– Да ведь знаешь, как страшно-то мне показалось…
Наступила весна, и пришлось Норку выселить на жительство во двор, в деревянный сарай. В сарае Борис смастерил ей будку, а на пол постелил старый детский матрасик, на котором когда-то спал сам. Он ежедневно чистил щенка щеткой, а как потеплело – стал его купать. Щенок охотно плескался, а плавать не хотел – боялся. Но ведь всякая служебная собака должна хорошо плавать. Борис брал потяжелевшего щенка на руки, заносил его поглубже и, бросив в воду, плыл сам впереди. Норка испуганно вытаращивала глаза и быстро плыла обратно к берегу. Потом она привыкла и охотно бро салась в воду сама за хозяином и даже переплывала с ним на другой берег.
Ежедневно по вечерам Борис гулял с Норкой по городу. Сначала щенок боялся машин и шарахался от них под ноги хозяину. Тогда Борис подвел Норку к машине знакомого шофера и вместе с ней облазил всю машину, а потом они проехались на ней по городу, и щенок перестал бояться машин.
Иногда Борис садился на велосипед, выезжал за город и так быстро несся по асфальтированному шоссе, что в ушах ветер свистел. Норка, высунув язык, еле успевала за ним.
Один раз какой-то старик даже остановил Борю:
– Эй, малый, чего ты кутёнка-то гоняешь?! Запалить можешь.
– Это я его к бегу развиваю.
– Оно, конечно, собака должна бегать, да ведь во всяком деле мера нужна…
– А я все делаю, как в книжке написано, и у инструктора в клубе бываю.
– Ну, если по книжке, то правильно, – успокоился старик.
Но вот Норке исполнилось десять месяцев, и костлявый озорной щенок превратился в рослую собаку, похожую на волка. Даже Таня как-то сказала:
– Мама, а какая наша Норка красивая стала, правда?
Мать улыбнулась:
– Правда, дочка, правда. К чему приложишь руки с любовью, из того и толк выходит.
Кончилось наконец для Норки домашнее воспитание, и надо было приниматься за настоящую учебу. Повел Борис Норку в клуб, и там ему выдали «родословную», в которой были указаны не только отец и мать Норки, но дедушка с бабушкой и даже прабабушка. Получив «паспорт», Норка стала вполне взрослой, и теперь ее уже можно было по-настоящему дрессировать.
Всю зиму три раза в неделю ходил с ней Борис в клуб и занимался на учебной площадке под руководством опытного инструктора Вадима Ивановича Третьякова.
Норка оказалась очень способной и быстро усвоила общий курс.
В первомайские праздники, когда к Надежде Васильевне пришли в гости ее сослуживцы, Борис показал успехи своей воспитанницы. По его команде Норка садилась, ложилась, прыгала через палку, ползала, а когда он говорил: «Голос!» – звонко, отрывисто лаяла.
Борис торжествовал. И даже Таня не скрыла на этот раз своего восхищения.
– Знаете, девочки, это ее Борис сам воспитал, – сказала она подругам. – Борис у нас ужасно упрямый – он чего хотите добьется. Зимой на лыжах она его возила буксиром так быстро, что от машины не отставали. Я говорю правду, девочки, спросите у Бориса…
– Говори – не заикайся, ври – не завирайся! – отрезал Борис.
– Бо-о-ря, – умоляюще протянула Таня, – ты же сам рассказывал, что от машины с ней не отставал…
– Чудачка ты! Да мы с Норкой в кузове сидели.
Все засмеялись, а Таня чуть не заплакала от стыда и досады.
Однажды Борис пришел из клуба радостно-взволнованный.
– Мама, – сказал он, – к нам в клуб приехал инструктор из Москвы, из спецшколы, и подбирает собак на дрессировку в поводыри.
– В какие поводыри? – не поняла мать.
– Поводыри слепых.
– Ты серьезно?
– Честное слово! Он подобрал у нас пять собак. И мою Норку тоже. Он, мама, проверил у нее и слух, и зрение, и память, и внимание и сказал, что она очень способная для этого дела.
– Ну а как же ты? Тебе разве не жаль ее отдавать?
– Жалко, конечно, но надо же. Ведь слепые-то – инвалиды войны. Он сказал, что это новое дело… Вот бы интересно, мама, посмотреть, как дрессировать ее будут?
– Да, интересно, – согласилась мать.
– И знаешь, мама, он еще сказал, что, наверно, Норку после дрессировки обратно в наш город вернут. Она ведь знает все улицы и будет хорошо водить слепого. Понимаешь?
– Понимаю, сынок, но не очень, – улыбнулась мать.
В разговор вмешалась Таня:
– Чудак ты, Борис! Он разыграл тебя, как мальчишку, а ты и поверил.
– Ничего не разыграл, – насупился Борис. – Он правду говорил.
– Совсем ты у меня собачником заделался, – улыбнулась мать.
Она протянула руку и хотела погладить сына по голове, но Борис отклонился:
– Вы всё еще думаете, что я маленький…
Надежда Васильевна обняла детей и, прижимая к себе, проговорила ласково и укоризненно:
– Ну будет вам колоться. Какие вы у меня ежики – дотронуться нельзя…
Норку привезли в спецшколу, в дачное Подмосковье.
Кругом были зеленые луга, рощи, светлые пруды. Деревянные дома окружены садами и огородами.
Собаки, привезенные из многих городов на специальную дрессировку в школу, размещались каждая отдельно в просторной вольере, обнесенной высокими стальными решетками.
