подобное появление. Но не надо думать, что английский матрос в бушлате, шляпе и широких смоляных штанах был уж такой невидалью для окружавшей его темноликой публики, разодетой в яркие широкие одежды с фесками или тюрбанами на головах, в туфлях или сандалиях на ногах.
Ни костюм, ни лицо матроса не вызвали большого удивления: то и другое было давно и слишком хорошо знакомо обитателям пустыни.
Изумление было вызвано только бесцеремонной неожиданностью, с которой гость явился к хозяевам. Но и изумление вскоре прошло, уступив место совсем иному чувству.
После недоуменных возгласов все, и мужчины, и женщины, и дети, покатились со смеху. Кажется, даже животные веселились; но забавнее всех казался, по-видимому, рысак-мехари, который стоял неподвижно над своим всадником и, вытянув неуклюжую голову, смотрел на него с невыразимым комизмом.
Посреди общего хохота матрос встал на ноги. Может, его и смутил бы подобный прием, но он был слишком напуган после падения, поэтому ему хотелось как-нибудь улизнуть из почтенной компании.
Но как только его мысли прояснились и вернулась память, он осознал свое настоящее положение и понял, насколько безумна мысль о бегстве. Старик Билл сам себя выдал в плен кочевым бедуинам, самому злодейскому племени на всем протяжении Сахары, настоящим разбойникам на берегах Атлантического моря.
Матросу было чему удивляться: его глазам предстала целая коллекция знакомых предметов, с которыми он странствовал по морям. У дверей палатки – одной из самых больших – лежали вещи из кают, трюмов и кубриков – все это было обломками погибшего корабля.
Теперь не осталось сомнений насчет участи судна, на котором служил старик: каждую из этих вещей он очень хорошо помнил; все это были остатки фрегата, выброшенные морем на берег и доставшиеся в руки разбойникам.
В этой куче Старик Билл узнавал даже свои собственные вещи.
На противоположной стороне стояла другая такая же большая палатка, а у ее дверей возвышалась еще куча корабельных вещей, при которой точно так же приставлен был часовой, сидевший на корточках. Матрос посмотрел вокруг – не найдется ли какого товарища из экипажа? Кто знает, может быть, и другие так же спаслись, как и он с тремя мичманами, на мачте, бочке или на чем-нибудь другом. Но если и спаслись, то в этом лагере никого не было, а если и были, так, скорее всего, на той стороне палаток. Но маловероятно. Более вероятно, что все моряки утонули или подверглись еще худшей участи от рук прибрежных разбойников, окружавших старика.
При данной обстановке последнее предположение было очень правдоподобно. Внезапно два человека схватили Билла и потащили по земле. Они были вооружены длинными кривыми саблями и, видимо, спорили о чем-то, так как каждый тянул пленника к себе, может быть, рассуждая, как ему отрубить голову.
По-видимому, это были два вождя или шейха, как звали их другие спутники, часть которых тоже с оружием в руках стояла позади своих предводителей и с нетерпением ожидала посмотреть, как его будут убивать.
В голове старого матроса так крепко засело убеждение, что ему непременно отрубят голову, что несколько секунд он даже сомневался, все ли еще она сидит у него на плечах. Он ни словечка не понял из того, о чем говорили спорившие стороны. Хотя разговоров хватило бы на целое заседание парламента, и, вероятно, с тем же количеством смысла.
Через некоторое время матрос начал понимать не из слов, но из того, как соперники размахивали руками, что они не намерены отрубать ему голову. Обнаженные сабли рассекали воздух, но не целились ему в шею, а, скорее, угрожали друг другу.
Старик Билл увидел, что два шейха поссорились и что он стал причиной их ссоры. Было очевидно, что это не один большой караван, а два и предводители эти объединились лишь на время грабежа. Две кучи награбленных вещей, тщательно охраняемых у противоположных палаток шейхов, ясно показывали, что это – поровну разделенная добыча, доставшаяся им после гибели фрегата.
Все эти умозаключения старый матрос сделал среди величайших затруднений, пока то один шейх тянул его к себе, то другой, а потом оба разом, и каждый старался удержать предмет спора в своей власти. Старик понял, что эти шейхи желают заполучить его себе в качестве раба.
Глава XXI. Два шейха
Два претендента, заявлявшие права на собственность в лице Билла, разительно отличались друг от друга.
Первый, с загорелым морщинистым лицом и угловатыми чертами, походил на араба, тогда как соперника можно было принять только за потомка Хама, из-за его черного, как эбонит, лица, геркулесова телосложения, плоского носа и толстых губ на огромной голове, покрытой шапкой кудрявых волос.
Словом, эти двое, хоть и имели африканское происхождение, внешне представляли собой совершенных антиподов. Зато намерения их были очень даже схожи. Да, оба желали сделать матроса своим рабом, но цель арабского шейха заключалась в большом выкупе. Он знал по опыту, что, отвезя пленника на север, сможет получить хорошие деньги или от еврейских торговцев в Вединуане, или от европейских консулов в Могадоре.
