Было бы только соломки вдоволь или бурьяну да соли.
Я на них с малолетства работал, знаю. А насчет маскировки не беспокойтесь: я научу их, как вести себя на фронте…
Приведенные Нестеровым верблюды были разные: один одногорбый, тонкий и высокий, упрямый и злой, а другой – двугорбый, пониже ростом и поплотнее сложен, спокойный и послушный. И шерсть у них разная была: у дромадера[4] – грязно-песочного цвета, реденькая и короткая, а у двугорбого – буроватая, густая и кудрявая.
Первого Нестеров окрестил Разбойником, а второго Миш кой. Запряг их Нестеров в парную повозку, сделал один рейс на ДОП и докладывает командиру роты: все, дескать, в порядке – и груза привез целую тонну, и вовремя уложился. Тогда командир роты вечерком, в сумерках, выстроил наш взвод в овраге перед блиндажами, скомандовал Нестеро ву четыре шага вперед перед строем и сказал торжественно так:
– Товарищ гвардии ефрейтор, вручаю вам двух тяжеловозов.
И передает ему поводья. А верблюды тут же, за спиной лейтенанта, стоят и спокойно смотрят на людей, будто все это их совсем и не касается.
Передал лейтенант Нестерову верблюдов и говорит дальше:
– Работайте на верблюдах и берегите их, как ценное народное достояние. Только научите их военному делу, а то ведь они допризывную подготовку не проходили…
Кончил серьезно говорить, а в глазах улыбка. Улыбаемся и мы.
Принял Нестеров верблюдов и сказал командиру роты свое солдатское слово:
– Все будет в порядке, товарищ гвардии лейтенант! Не подведу роту.
И взялся Нестеров за военное обучение верблюдов. Толковый, опытный был мужик, из-под Уральска. Старый, а еще крепкий. Председателем колхоза работал. У него три сына были на фронте, и сам добровольцем пошел. Спокойный, работящий. За это его в роте все уважали. Командир роты его даже по имени-отчеству называл, а мы в шутку величали Бородачом.
Первым делом Нестеров стал приучать своих верблюдов ложиться по команде. Послушный Мишка очень скоро понял команду и ложился, а Разбойник или не понимал команды, или просто не хотел ее выполнять. При налетах авиации он страшно пугался, дрожал и рвался куда-то бежать. А когда Нестеров хватал его за повод и дергал вниз, понукая лечь, Разбойник артачился, хрипло кричал и отплевывался жидкой зеленой жвачкой.
Как-то мы посоветовали Нестерову:
– Чего ты с ним нянчишься? Попотчевал бы его кнутом хорошенько – глядишь, и послушнее был бы.
А Нестеров на это спокойно ответил:
– Нет, товарищи, на кнуте далеко не уедешь. Хуже будет. Я уж знаю.
И стал прикармливать непослушного Разбойника хлебом с солью. Соль-то верблюды любят больше всего – жить без нее не могут. Положит Нестеров кусочек хлеба на землю, посыплет его густо солью и приговаривает: «Ложись… ложись».
А так хватать не дает. Чтобы воспользоваться вкусным угощением, непокорный верблюд вынужден был ложиться на землю. Но этого еще мало. Ведь когда верблюд ляжет, то здоровенная его голова на длинной изогнутой шее высоко торчит над землей – хорошая мишень для осколков. Матвей Иванович стал приучать верблюдов вытягивать по земле шею. Послушный Мишка охотно это проделывал, получая в награду хлеб с солью. А Разбойник тоже ляжет, вытянет шею по земле, схватит лакомый кусочек и опять задирает голову кверху. Глаза злые, уши маленькие, нижняя губа отвисла ложечкой, а верхняя над ней нависла. По одним губам видно было, что капризный. Уж на что терпелив был Матвей Иванович, но и тот иногда не выдерживал и ругался:
– У-у, чертяка противный! Погоди вот, дьявол, трахнут тебя враги по непослушной башке, тогда припомнишь, чему я тебя, дурака, учил…
Глядя на старания Нестерова в дрессировке верблюдов, мы шутили:
– Вот, Матвей Иваныч, как война кончится, в цирк с ними пойдешь. На старости лет кусок хлеба. И народ потешать будешь, и денег много заработаешь.
А Нестеров серьезно нам отвечал:
– Не понимаете вы этой скотины – вот и смеетесь.
Я в свой колхоз взял бы их за хорошие деньги. Вы еще увидите, на что они способны…
Сначала Нестеров возил грузы с ДОПа до нашей роты, а на передовую его не пускали. Но когда командир роты увидел, как верблюды работают и слушаются своего хозяина, он доверил Нестерову возить боеприпасы на огневые позиции полковых батарей.
– Вот вам и «жирафы»! – говорил командир роты. – Надо было к ним только умелые руки приложить – и смотрите, какая это полезная скотина на фронте. Пожалуй, придется одному взводу целиком на верблюжьи упряжки перейти. А тебя туда, Матвей Иваныч, старшим инструктором, что ли, назначить?
От этих слов Нестеров повеселел. Каждому ведь приятно среди товарищей примерным быть.
Повез Нестеров снаряды на огневые позиции батарей и с первого же раза попал под артиллерийский налет.
– Ложись! – крикнул Нестеров и прыгнул в щель.
Оба верблюда шлепнулись по команде на землю. Мишка вытянул по земле шею, а Разбойник задрал голову кверху и крутит ею во все стороны: не то выбирает направление, куда бы стрекача дать, не то высматривает врага, чтоб оплевать его жвачкой. Снаряды сначала свистели и ложились далеко от батареи – то недолет, то перелет, – а то вдруг снаряд прошуршал совсем близко и… тр-рах по батарее!