В середине каждой вольеры – небольшая землянка-конура.
Жить в ней собаке очень удобно: летом в ней прохладно, а зимой тепло.
Первое время собаки, оторванные от родного дома, где они выросли, вели себя неспокойно: бегали по вольере от стенки к стенке и тревожно лаяли.
Тосковала по своему дому и Норка. У нее был грустный вид. Она тяжело вздыхала, временами позевывала, а иногда тихо скулила, будто жаловалась на свою горькую судьбу.
А вечерами она поднимала узкую морду кверху и протяжно тянула однотонную, тоскливую песню: «А-у… у-у!»
Новый хозяин – дрессировщик Васильев – успокаивал Норку:
– Ну что ты, дурочка, завыла, а? Скоро работать начнем, и всю твою тоску как рукой снимет.
Собака прислушивалась к спокойному голосу Васильева, пристально смотрела ему в глаза и постепенно затихала. Он выводил ее на прогулку, но не спускал с длинного поводка, и она не могла резвиться так, как резвилась на воле с Борисом. Новый ее хозяин был тоже хорошим, хотя и более строгим, чем Борис. Он кормил ее пахучим мясным супом, чистил щеткой и купал в пруду. Ей было приятно, и она быстро привыкла к новому хозяину, а потом охотно стала выполнять все то, чему ее научили в клубе: «Ко мне!», «Сидеть!», «Гуляй!», «На место!», «Стоять!».
Однажды Васильев привел Норку в рощу, на большую поляну, где был оборудован какой-то странный городок: тут стояли одноэтажные фанерные домики, на стенах которых висели настоящие почтовые ящики, вдоль домиков протянулись асфальтовые тротуары, кое-где были лестницы и столбы, рвы с деревянными мостиками, ямы, лужи, тумбы и даже узкоколейная железная дорога с переездом и шлагбаумом.
Васильев надел на Норку кожаную шлейку, она плотно обхватывала шею и грудь собаки. На спине от шлейки вверх торчала тонкая стальная дуга. Дрессировщик уцепился за эту дугу левой рукой, как за поводок, а в правую руку взял трость. Затем он подал команду «Вперед, тихо» и пошел вслед за собакой, ощупывая тростью землю. Он уподоблялся слепому, не закрывая, однако, глаз, и учил собаку двигаться по свободному тротуару, на правой стороне улицы. Иногда он плотно закрывал глаза, чтобы яснее себе представить, как слепой чувствует себя. На миг Васильев погружался в темную бездну и тут же открывал глаза. Тяжело было без при вычки. Будто в подземелье каком-то, и не знаешь, куда идти.
Норка шла послушно – ведь это так нетрудно. Но ее надо было научить понимать и обходить все «человеческие» препятствия – вернее, препятствия для слепого. Сначала она стремилась «срезать углы» при переходе через улицу, как это делают обыкновенно все собаки, а через небольшие препятствия пыталась прыгать и тащила за собой человека. Но Васильев не шел за ней, он упирался и говорил строго: «Нельзя!» Норка оттопыривала одно ухо и отрывисто лаяла: «Ам!»
Вероятно, она спрашивала: «В чем дело?» Она по-своему недоумевала: почему это улицы надо переходить непременно на перекрестках, да еще под прямым углом? И почему сильный человек не может перепрыгнуть небольшой ровик или бревно? Васильев осторожно обходил бревно стороной, а через ровик переходил по мостику. Так должен поступать слепой. Когда Норка стремилась перепрыгнуть небольшие предметы, лежащие на ее пути, Васильев спускал поводок до земли и задевал им за этот предмет. Собака рвалась вперед, а поводок больно дергал ее назад. Да, лучше уж обойти сто роной. Эти предметы Норка быстро научилась обходить, но препятствий выше ее роста она не чувствовала. Но ведь там, где собака пробегала свободно, не глядя вверх и не замечая препятствия, человек может задеть головой. Васильев останавливал Норку перед высокой перекладиной и, постукивая по ней палкой, говорил: «Нельзя, обход» – и при этом тянул собаку за поводок в сторону. Нет, она все-таки не чувствова ла никакой опасности в этом препятствии и старалась прошмыгнуть под перекладину. Тогда Васильев сделал так, что перекладина упала на Норку в тот момент, когда она хотела пройти под ней, и больно стукнула по шее. После такой неприятности Норка стала посматривать вверх и обходить всякое высокое препятствие, расположенное на уровне человеческого роста и даже выше.
– Ну как, Норка, теперь поняла? То-то, упрямая… – сказал Васильев и улыбнулся.
После каждого исполненного приказания хозяин говорил ей: «Хорошо… хорошо…» – и поглаживал при этом по голове сильной мягкой рукой. А то и давал кусочек вкусного вареного мяса. На ремешке, перекинутом через плечо, висела у Васильева парусиновая сумочка. Как только Васильев опускал в нее руку, собака нетерпеливо переступала с ноги на ногу и не сводила с него влажно блестевших темных глаз. Получив кусочек мяса, Норка виляла хвостом и беззвучно оскаливала большие белые зубы, будто смеялась от удовольствия.
Васильев научил ее уступать дорогу машинам, повозкам, верховым, но бесшумному велосипеду, к которому Норка привыкла у Бориса, она не хотела уступать дорогу. А ведь велосипед может сшибить слепого. Пришлось во время дрессировки нарочно наехать на нее. Норка обозлилась и стала бросаться на всех велосипедистов. Пришлось отучать ее от этой дурной привычки.