С соблюдением спецназовской техники безопасности осторожно поднялся наверх.

Не надо считать противников глупее себя. То, что они не ворвались на звуки пальбы, все же не стопроцентная гарантия, что они их не слышали выстрелов и не ждут в засаде наверху. Мало ли какие жесткие правила у них приняты…

Мазур выбрался в гараж. Все спокойно, в гараже тоже никого. Одна створка гаражных ворот распахнута, в проем видна часть двора, пока пустая.

Он бросил взгляд на «мазду». Заманчиво, конечно. Но сперва Мазур решил оглядеться. Шагнул в сторону выхода… и замер. Потом осторожно, стараясь ступать по-росомашьи мягко, шагнул назад, ближе к лестнице в подвал, чтобы в любой момент нырнуть в углубление спуска вниз, как в окоп.

Мазур не мог бы точно объяснить как, но почувствовал, что вдоль стены к входу в гараж кто-то крадется. Вернее, крадутся, с обеих сторон.

Значит, выстрелы все же услышали. И не бросились на подмогу сломя голову, а сперва вооружились как следует, потом только стали подкрадываться, дожидаясь, когда подставится противник. Духи хреновы, обучились, падлы, в своих горах осторожной партизанской тактике…

Подставляться Мазур не собирался. Пятясь, он дошел до лестницы, принялся бесшумно опускаться в подвал. Оказавшись на уровне пола, остановился. Первых он встретит отсюда. Будем надеяться, кого-то удастся выбить. Потом можно переместиться под прикрытие машины, в подвал уходить нельзя, там окажешься в ловушке, где тебя просто забросают гранатами…

Все! Скользнули в гараж темные силуэты. Пошла работа!

Мазур вряд ли мог бы внятно объяснить, как ему удалось в последний момент, дернув стволом, направить очередь в потолок гаража и, ныряя под прикрытие бетонного окопа, заорать: «Свои!»

Мозг уловил какие-то нюансы, носившиеся в воздухе флюиды, и дал команду руке… Рефлексы помогли, наверное, это единственное внятное объяснение.

Наверное, все из-за того, что в картине ожиданий рисовались силуэты темноволосых людей в повседневной одежде, а когда в гараж скользнули силуэты в черном камуфляже с касками на голове… В общем, сработал, как в самолете, механизм опознания «свой – чужой».

И на крик «Свои!» люди в черном камуфляже не стали поливать свинцом лестницу в подвал. Ну, им-то, как потом выяснилось, было проще сдержать себя – они знали, кто может быть там, внизу…

Эпилог

Мазур и Самарин сидели за дощатым столом под навесом, за которым, по всей видимости, обедала, собираясь вместе, большая чеченская семья. Теперь не будет обедать. И винить кроме себя им некого. Мазур к ним в гости не напрашивался, затаскивать себя в подвал не предлагал.

– Держи, – Лаврик протянул ему пачку сигарет и зажигалку.

Прежде чем закурить Мазур выругался – семиэтажно, затейливо, в полный голос.

– И я про тоже, – сказал Лаврик.

Ребятки Лаврика, которые с деловым видом расхаживали по двору, удивленно головы в сторону матерящегося во весь голос мужика не повернули. Потому как все его понимали.

– Ну что, выпустил пар, можешь теперь говорить нормально?

– Вроде да, – выдохнул Мазур, закуривая. Пальцы, однако, у него не дрожали.

– Могли бы и дрожать, – словно прочитал его мысли Лаврик. А ведь мог и в самом деле прочитать, Лаврик – он, сука, такой… – В шаге от смертушки был.

– Знал бы ты, от какой смертушки…

– Догадываюсь. Но все же мы успели. Должны были успеть.

– Как ты узнал? – Мазур прикончил сигарету чуть ли не в три затяжки и тут же от первой прикурил вторую. – Откуда вообще ты здесь взялся?

– Хорошие вопросы задаешь, правильные, – Лаврик двумя пальцами поправил чертово пенсне на переносице. – И причем таким тоном, будто недоволен. Откуда взялся! Еще недовольно пробурчи чего, мол, приперся… А как сам думаешь, откуда взялся?

– Я сейчас не в состоянии о чем-то думать, уж извини.

– Ладно, пойдем навстречу. Только из уважения к пережитому. А взялся я оттуда, что внимательно изучаю твои донесения бэбиситеру. Ты-то думал, небось, что я все донесения от тебя сразу комкаю и в корзину. Мол, да что он там может написать, Гоголь этот, Шостакович…

Лаврик забрал у Мазура сигареты, закурил сам.