Уже не первого европейца, потерпевшего крушение на этих негостеприимных берегах, арабский шейх возвращал таким образом на родину к друзьям – не из каких-нибудь гуманных соображений, а из-за собственной корысти.
Черный же его соперник собирался отвести своего невольника на юг, в центральный торговый город Тимбукту. По мнению арабов, белый человек ничтожен, на него смотрели только как на раба, но черному шейху было известно, что на юге Сахары белый может стать большой редкостью, будучи в свите султана какой-нибудь из тех стран. Потому он тоже страстно желал заполучить Старика Билла и не уступал в споре своему смуглому сопернику.
Несколько минут произносились грозные слова и производились странные размахивания руками с той и другой стороны. Если судить по всеобщим яростным крикам и потрясанию оружием, то все это должно кончиться общей дракой, так что головы бы только летели с плеч, но, к удивлению старого моряка, спокойствие восстановилось без пролития крови и даже без малейшей царапинки.
Сабли были вложены в ножны, и, хотя дело, по-видимому, до сих пор не было улажено, спор решался мирным путем. Последовали длинные речи, в которых оба шейха выказывали свои ораторские таланты. Хотя матрос ни слова не понимал из сказанного, однако он готов был поклясться, что арабский шейх в доказательство своих аргументов приводил то обстоятельство, что верблюд, принесший на себе пленника в их лагерь, был его собственностью, а следовательно, всадник тоже принадлежит ему по праву.
Черный шейх не соглашался с этими доводами, но, указывая на две кучи награбленной добычи, убеждал, что одна из них гораздо меньше другой.
В этих критических обстоятельствах между двумя соперниками вдруг встал молодой человек, по-видимому, обладавший значительным авторитетом для обоих. По его движениям Старик Билл тотчас понял, что он явился в качестве мирового посредника. Неизвестно, что там такое он предложил, но было ясно, что оба соперника с ним согласились: они отказались вести спор на словах и тотчас приготовились все решить совсем другим способом.
Очень скоро Билл понял, в чем дело. В стороне от лагеря выбрали ровное место, куда и отправились оба шейха, каждый в сопровождении своей свиты. Там расчертили квадрат на песке, внутри которого сделали несколько рядов кругленьких ямок. С каждой стороны этого квадрата уселись шейхи. Каждый из них принес запас небольших шариков из верблюжьего помета, которые и были положены в ямочки. После чего началась игра в гелгу.
Кто выиграет, тот и получит единственную ставку, то есть ни больше ни меньше как матроса Билла.
Игра заключается в перекатывании шариков особенным образом из ямки в ямку – нечто вроде движения шашек по шахматной доске.
Игра тянулась при общем молчании: ни одного слова не было произнесено. Шейхи переставляли шарики с таким же величественным глубокомыслием, как самые знаменитые члены шахматного клуба.
Но когда игра кончилась, раздались шумные возгласы, в которых слышались крики торжества в честь победителя, выражения участия и сожаления к побежденному.
Внимая этим возгласам, Билл готов был побиться об заклад, что он достанется черному шейху. Так оно и случилось.
На деле были заключены особенные условия, так что матрос был поставлен против своих же собственных вещей. Потому, прежде чем достаться в руки своему законному владельцу, с него сняли все до рубашки, включая обувь и штаны, и передали пленника проигравшему игроку.
Затем старого матроса повели в палатку его темнокожего владельца и поместили как еще один трофей на куче награбленной добычи, доставшейся на долю черного шейха.
Глава XXII. Моряка Билла осыпают проклятиями
Билл помалкивал. И не мудрено: у него не было голоса в распределении ставок, которые, как уже известно, состояли из его персоны и его же одежды. Но несмотря на это безмолвие, его не оставляли в покое. В продолжение всей игры на него было устремлено бесчисленное множество женских и детских глаз двух соединенных племен.
Кажется, можно бы ожидать сострадания к положению несчастного пленника, по крайней мере со стороны женщин, окружавших его. Старик Билл и не преминул показать знаками, что умирает с голода и ждет от них помощи. Он надеялся пробудить в них некоторое чувство сострадания, хотя не был уверен, что обитательницы пустынь способны на милосердие. Напротив, он был наслышан о характере сахарских ведьм и о том, как они ведут себя в отношении несчастных, заброшенных судьбой к ним в руки, и не надеялся на радушный прием.
Быть может, ни в одной стране света нет такого недостатка в сострадательных женщинах, какой ощущается среди арабских кочевых племен в Африке, называемых бедуинами. Женщины, даже возведенные до священного сана жены, считаются рабынями своих могущественных господ. С женщинами обращаются хуже, чем с животными, за которыми они же обязаны ухаживать и беречь пуще глаза. Часто бывает и так, что бедуины обходятся со своими женами даже хуже, чем с пленниками и невольниками, ставя их почти наравне с ними. Как почти всегда бывает в подобных сл