Не будь опасности в тылу, они, пожалуй, повернули бы обратно в долину, оставив безобразному чудовищу власть над проходом.
Но возвращаться к лагерю было нельзя.
Обнажив кортики, мичманы полезли по склону вверх с такой отвагой, что и дракона могла заставить отступить. Да и что в мире могло устоять, когда Англия, Шотландия и Ирландия разом и рядом соединились единодушно в одной мысли, цели и деле?
По крайней мере, зверь, подобно маятнику, шатавшийся взад и вперед, не проявил желания вступить в борьбу с врагами и, никем не тревожимый, поспешно совершил свое отступление.
Однако, прежде чем скрыться из вида, он на прощание издал громкий рев, больше похожий на насмешливый хохот безумца. Как бы ни был страшен этот звук, наши мичманы почти сразу же перестали о нем думать, обратив все свои мысли только на то, как бы скорее перебраться через хребет, да так, чтобы бедуины не увидели их.
Глава XXVII. Переполох
Вложив кортики обратно в ножны, они приближались к поперечнику песчаного гребня так же осторожно и боязливо.
Скорее всего, им удалось бы миновать это опасное место незамеченными, если бы не одно обстоятельство. Обрадованные поспешным отступлением зверя, они совершенно не подумали о том воздействии, которое его пронзительный хохот произведет на арабский лагерь.
Эти звуки заставили всех бедуинов посмотреть в ту сторону. Конечно, местным жителям они были привычны и хорошо знакомы. То был естественный голос родной пустыни – смех гиены.
Однако в этот раз он произвел двоякий эффект на лагерь бедуинов. Дети, стоявшие около палаток, бросились в палатки, как цыплята, испуганные коршуном. Матери, по древнему обычаю, свойственному как курам, так и женщинам, бросились вперед, чтобы защитить своих птенцов от нападения. Близость голодной гиены всегда возбуждает тревогу. Известно, что страшная пасть хищного зверя всегда готова поглотить нежное тело ребенка и что нет средств вырвать из ее зубов то, что попало в них.
Роковой смех гиены вселил мгновенный ужас в сердца детей и матерей в лагере. Да и мужчины внимательно прислушивались к нему в надежде добыть лишнюю шкуру для своего бедного жилища и мяса для пищи – известно, голодный не разбирает, а эти кочующие бедняки едят все, что ни попадя. Так что несколько бедуинов схватили свои длинные ружья и выскочили из палаток.
Звуки привели их к тому самому склону, где при ярком свете месяца, который с таким великолепием озарил белоснежную вершину, что и скрываться было нельзя, они увидели три человеческие фигуры, поднимающиеся на возвышенность песчаного хребта. Темно-синее платье, медные пуговицы, галун на фуражках – все это отчетливо обрисовывалось. Ясно, что это был костюм моряка, а не жителя пустыни. Арабские разбойники поняли это с первого взгляда и, не теряя ни минуты, бросились в погоню с пронзительными криками радости и угрозы.
Одни бежали пешком, как обычно и охотятся за гиенами; другие вскарабкались на своих быстрых верблюдов, а некоторые поспешно оседлали лошадей и помчались вслед за ними, и все стремились одержать легкую победу.
Не нужно говорить, что мичманы тотчас поняли, в чем дело. Они услышали крики в ту самую минуту, как влезли на вершину.
Чего же ждать еще? Их возьмут в плен и отведут в лагерь, а по зрелищу, которому они были свидетелями и в котором такое незавидное участие принял их старший товарищ, всякая другая участь казалась им отраднее плена.
Под влиянием таких опасений все втроем действовали единодушно и стремглав бросились в ущелье. Благо оно было не далеко и его покатое дно благоприятствовало беглецам. Вскоре они достигли нижнего края, а оттуда вышли на ровную плоскость побережья.
Глава XXVIII. Подводное убежище
Спешно убегая, им даже не пришло в голову спросить друг у друга: а почему они так торопятся к морю? Там не было никаких средств к спасению и некуда было бежать, чтобы избавиться от преследования: ночь была до того светла, а местность до того открыта, что спрятаться было невозможно.
Куда бы они ни повернули, куда бы ни забились, их тут же отыщут зоркие глаза врагов.
Но они все же решили укрыться хоть на короткое время. Проходя между грядами песчаных холмов, юноши заметили впадины в некоторых местах берега, подмытого прибоем волн, и как утопающий хватается за соломинку, так наши беглецы решили рискнуть.
По правде сказать, мелькнувшая мысль как средство к спасению была очень ненадежна, зато единственная, да и то, кажется, представилась слишком поздно: мичманы едва успели выйти из ущелья на ровную поверхность побережья, ярдах в двухстах от моря. Тут они остановились отчасти для того, чтобы перевести дух, отчасти же, чтобы посоветоваться, что делать.
Времени оставалось мало, и когда они переглянулись, ясный месяц осветил их лица, побледневшие от страха. В первую минуту мальчики разом поняли, что спасения нет: некуда убежать, негде спрятаться.
Они вышли уже на песчаное побережье и их черные силуэты так отчетливо обрисовывались на белоснежной поверхности, как три черных ворона на поле, покрытом слоем снега толщиной в шесть дюймов.
