Кончилось все тем, что некоторые из предводителей отправились назад к выходу ущелья и сами тщательно стали осматривать следы ног трех беглецов. Остальные бедуины, кто на лошадях, кто на мехари, молча выжидали результатов обзора.
Следы мичманов очень отчетливо виднелись на песке, даже в тех местах, где они спутывались со следами погони. Копыта верблюда не могли отпечататься яснее сапог трех английских моряков на песках Сахары. Заметить их арабам не составило труда. В несколько минут они прошли по самым этим следам, начиная от устья ущелья до самого взморья по прямой линии. Но здесь начиналась полоса мокрого берега, где исчезали все следы.
Да и как могли они продолжаться? Дальше невозможно было сделать и шага, не попав прямо в воду.
Беглецы не имели никакой возможности спастись от погони, разве только бросились в море и сделались добычей волн.
Столпившись в том месте, где исчезали следы, бедуины думали-думали, но ничего умного придумать не смогли. Одни готовы были верить, что судьба всех потерпевших крушение – тонуть у их берегов, в чем пробовали уверять и товарищей. Но это были только предположения, сделанные под влиянием суеверного страха[15].
Несмотря на свою веру в защиту Мухаммеда, они чувствовали естественный страх перед пустыней океана, гораздо менее знакомой, чем родная песчаная.
Они поспешили удалиться от чуждого им океана назад в свой лагерь, не совсем уверенные, действительно ли утонули три человека, которых они видели и гнались за ними, или они спаслись каким-нибудь таинственным способом, которым обладают эти необыкновенные жители морей.
Глава XXX. Двойное затруднение
Короткие минуты пребывания преследователей на морском берегу показались веком нырнувшим в воду мичманам.
Найдя себе убежище, мичманы выбрали себе место поудобнее, где, стоя на коленях, касались подбородками воды, причем держались так без особого труда. Вскоре, однако, они стали замечать, что вода поднимается – обстоятельство, легко объяснимое растущим приливом. Вода повышалась медленно, но постепенно, вместе с ней росла и угроза утонуть.
Вдруг нашлось средство избежать этой участи. По линии прибоя песчаная мель постепенно поднималась к берегу. Они могли держаться на одинаковой глубине, осторожно передвигаясь на коленях все выше и выше, по мере того, как возвышающаяся вода гнала их дальше.
В этом не было бы ничего страшного, если бы не одно обстоятельство, которое с каждой минутой становилось все серьезнее. Дюйм за дюймом они приближались к неприятелю, собравшемуся на берегу, а следовательно, их легко могли заметить. Поэтому им приходилось двигаться только при крайней необходимости, когда вода доходила уже чуть ли не до макушки и несколько раз грозила залить их.
При таких мучительных обстоятельствах любой впал бы в отчаяние и покорился судьбе, по-видимому, неизбежной. Но юные представители трех соединенных королевств с истинно британской отвагой шли наперекор судьбе.
А борьба была жестокая: волны хлестали по лицу, горько-соленая влага стремилась им и в уши, и в ноздри, доходило до того, что один за другим поневоле начал думать, что нет разницы – сдаться безжалостному океану или не менее бесчеловечным сынам Сахары.
Прижавшись друг к другу, парни все время перешептывались. Не было нужды опасаться, что их услышат. Хотя они находились не так далеко от берега, но рев бушующего прибоя заглушил бы не то что шепот, но и громкие голоса. Молодые моряки, хорошо знакомые с акустикой океана, осторожно обменивались мыслями и поддерживали друг друга до конца держаться твердо, а также рассуждали о средствах к спасению от грозной опасности.
Занятые этим, они не предполагали, что их поджидает другая опасность, не менее грозная, но которой они никак не предвидели. Все время вместе с приливом они подвигались к берегу на коленях, что давало им возможность твердо держаться, показывая лишь три четверти головы на поверхности.
Вдруг вода стала глубже, так что, стоя на коленях, они не могли уже выдерживать напора волн. Двигаясь к берегу, мичманы могли опять попасть на мелководье. Но именно в этом месте прекращалось волнение, производимое прибоем волн, и клочья пены, с разлетающимися брызгами и кругами пузырей, лопались здесь, и вся поверхность моря успокаивалась, и их легко могли обнаружить.
Оставаясь на месте, они неминуемо должны утонуть. Продвигаясь дальше, юноши рисковали, что их увидят с берега.
Так что они встали на ноги и присели, держа головы над водой. Они и прежде прибегали не раз к этому средству, когда уставали стоять на коленях.
Теперь, ввиду опасного сближения с неприятелем, они решились держаться в таком неудобном положении до последней минуты.
К несчастью, так им не удалось бы простоять долго: вода становилась все глубже и ноги их не чувствовали уже твердого дна, но постоянно вязли в грунте. «Зыбучий песок!» – мелькнуло опасение в голове моряков.
