Так и я призван. И каждый из вас призван, иначе вы не находились бы здесь. Многие из вас умны, я знаю. Я знаю также, что я неумен. Я человек простой и не всегда добродетельный — человек, который в лихие времена мог бы стать свиноводом или пиратом. Понимая это, я безмерно счастлив сознанием, что Бог не принизил меня, поскольку я не гений. Он просит меня об усердии, и это качество по силам проявить каждому из вас. Если я усердно постигаю волю Божью относительно меня и усердно ее выполняю, то являюсь одним из свидетелей, угодных Христу.
Не важно, капитаны мы или простые матросы. Мудрецы ушли и стали рассказывать всем о пришествии в мир Христа. Пастухи сделали то же самое: начали разносить по свету благую весть о великой радости.
Мы с вами тоже можем сделать это. Если мы понимаем, что значит Рождество и в чем заключается истинное счастье, нам остается только пожелать всем остальным веселого Рождества. Причем от всей души.
Я желаю вам веселого Рождества, праведные члены Святого Семейства. Веселого Рождества всем нам, всем до единого.
И вот я сижу, кусая кончик ручки. Я уверен, что забыл половину вещей, которые хотел написать про Маракайбо. Несомненно, это к лучшему.
В Маракайбо я понял, почему капитан Берт хотел бы получить в свое распоряжение двести военных моряков. Он бы их организовал и удерживал от грабежей, покуда не разбил бы испанцев наголову, а не просто прогнал из города. Генерал Санчес тоже мог бы организовать своих испанцев и нанести нам сильный удар в первый же вечер. Я уже говорил, что произошло бы в таком случае. Может, он был никудышным генералом? Вряд ли. Мне кажется, он хорошо понимал, как следует действовать. Но генерала слишком волновало, что скажут люди, если он предоставит горожанам спасаться бегством — или попадать в плен — самостоятельно. Среди них были особы богатые и знатные (я это знаю, поскольку мы захватили в плен несколько таких). Они принялись бы орать почище мартовских котов, жалуясь губернатору в Каракасе на Санчеса, не защитившего их. Если смотреть на дело с такой точки зрения, он поступил разумно.
Обычный генерал, который думал бы о наступлении, а не губернаторе и не о губернаторской реакции, разбил бы нас как пить дать. Из года в год испанцы слишком много думали о губернаторах и Мадриде. В конечном счете это стоило Испании империи, занимавшей четверть мира.
Глава 31К ТИХОМУ ОКЕАНУ
На сей раз мы пришли в Порт-Рояль, чтобы привести суда в порядок. Капитан Берт замыслил сорвать большой куш, и уже на второй день мы начали увольнять людей, в которых были не на сто процентов уверены. Каждый корабль отплывал сразу по окончании работ на нем. Мы снова условились встретиться у Жемчужных островов.
«Уилд» вышел в море первым. Тогда я не придал этому значения. Кто-то же должен быть первым.
Мы оставили себе испанские суда, захваченные в Маракайбо, и капитаном одного из них был назначен Рыжий Джек. Это означало, что я лишился старшины-рулевого и что команде нужно выбрать нового. Они выбрали индейца москито по имени Красный Нож. Поначалу я думал, мне придется пристрелить парня в течение года. Через пару дней я узнал, что они с Худасом большие приятели, и немного успокоился. Мне не пришлось убивать нового старшину-рулевого: поводов не возникло. Красный Нож был невозмутим, как самые невозмутимые индейцы, и суров, как самые суровые индейцы.
Вероятно, мне следует сказать здесь, что распознать в двух индейцах закадычных друзей — дело трудное. Они являются друзьями, если понимают друг друга с полувзгляда. Если они друзья, они одна команда и понимают друг друга без всяких слов.
Жемчужные острова очень красивы. Возможно, я уже говорил это. Там живут индейцы, но мы так и не узнали, к какому племени они принадлежат. Они прятались от нас и в течение нескольких часов покидали любой остров, на который мы высаживались. Сперва я решил, что в прошлом им крепко досталось от испанцев, и, вероятно, так оно и было. Позже до меня дошло, что, возможно, им равно крепко досталось от ребят вроде нас. Индейцы знали, что у белых людей есть ружья и что многие белые готовы стрелять в них просто тренировки ради. Больше им ничего не нужно было знать. Когда последний наш корабль прибыл к Жемчужным островам, мы тронулись в путь.
Если бы я взялся рассказывать обо всех событиях, приключившихся в ходе нашего плавания на юг, я бы никогда не закончил. Наша политика заключалась в том, чтобы грабить только крупные и богатые суда и не захватывать никаких городов, даже самых маленьких. Мы неукоснительно соблюдали эти правила на всем пути к Магелланову проливу и еще долгое время после того, как его миновали. При возможности мы пополняли запасы воды в необитаемых местностях. Когда такой возможности не имелось, мы представлялись английскими купцами, прибывшими сюда торговать, и выменивали или покупали припасы. Мы поступали так, чтобы никто не забил тревогу, а вовсе не потому, что мы исправились. Мы нуждались в воде и провизии и не хотели неприятностей.
