Майя вызверились и отбили мяч с такой силой, что чудом никого из белых не покалечили. «Бладжер» взмыл вверх, и тут его достала бита Джимми Кида, вложившего в удар всю свою медвежью силу, — мяч влетел в толпу индейцев, снося одного из игроков. С коротким вскриком тот упал с переломанными рёбрами.
Трибуны взревели, краснокожие зрители вскакивали, грозя белым страшными карами. Джим на это ответил неприличным жестом — и едва не пропустил мяч. Тот просвистел и угодил Мигелю в голову.
Бедолага даже не пикнул, умер сразу, будто сражённый ядром.
Зрители заголосили, празднуя победу…
Ещё четверть часа такой игры, возбудившей болельщиков до крайности, и Сухов сделал знак Тлачтли: твой выход!
Получив мяч от Кэриба, апач резко ударил по нему, посылая в кольцо. Неудача! Чёртов «бладжер» — нет, скорее уж, «квоффл» — задел краем изваянного змия и отлетел.
Болельщики зачарованно выдохнули. Хоть и минус очко, но попытка выигрыша была!
Касик подпрыгнул на месте и что-то прокричал своей команде.
— Джим! — заорал Олег. — Охранять Тлачтли!
Раз за разом сильные подачи били по бледнолицым, метя в Тлачтли, но Малыш с Беке были начеку. Ташкаль и Айюр с Илайджей стали второй линией обороны, не подпуская майя.
Вторая попытка! И опять сорвалось!
Мяч, ударившись о каменное кольцо, отлетел чуть ли не в руки Тлачтли, и он с ходу двинул локтем. «Квоффл», чиркнув краем, проскользнул в отверстие. Победа.
На трибунах стыла полная тишина, только громкое дыхание доносилось до ушей игроков.
— Мы победили! — завопил Уорнер.
— Мы победили! — взревел Джим.
И грянул гром — трибуны просто неистовствовали, кое-где даже драка завязалась. Видать, не все болели за своих, кое-кто и на белых ставил.
А Сухов посмотрел на капитана майясской команды, ухмыльнулся и провёл ладонью по горлу — секир-башка, мол.
Касик медленно встал, поднял руку, призывая к тишине, и стал говорить нечто тяжёлое, веское и раздельное.
— Он говорит, — переводил Ташкаль, — что есть древний обычай: торжественно казнить всю команду, победившую в пок-та-пок. Принести нас в жертву, чтобы восславить наш великий подвиг…
Олег заиграл желваками.
— Малыш, — резко сказал он, — план «Б»!
Джимми молча кивнул. Кэриб, с виду совершенно безучастный, наклонился, подбирая мяч, покачал его в руке и легонько подбросил. Малыш в ту же секунду, почти не замахиваясь, махнул своей битой. «Бладжер» угодил в живот касику, и тот с размаху сел, задыхаясь и ловя воздух ртом.
Айюр, Ицкуат и прочие из «боевой группы» ринулись к покрытой фресками стене, расшвыривая майя. «Моя очередь», — мелькнуло у Сухова.
Разбежавшись, он подпрыгнул, цепляясь за кольцо, и перебросил послушное тело в первый ряд трибун. Продолжая слитное движение, он ухватил касика локтём за горло, прикрываясь им, как щитом, и приставил кинжал к шее Кан Балама.
— Вот мы и встретились, враг мой! — шепнул он. — Прикажи своим людям бросить оружие, иначе я перережу тебе горло. Я жду!
Касик отдал сиплую команду, и стражники медленно опустили мушкеты и копья, выронили их из рук и сделали шаг назад. «Бледнолицым братьям» подсказывать не стоило: метнувшись, они мигом подхватили брошенное.
— А теперь мы с тобой прогуляемся, — ласково сказал Олег, пинком направляя касика к выходу.
У него мелькнула мысль крикнуть Джиму и остальным, чтобы бдели, и пропала. Зачем? Все и так бдят что есть мочи.
Под сдержанный ропот толпы, поражённой до полного обалдевания, команда белых покинула стадион.
Прошагала короткой улицей. Добралась до бамбуковых причалов, к которым были привязаны каноэ. Расселась и погребла.
— К востоку! — выкрикнул Сухов, унимая напряжение.
Четыре угнанных каноэ заскользили по водам озера Петен-Ица.
За кормой, на валу и берегу острова, прибавлялось народу.
Чем дальше от Та-Ицы удалялись пироги, тем угрожающий шум делался сильнее.
Воины прыгали в каноэ и гребли следом. Кэриб выстрелил по преследователям, а вот те не стали отвечать огнём, боясь задеть касика.
Сойдя на берег, вся дружная компания скрылась в роще. Перебежала обширное кукурузное поле и канула в сельву, как в воду.
Беглецы оказались в чаще, в тени — солнечный свет еле пробивался сквозь густые кроны и тучи насекомых, зловредных мух и москитов-вампиров. Поросшие мхом, покрытые цветами-паразитами деревья занавешивали дорогу ветвями и воздушными корнями.
Но все эти препятствия, творимые природой, не замечались белыми — их души пели. Свобода!
С обеих сторон широкой тропы горбились холмы, заросшие косматыми, с жёлтыми каёмками, банановыми пальмами, папоротником, мескитовой порослью и низковатым кустарником с пышными цветами, белыми и розовыми. Кровяными мазками пламенела бугенвилея.
Неожиданно лес выпустил бледнолицых из своих зелёных объятий, выталкивая маленький отряд на илистый берег, поросший ивами и редкой травой. Мелкое озерцо плескало в могучие корни красных деревьев — огромных, в четыре-пять обхватов. В расщелинах их коры благоденствовали орхидеи, свисая роскошными фестонами, а корни этих гигантов переплетались и давали неисчислимое количество узловатых отростков, протискивавшихся между папоротниками и осокой — попробуй пройди.