– А к твоему сообщению о слежке отнеслись со всей серьезностью. Вот так вот. Уж больно, знаешь ли, не вязалась эта слежка с теми, кто вам в этой игре оппонировал. Оппонировали-то сплошь профессионалы высокого уровня и, главное, обладающие серьезными возможностями. А слежку явно ставили дилетанты без возможностей. Нестыковочка выходила. А ты сам знаешь, как я не люблю подобные нестыковочки. Мало что так не люблю, как эти нестыковочки. Наверное, только измену в своих рядах больше не люблю, чем такие нестыковочки… В общем, я распорядился за тобой приглядывать оченно ненавязчиво. А что, неужели ни разу не почувствовал на себе заботливый взгляд моих ребяток?

– Нет, – хмуро признался Мазур.

– Хорошо работают, черти. Может, премию выписать, как думаешь? В размере месячного оклада…

– Все равно опоздали вы. Я живой чудом, а Стробача уже не спасти.

– Сам понимаешь, какое-то время ушло, – серьезно сказал Лаврик. – Пока собирали группу, пока ехали. К тому же мы не на своей земле, возможностей меньше. Вертолетом воспользоваться не могли. Кстати, если б вы не ломанулись на прорыв, Стробач был бы жив. Впрочем, чего теперь…

– Вот именно, – Мазур бросил сигарету на землю, растер окурок носком ботинка. – Ну и чего теперь? Куда мне?

– Как куда? – удивился Лаврик. Или сделал вид, что удивился. – Возвращаться к исполнению обязанностей начальника аналитического отдела при Малышевском. По-моему, у тебя неплохо получается.

– А зачем? И дальше что? В чем смысл моей работы? Я его как-то утратил, признаюсь тебе.

– Защита интересов страны для тебя достаточный смысл?

– А я не чувствую, что я ее защищаю! Где враг? Малышевский – враг? Прости, чем дольше я с ним работаю, тем все меньше готов считать его врагом. Вот эти вот? Да, это враги. Так для того чтобы давить их, мне не нужно внедряться в корпорации, изображать из себя Штирлица. И засевшего в Иране террориста, на котором пробы негде ставить, я бы удавил на месте. А вместо этого должен был попивать с ним кофеек и мирные беседы беседовать. Картину какую-то идиотскую мне подарил…

– Просто это ты распробовал наконец до донышка наш особистский хлеб. Вот так и работаем, Кирилл… И никто, кстати, не говорил тебе, что Малышевский – враг. Равно как никто и не говорил, что друг. Если помнишь, в том задача и состояла – постепенно, не наскоком, а по крупицам, но выяснить, на чьей он стороне, что собирается делать в марте ноль восьмого года, а главное – после… И что замышляют его нынешние союзники в лице «реваншистов». Нападение этих диких ослов на «Русалку» чуть все не испортило, но кто ж мог предусмотреть такое! И когда мы тебя потеряли, когда ты перестал выходить на связь, я, откровенно говоря, думал…

Он умолк.

– Я тоже думал, – сказал Мазур. – Поначалу просто уверен был, что это ты нападение организовал – дабы олигархов вконец поссорить. Типа, пусть они снова начнут грызню между собой, и им будет пока не до «ноль-восьмого года».

– Думаешь, я стал бы тебя так подставлять? – искренне возмутился Лаврик.

– Думаю, – искренне сказал Мазур.

Опять помолчали.

– Однако в результате все сложилось как нельзя лучше, – сказал Самарин.

– Лучше? Чем лучше-то?.. А вот ответь мне, друг мой Лаврик: а ты не боишься, что в тысячный… да в какой там тысячный, в миллионный, если не в миллиардный раз может повториться одна и та же история? Я отныне, наверное, буду ее называть историей деда Зелимханова.

– Какого еще деда Зелимханова?

– Ты еще скажи, что Зелимханова не знаешь! А у него был дед… И еще были курды, которых две разведки собирались использовать втемную во имя своих интересов, внушая им, что те борются за Великое Курдское Государство. А в результате деда Зелимханова зарезали, когда тот пил кофе и любовался миниатюрами… Так вот скажи: ты не боишься, что нас могут так же сейчас использовать втемную, зомбируя на то, что мы защищаем интересы государства, боремся за Россию и спасаем ее? А на самом деле нашими руками какие-то люди устраняют конкурентов, плетут комбинации, в общем, решают свои насквозь корыстные, узкокорпоративные, отнюдь не интересами страны обусловленные интересишки? А потом о нас, как водится, вытрут ноги…

Лаврик снял пенсне, помассировал переносицу.

– Кирилл, мы уже не мальчики, чтобы верить пламенным речам вождей. Такова оборотная сторона медали: надо мной такие же люди, а не боги. Конечно, они не живут исключительно интересами страны, как там у Филатова – «Утром мажу бутерброд, сразу мысль: „Как там народ?“» Но их благополучие, так уж получилось, сейчас совпадает с благополучием страны. Так раскинула карты мать-история, что они сейчас вынуждены стараться на благо государства, чтобы самим усидеть наверху. На благо, заметь, того государства, где жить моим детям, да и твоим. Но…

Лаврик опять замолчал.