Люди, не ходившие в такое плавание, охотно болтают о прохождении мыса Горн. Пройти мыс Горн значит обогнуть южную оконечность Южной Америки. При прохождении мыса Горн хорошо то, что там много места для маневров. Когда вы проходите между мысом Горн и ледяными полями, по обе стороны от вас остаются огромные пространства серой воды. Плохо же то, что вам приходится делать крюк в многие сотни миль, а самое скверное там — это айсберги. В проливе условия плавания еще хуже, во всяком случае нам так показалось. Лед, шторма и встречные ветра. У нас с Новией вышла крупная ссора; она сказала, что убила бы меня, если бы у нее остались силы, а я сказал, что убил бы ее, если бы у меня остались силы. Через пару минут мы уже обнимались, я смеялся, а она плакала.
Еще через пять минут мы забыли, из-за чего поссорились. Дело происходило на палубе, которая, казалось, твердо вознамерилась сбросить нас обоих в море.
В проливе не обошлось без потерь. Кто сорвался с вант, кого смыло за борт. Мне следовало бы знать, скольких человек мы потеряли и как их звали, но я не знаю. Все происходившее напоминало кошмарный сон наяву. Человек шесть, наверное. Или восемь.
Если корабль четыре раза входил в пролив и трижды был отнесен ветром назад (как случилось с нами), Тихий океан кажется людям раем. Все на борту ожидают новых штормов. Все ожидают кораблекрушения и видят обломки погибших кораблей на скалах. По ночам на Терра-дель-Фуэго (Огненной Земле) горят костры, и все знают, что костры разожгли индейцы, которые следуют за кораблем в надежде поживиться добычей, когда он разобьется. Это холодный ад.
Однажды утром солнце восходит над другим морем и озаряет иное небо. Шторма прекращаются. Дует легкий теплый ветерок. Голубое море, голубое небо, и на суше далеко впереди вздымаются голубые горы — такие высокие, каких никто на борту и представить не мог: горы, подобные могучим стенам, построенным великанами.
Влажные постельные принадлежности и влажная одежда расстилаются или развешиваются для просушки везде, где только можно. Брам-стеньга поднимается и устанавливается на место, и на ней снова реет испанский флаг. Свободные от вахты люди не спеша завтракают на палубе, шутят и поют.
И Новия, очаровательная Новия со своими темными глазами и обезоруживающей улыбкой протягивает мне мою гитару, о которой я почти забыл. Я с широкой ухмылкой начинаю бренчать веселую мелодию, вся команда разражается радостными возгласами, и вскоре Пат-Крыса принимается пиликать на своей скрипке. Новия кружится, юбка, надетая впервые за много месяцев, разлетается вокруг мелькающих ног, и тонкие белые пальцы часто щелкают, точно шутихи, точно маленькие кнуты, вместо кастаньет, которых у нее нет.
Красный Нож стучит по пустой бочке двумя кофель-нагелями. Худас поет, притопывает и приплясывает. Большой Нед кружится с Азукой в бешеном танце, которому, видимо, научился в Порт-Рояле, ибо в нем нет ничего африканского — или просто я не знаю такой Африки. Моя гитара, скрипка О’Лири, барабан Красного Ножа, танец Новии — и босые ноги пятидесяти самых крутых парней из всех, какие когда-либо спускали судно на воду, отбивают матросскую чечетку на палубном настиле.
«Выходи в круг, Джек!» — кричу я, и Джек козыряет мне, не сбиваясь с частого ритма. Боже, Боже мой!..
Возможно, когда-нибудь, на Небесах, Ты позволишь мне…
Седельные острова находятся недалеко от побережья Эквадора. Ко времени, когда мы добрались туда, на борту у нас уже началась цинга и запасы воды иссякали. Острова славятся огромными черепахами. Мы с наслаждением поедали черепах, морских ящериц, размерами не уступающих крокодилам, дикую репу и прочие зеленые овощи. (Там также водятся тюлени, но мы питались тюлениной в проливе и больше нам не хотелось.) Берега этих благословенных островов почти такие же голые и пустынные, как берега всех островов, которые мы видели в проливе, но горы в удалении от моря покрыты буйными зелеными джунглями и оглашаются сладостной музыкой бесчисленных водопадов. Говорят, две недели на берегу излечивают любую цингу, и капитан Берт твердо решил задержаться на островах по меньшей мере на две недели, чтобы напасть на испанские галеоны у Кальяо со здоровыми людьми на исправных кораблях. Я был целиком и полностью за, и, думаю, все остальные капитаны тоже.
Здесь следует сказать, что мы не знали точной даты отплытия «золотой флотилии», знали только, что она выходит из порта каждые шесть недель или около того и не реже раза в два месяца.
Наша флотилия насчитывала семь кораблей: «Уилд» капитана Берта, моя «Сабина», «Магдалена» Ромбо, «Снежная дама» Гослинга, «Принцесса» Харкера, «Фэнси» Рыжего Джека и «Рескью» Джексона. Последние два судна мы захватили в Маракайбо, переименовали и отремонтировали в Порт-Рояле. «Уилд» был самым большим из семи, «Принцесса» — самым маленьким, а «Сабина» — самым быстроходным почти при любой погоде.
Эти детали не имеют особого значения. Однако я знаю, что капитан Берт наверняка долго думал над ними и многими другими деталями. Сейчас я мысленно облачаюсь в его синий сюртук и планирую, размышляю, просчитываю варианты, как, наверное, делал он на протяжении долгих часов.