Разбойник испуганно взревел, вскочил на ноги, рванулся в сторону и, оборвав постромки[5], помчался по степи куда глаза глядят. От страха ввалился в овраг, там его Нестеров и нашел потом. Верблюд лежал и тяжело дышал, обессиленный, мокрый от пота, в крови. Два осколка поразили его: один пронзил холку, а другой в затылке застрял.
Пришлось раненого Разбойника эвакуировать в ветлазарет, где ему сделали операцию и удалили из головы осколок.
Через три недели Разбойника вернули в строй, и он опять стал таскать грузы, но переменился как-то… Не знаю только отчего: то ли тяжелое ранение запомнилось, то ли покорило терпеливое упрямство Нестерова. Своенравный верблюд стал послушнее: при обстреле быстро ложился и струной вытягивал по земле длинную шею. Только вздрагивал и стонал – видно, все-таки боялся.
Зимой, когда наши войска дробили и уничтожали окруженных врагов, снарядов потребовалось очень много, а дороги так завалило снегом, что машины застревали. Даже в пароконной упряжке трудно было ездить: дороги узкие, а чуть в сторону – снег по брюхо лошади. Все обозы пришлось перевести на одноконную упряжь, и многие части завели себе верблюжьи транспортные роты, которые перевозили много боеприпасов. И у нас сформировали один взвод на верблюдах, а старшим в нем поставили Нестерова.
Лошадям тогда туговато пришлось: из кормов одна солома была, а работа тяжелая. Истощение началось и падёж… А верблюды ничего – всё выносили.
Нестеров придумал возить живыми тягачами санный по езд: связал по трое саней за каждым верблюдом. Один взвод за три взвода груза возил. За выполнение такого боевого дела Нестерова в сержанты произвели и наградили медалью «За боевые заслуги». А командир роты, старший лейтенант Саблин, назвал его фронтовым ударником. Все мы очень рады были и поздравляли его.
Но после битвы на Волге опять перешли на коней и всех верблюдов вернули из частей в колхозы: колхозам надо было с весны хлеб сеять – тягла у них совсем мало осталось.
А Нестеров со своей парой верблюдов не мог расстаться.
Мы шли на запад, и эти степняки легко переносили новый для них климат.
Нестеров берег их от огня противника, но на войне ведь всякие неожиданности бывают…
В январе сорок пятого года наши войска гнали гитлеровскую армию от Вислы к Одеру. Остатки разбитых частей скрывались в лесах. Наши войска так быстро продвигались вперед, преследуя противника, что даже обозы на конной тяге не успевали за пехотой и отрывались от своих частей. Да и пехота не шагала пешком, а двигалась на машинах и трофейных лошадях.
Зима на Западе какая-то скучная, мокрая: то выпадет снег, а то, глядишь, через два дня растает. Нестеров как-то сказал:
– Вот кислятина… Не поймешь, то ли зима, то ли осень. Вишь, и в климате у нас более четкий порядок: уж если зима, так зима, а осень так осень!
Западный сыроватый климат и жесткие шоссейные дороги особенно расстраивали Нестерова. Дело в том, что подошвы у верблюдов мягкие, их ведь не подкуешь. Скользят по мокрому асфальту, падают, а потом захромали – подошвы потерлись до живого мяса. А у Мишки еще и растяжение связок получилось. Хоть бросай верблюдов на месте. Нестеров смастерил из толстой резины башмаки и обул в них своих тяжеловозов. Пошли опять хорошо: не скользят и подошвы не трутся о камни. Только Мишка от растяжения не мог работать. Нестеров перепряг Разбойника в одноконную повозку.
Отстала немного наша рота от своего полка в районе города Дейч-Кроне.
Вечерело. Наступили сумерки. Наш обоз двигался по лесной дороге. И вдруг застрочили из лесу. Пули – фью-у, фью-у… цвик-цвик! Гвардии старший лейтенант Саблин скомандовал: «В ружье!», а потом: «Цепью в кювет! Ло жись!
Беглый огонь!»
Схватились мы за свои автоматы – да с повозок долой. Залегли в кювет и смотрим: где же враги? Не видать их.
А они спрятались за деревьями и сыплют: видно только, как огонь из автоматов брызжет. По этим огонькам и повели мы ответный огонь. А обоз, конечно, на дороге остался. Лишившись управления, Разбойник шарахнулся с дороги в сторону, в лес, а Мишка, привязанный сзади за повозку, оборвал повод и лег на дороге.
Увидел Нестеров, что Разбойник мчится в лес, прямо в лапы к врагу, да как крикнет что есть мочи: «Ложись!»
Услышал Разбойник повелительный голос своего хозяина и плюхнулся на землю.
Ведут огонь фашисты со всех сторон, а один из их автоматчиков подполз к Нестеровой повозке и потянул за повод Разбойника. Верблюд ни с места, даже голову не поднял с земли. Хотели мы этого фашиста на мушку взять, да опасались в верблюда попасть. А бандит видит, что верблюд не трогается с места, взял и ткнул его автоматом в морду. Не привык Разбойник к такому обращению: поднял голову и харкнул на врага вонючей жвачкой. Залепил ему все лицо. И смех и грех! Закричал что-то фашист и еще сильнее ударил Разбойника автоматом. А сам пополз от него. Рассвирепел Разбойник, вскочил с земли и бросился за обидчиком. А тот и