– Но и это еще не все, дорогой мой пенсионэр местечкового значения, – снова заговорил он. – Есть и третья сторона медали. Существует и фронт, и засевшие в окопах враги. И, уж извини за патетику, есть твой участок фронта, то бишь участок повседневной работы… Просто у тебя сейчас обыкновенный, можно сказать, – плановый срыв. Своего рода корректировка и поднастройка. И у меня такое бывает, скажу тебе по секрету. Сейчас это пройдет. А по-моему, так и уже проходит. И ты сам все поймешь…

– И что же я пойму? – кисло спросил Мазур.

– Ну-у… – протянул Самарин, и в его глазах вновь заплясали чертенята. – Ну, например, что Кривицкий, как бы не желал подмять под себя металлургические комбинаты, как бы не ненавидел твоего Малышевского, – но все же в одиночку никогда в не смог замутить такую кашу с нападением на «Русалку».

Настала пора Мазуру замолчать, переваривая.

В угаре последних дней он как-то совершенно упустил этот факт.

– Но у него же был Говоров, – неуверенно возразил он.

– Тандем, не спорю, сильный, – кивнул Лаврик. – А ты думаешь, денег Кривицкого и возможностей Говорова хватило бы, чтобы незаметно протащить на яхту твоего нового начальника ораву вооруженных горцев?

– Как они туда попали, ты узнал? – быстро спросил Мазур.

– Во! – засмеялся Лаврик. – Наконец-то вижу в твоих пенсионерских глазенках прежний азартный огонек! Но я лучше спрошу вот еще о чем: ты газеты вообще читаешь?

– Да знаешь, – зло ответил Мазур, – как времени все не было – то одно, то другое…

– А зря, батенька, зря – увлекательнейшее дело, доложу я вам! И для тебя, как начальника аналитического, блин, отдела, – это непростительно. Напрасно я тебя похвалил… А особенно увлекательно изучать статьи, посвященные внутренней политике тут, в незалежной. Интересное возникает ощущение. Явственно попахивает назревающим политическим кризисом. Очередным. Еще все в зародыше, до выплеска пока далеко, но, наверное, когда-то это случится. Через годик, думаю, начнется… И подозреваю, что это будет нечто вроде нашего девяносто третьего года. А в бескровном случае – повторится Оранжевая революция, только значительно менее спокойная. Полный кризис власти, противостояние Рады и президента со всеми сопутствующими политическими удовольствиями, вплоть до новых и разноцветных майданов… И готов поспорить, что кризис удивительным образом совпадет с торгами по металлургическим гигантам…

Мазур нахмурился, соображая, куда клонит Самарин.

– А вот теперь представим себе, что все восточноукраинские концерны, подконтрольные Малышевскому, в случае его смерти в едином экстазе отходят этому индусу, Митталу, к его Arcelor'y, как и планировал Кривицкий, – продолжал давить Лаврик, – что тогда произойдет? Окончательный разрыв с Россией, раскол Украины на две части? А к расколу ведь все и идет, не так ли? И наши американские друзья с визгом и воплями поддержат не только успех означенной сделки по концернам, но и раскол – поскольку ясно, что Крым и юго-восток Украины никогда не лягут под НАТО, да еще и другие регионы будут агитировать против вступления в блок…

Мазур кивнул. В пальцах у него появился знакомый зуд – сволочь Самарин, как всегда, оказался прав: это был охотничий азарт.

– Значит, американцы?.. – тихо спросил он.

– Кто сказал хоть слово про американцев? – возмутился Лаврик. – Нет, ты точно тупеешь, причем прямо на глазах! А что, России раскол Украины выгоден меньше? Сколько можно, дескать, с хохлами спорить и торговаться? А так – Крым и весь юго-восток возвращается к нам, а западэнцы нехай дружат хоть с НАТО, хоть с кем, но уже без нашего газа…

– Ё-мое… – почти простонал Мазур. – Я уже ни хрена не понимаю… Ты можешь объяснить все толком?!

– И ты еще забыл про тех, кто у тебя про Бригаду выпытывал посредством хитрой химии, – окончательно добил друга Самарин.

– Слушай, – вдруг сказал Мазур, – а может, на покой пора, а? На речку с удочкой? Как по легенде: пенсионер, скука, жена, дети…

– Да кого ты можешь поймать на эту удочку, рыболов фигов!.. Ладно, хватит косить под Гамлета. Давай-ка за работу. А то разнылся, понимаешь, какого-то деда Зелимханова тут мне приплел…

Лаврик поднялся.

– Дед Зелимханов, понимаешь. Сам ты дед старый!

Красноярск, 2006—2007 гг.