Но в эту самую минуту под влиянием суеверного страха бедуины повернули прочь от моря: плеск воды под чрезвычайными усилиями моряков, спешивших выкарабкаться из зыбучего песка, не ослабил этого ужаса, и они, как робкие дети, упустили из рук добычу. Все еще боясь и недоумевая, бедуины вернулись в свой лагерь.
Глава XXXI. Снова издевательский смех
После продолжительной борьбы и долгих усилий нашим беглецам наконец удалось выбраться из зыбучего песка и стать на твердое дно ближе к берегу. Но в этом месте они были заметны больше, чем им хотелось, и поэтому молодые люди опять как могли погрузились в воду.
Надеясь, что враги их уже далеко, моряки все еще боялись выйти на берег. По всей вероятности, преследователи, удаляясь, еще не раз оглянутся назад, а так как месяц все еще светил очень ясно, то их могли заметить издалека.
Все трое чувствовали, что им опасно оставлять свое убежище, прежде чем кочевники минуют гряду холмов и вернутся в лагерь. Произведя приблизительный расчет времени, которое понадобится для обратного путешествия, и сделав поправку на разные непредвидимые обстоятельства, они неподвижно оставались в своем подводном убежище.
Наконец, удостоверившись, что берег свободен, они встали на ноги и направились к берегу. Они были уверены, что их никто не видит, однако шли молча и осторожно, и только щелканье зубов, наподобие трех пар кастаньет, нарушало тишину ночи.
От этого они уже не могли удержаться. От ночного ветра, продувавшего насквозь их мокрые одежды, те прилипли к телу, и моряки продрогли до костей.
Немного не доходя до берега, юноши увидели то же самое животное или из той же породы, которое преградило им путь через холмы – такое же безобразное и, по-видимому, с таким же намерением преградить их путь. Теперь этот неуклюжий зверь ходил дозором по берегу моря, шагая взад и вперед точно так же, как он это делал прежде на песчаной возвышенности, и все время держал свою страшную морду в их сторону, а пара больших круглых глаз сверкала злобным огнем.
Как этот зверь туда попал, они не знали, но он стоял перед ними. Судя по опыту от первой встречи, ребята думали, что он опять удалится при их приближении, и, еще раз обнажив кортики, смело пошли на него. Им пришлось сделать всего несколько шагов, как неуклюжий зверь повернулся к ним хвостом и снова, будто насмешливо хохоча, побежал к ущелью и скрылся в его глубинах.
Предполагая, что им нечего больше бояться, наши путники вышли на берег и начали советоваться, что предпринять дальше.
Все трое единогласно решили, что надо идти вдоль линии прибоя и насколько можно удалиться от лагеря арабов, так что, не теряя ни минуты, они направились к югу и шли так скоро, как только позволяли им их дрожащие ноги и промокшая одежда.
Ничто не утешало их в дороге, кроме мысли, что они так ловко отделались от угрожавшей им опасности. Но даже и это утешение оказалось мнимым, потому что не успели мичманы сделать и двадцати шагов вдоль берега, как вдруг были остановлены шумом, который, казалось, доносился из ущелья позади них.
Это был звук, походивший на храпение какого-нибудь животного, и они подумали, что это то страшилище, которое с прощальным криком удалилось в глубь ущелья. Но они почти сразу же увидели огромное животное, только что вышедшее из тени песчаных холмов, и по неуклюжей его походке тотчас догадались, что это был верблюд.
Моряки смутились; но не верблюд, собственно, смутил их, а человек, который сидел на нем и, махая длинным бичом погонял его в их сторону.
Три мичмана не пытались продолжать свой путь, так неожиданно прерванный. Они понимали, что все попытки убежать от быстроногого животного будут напрасны. Отягощенные мокрой одеждой, беглецы тащились медленнее хромой утки. Потому, предав себя на произвол судьбы, они остановились в ожидании встречи.
Пара больших круглых глаз сверкала злобным огнем
Глава XXXII. Коварный шейх
Когда верблюд и его всадник показались вдали, еще смутно различимые в тени наносных холмов, у наших путников мелькнула слабая надежда: а уж не Билл ли это?
Очень вероятно, думали они, что старый матрос, оставленный в лагере без присмотра, сумел сбежать, прихватив с собой и мехари.
Но через минуту эта надежда угасла. Биллу не представился такой счастливый случай, и он все еще оставался пленником в палатке черного шейха, окруженный своими злобными мучительницами.
Зато мехари был тот самый – мичманы скоро узнали непрошеного гостя, разбудившего их прошлой ночью и тем самым спасшего им жизнь. Ошибиться при виде этого старого знакомого было трудно.
Но вместо Старика Билла на высоком горбе верблюда сидел маленький человечек с умной физиономией и с резкими, угловатыми чертами и морщинистой желтой кожей, которая более походила на пергамент. На вид ему было по крайней мере лет шестьдесят, тогда как костюм, оружие, а в особенности властное выражение лица его выдавало предводителя всей орды кочующих бедуинов. И действительно, э