Беглецы поняли, что сделали промах и что безопаснее было бы оставаться между хребтами песчаных холмов и скрыться в какой-нибудь трещине между ними. Не вернуться ли назад? Но после минутного размышления они решили, что это невозможно: прежде чем удастся вернуться в овраг, преследователи их уже настигнут.
Влекомые инстинктом, мичманы бросились к морю, спеша к своему родному дому, где они всегда находили такое счастливое убежище, за исключением последнего жестокого случая крушения. Вот они опять стоят на его берегах океана и ищут защиты, а он отвергает их мольбы и снова готов вытолкнуть их из недр своих, оставив на произвол бесчеловечных врагов.
Линия морского прибоя тянулась параллельно дюнам, по меньшей мере в двухстах ярдах от того места, где они остановились.
Прибой в этом месте не грозил опасностью – это был только прилив, переваливавшийся через песчаную мель, или небольшие подводные камни, словом, довольно безопасное убежище от вражеских взоров: волны пенились, поднимались горой и с шумом и брызгами разбивались о каменную преграду.
Что же тут могло привлечь внимание беглецов? Одни кипящие, пенящиеся волны, да и те будто насмехались над их отчаянием.
А между тем они не спускали глаз с обманчивой стихии; казалось, нечто интересное находилось в самой морской пучине. Но тут не было ничего – только грозная пена разлеталась брызгами, только черные зеркальные волны грозно перекатывались через подводные камни.
Но не предмет, а цель привлекла их внимание. Решимость блеснула в их глазах и почти с такой же быстротой была приведена в исполнение. Во всяком случае, нельзя упрекнуть их дорогую родину, море, в крайнем негостеприимстве – у него припасено для своих детей укромное местечко.
Подобная молнии мысль промелькнула в головах у всех троих, но Теренс прежде всех выразил ее.
– Клянусь святым Патриком! – воскликнул он. – Бросимся скорее в воду – прибой даст нам надежный приют. Мне случилось как-то давно спрятаться точно таким же образом, когда мы купались при лунном свете на берегу Гэлоуэя[14]. Я это сделал, чтобы испугать товарищей, вообразивших, что я утонул. Что скажете?
Оба мичмана сразу же с ним согласились. Секунд за десять они добежали до берега и погрузились в воду по пояс, а затем все храбро зашагали вперед, словно намерены были совершить переход через всю Атлантику.
Здесь даже при такой яркой луне и самому острому зрению трудно было различить человеческую голову, когда туловище и ноги полностью скрыты водой. Они упрямо шли вперед, пока вода не укрыла их по самые подбородки; только тогда юноши остановились, совершенно невидимые для людей, стоящих на берегу, словно сам Нептун, сжалившись над их бедственным положением, протянул руку с трезубцем и укрыл волнами, чтобы защитить их.
Глава XXIX. Замешательство преследователей
Хорошо, что юноши не теряли времени. Лишь только они достигли безопасного места, как в ту же минуту из ущелья послышались голоса людей, лай собак, фырканье лошадей, визгливые крики мехари, и через несколько минут вся толпа показалась на берегу. Человек двадцать всадников вырвались вперед и, видимо, торопились нагнать путников, даже не предполагая, что добыча могла ускользнуть из их рук.
Выйдя из ущелья, арабы рассыпались по равнине, но почти сразу же, как по приказу, застыли на месте. Последовало глубокое молчание: словно все люди и их животные были ошеломлены, разделяя общее удивление. Несколько секунд прошло в таком безмолвии, и никакого звука не было слышно, кроме грозного прибоя, никакого движения не видно, кроме то поднимающихся, то опускающихся волн.
Все жители Сахары, пешие и конные, а также лошади, собаки и верблюды, казалось, превратились в каменные статуи, словно сфинксы песчаной пустыни.
У сынов пустыни имелось достаточно причин, чтобы так сильно удивиться. Нет сомнения, те три мичмана на гребне песчаного хребта им не привиделись, они даже различали все детали их одежды. Несмотря на поспешность, бедуины искусно организовали погоню во главе с опытными предводителями, которые время от времени удостоверялись, по-прежнему ли дичь впереди них. Они изредка пригибались к земле, где на мягком песчаном грунте ясно отпечатывались следы трех пар ног. Улик было достаточно, чтобы знать, куда направились беглецы, да и на побережье было множество следов.
Но куда же они вдруг исчезли?
На всем открытом пространстве, насколько хватало глаз, царила такая тишь да гладь, что и краб не прополз бы незамеченным. Сахарским разбойникам хорошо было известно, что поблизости нет ни ущелья, ни оврага, куда могли бы спрятаться беглецы.
Так что не стоит удивляться, что от неожиданности они словно язык проглотили. Однако продолжительное молчание сменилось восклицаниями, выражавшими недоумение и сильный страх, а также слышались обычные воззвания к Аллаху и его пророку. Ясно было, что суеверный ужас обуял кочевников. Некоторое время они стояли растянутой линией, а потом сошлись в круг, чтобы посовещаться.