С верхушек деревьев неслись ужасные, пронзительные вопли паукообразных обезьян и ревунов, скакавших по лианам и швырявших в людей ветки и кожуру.
Беглецы всю дорогу мчались, а посему притомились. Олег сделал краткую остановку.
Громко сопя, его товарищи проверяли трофейное оружие. Увы, в прихваченных подсумках пороху нашлось очень мало, равно как и пуль. Два-три залпа — и мушкеты можно выбрасывать. Или тащить эти бесполезные железяки, памятуя об их стоимости.
— Ну что, великий и ужасный? — спросил Сухов, отдышавшись. — Как жизнь?
— Когда тебя схватят мои воины, — глухо ответил Кан Балам Икналь, — они привяжут тебя к столбу, чтобы изжарить на медленном огне.
— Мечтай-мечтай… — похмыкал Олег. — Мне, знаешь ли, тоже ведомо будущее, и вот что я тебе скажу. Не будь ты дураком, не распыляй ты силы и средства в помощь ближним и дальним, то вполне бы мог засветиться для истории. А ты — растяпа редкостный! Вместо того чтобы пуэбло мутить да всяких арауканов бунтовать, ты бы лучше своему народу волю вернул. Укрепился бы, прогнал бы испанцев, вот тогда и занимайся «экспортом революции»! А ко мне ты чего прицепился? Да если бы ты тихонько сидел в своём Ковохе, я бы и не узнал, что среди краснокожих тоже хватает дурачья! На кой чёрт ты мне сдался, скажи? Ты же сам, собственными руками, похитил меня, подвёл к себе и сделал всё, чтобы я захотел отнять у тебя твою паршивенькую жизнь — с твоей же помощью! Понимаешь хоть, какую глупость ты совершил? Доходит до тебя?
Сухов махнул рукой, оценивая степень тупости собеседника, и отвернулся.
— Стерегите, — обронил он.
И снова в путь, то шагом, то бегом. Индейцы были рядом, для них перебить беглецов — это пара пустяков, но касик служил этаким волшебным щитом, прикрывавшим Олега со товарищи от стрел и копий.
Растратив все боеприпасы, чтобы отбиться от настигавших индейцев, бледнолицые углубились в лес, следуя к горам Майя, что возвышались на востоке, отделяя равнину Петен от моря.
Вечером Сухов увидел множество костров, разгоравшихся между скал и перелесков. Обложили…
— Сюда идёт воин, — сообщил зоркий Ташкаль. — Один и без оружия.
Вскоре Олег и сам разглядел одиночку в богатом уборе из перьев.
Вот он остановился, не дошагав до лагеря беглецов сотни футов, поднял открытую ладонь, демонстрируя мирные намерения, и непринуждённо сел.
— Он хочет говорить с тобой.
Сухов кивнул и неторопливо двинулся к сидящему индейцу. Опустился на колени, присел на пятки, посмотрел в глаза воину напротив.
А тот приложил пятерню к сердцу и представился:
— Моя тоже касик. Мой отец — великий Кан Эк II. Я его сын, Кан Эк III.
Сухов почтительно наклонил голову.
— Можешь звать меня Длинный Нож, касик.
Кан Эк снисходительно кивнул.
— Жив ли Кан Балам Икналь?
— Жив-здоров.
— Чего ты хочешь, Длинный Нож?
— Хочу выйти к морю, касик, и вывести к нему моих людей. Сесть на большую пирогу и уплыть.
Помолчав, Кан Эк III медленно проговорил:
— От дальних скал, что за твоей спиною, до Большой солёной воды ведёт тропа. Мои воины не тронут твоих людей, если они уйдут и оставят старого касика здесь. Этой ночью Кан Балам Икналь должен умереть от твоей руки. Я сказал.
Олег внимательно посмотрел на молодого вождя, но лицо у того оставалось бесстрастным.
— Кан Балам Икналь умрёт этой ночью, касик.
Было совсем темно, когда Сухов заглянул в шалаш к старому касику. Свет небольшого костерка едва достигал сюда, устраивая толчею теней.
Убивать заложника Олегу было неприятно…
Он замешкался и не увидел, как из рукава касика в старческую ладонь скользнула рукоять изящного ицтли, но движение уловил, сработав на рефлексе, — увернувшись, Сухов перехватил руку с ножом, погасил замах и, захватив твёрдыми пальцами кулак Кан Балама, сжимавший нож, всадил его в шею правителю Ковоха. Тот заклекотал кровью, вздрогнул, затрепетал, выпучивая глаза, а Олег приблизил к касику лицо и сказал негромко:
— Пророчество исполнилось.
Питаясь чем попало, белые упорно шли к морю. Перевалив горы, они почувствовали облегчение — тропа пошла вниз. А на берегу их ждали «дары моря и суши» — свежие черепашьи яйца.
Выглядели они малоприятно, но на вкус были как куриные. Отъевшись, двинулись по пустынному берегу, выглядывая, не появится ли корабль.
На следующий же день такой появился — испанский галеон, он медленно продвигался к югу, куда-нибудь в Картахену, но отряду капитана Драя было с ним не по пути.
Два дня спустя вышли к небольшому селению, десятку хижин, жавшихся к маленькой белёной церквушке. На скалистом мысу возводился форт о четырёх башнях, у причала покачивались рыбацкие лоханки, несколько барок с пиленым лесом и баркалона с одной мачтой.