– Так что же надо делать для его спасения?
– Ничего. Вы ничего не можете сделать. Скажите ему, что он был добрый человек и много молился Богу. Жена Голаха добра к нему против воли своего мужа, и потому он должен умереть.
Гарри сообщил Теренсу и Биллу о том, что сказал ему кру, и они втроем держали совещание.
– Я думаю, что он говорит правду, – сказал Билл. – Разумеется, если черномазый Голиаф узнает, что его жена милостива к мастеру Колли, то пропала головушка нашего друга. За это его убьют, не удивлюсь, если еще и съедят.
– Вон он, саженей на сто от нас, – заметил Билл, оглядываясь назад. – А вон старая колдунья зорко присматривает, пока он ест финики и пьет молоко. Пока я тут умираю от жажда, старый Голиаф гордится, наверное, что его жена – такая заботливая мать. Ну что будет, когда он узнает настоящую подоплеку? Как вы думаете, мистер Гарри?
– Нехорошо будет, – отвечал Гарри. – Смотрите, Колин скоро нагонит нас – надо с ним переговорить.
Гарри был прав – Колин вскоре нагнал их, погоняемый по обыкновению ругательствами и бичом негритянки, делавшей вид, что злится на нерасторопность невольника.
– Колин, – сказал Гарри, когда товарищ с ребенком подошли ближе. – Уклоняйся как-нибудь от этой женщины. Ее доброта к тебе уже замечена другими. Кру сказал нам, что ты недолго проживешь, потому что Голах не глуп и не слеп: при малейшем подозрении, что жена его дала тебе хоть один финик, он непременно убьет тебя.
– Что же мне делать? – спросил Колин. – Сами посудите, если бы женщина приблизилась к вам за тем, чтобы предложить немного фиников или глоток молока, вы бы отказались?
– Нет, разумеется, не отказался. Напротив, был бы рад этому случаю, но ты должен придумать какое-нибудь средство, чтобы уклоняться от нее. Не отставай от нас, держись ближе.
– Если бы вы знали, что можете утолить жажду, сделав несколько шагов в сторону, как бы вы поступили?
– Правда, это сильное искушение, и я, может быть, поддался бы ему. Но я предостерегаю, что жизнь твоя в опасности.
Никто из товарищей не порицал Колина. Они так же страдали от мучительной жажды и голода.
А день становился все жарче: солнце палило, песок жег, и страдания невольников были невыносимы. Матрос Билл, казалось, мучился больше других. Он давно уже шатался по миру и его крепкое здоровье мало-помалу подтачивалось в борьбе с бурями и штормами. Теперь же голод и жажда с каждым часом отнимали его последние силы.
После полудня старик с крайним трудом переставлял ноги; его язык до того пересох, что, когда он хотел заговорить, ничего не получалось. Его руки невольно протянулись к Колину, который со времени предостережения, сделанного ему товарищами, держался с ними рядом.
Глава XLVII. Источник без воды
Голах надеялся к вечеру достигнуть оазиса, и весь караван воодушевлялся надеждой вдоволь насладиться водой.
Хорошо, что эта надежда подкрепляла их, а не то задолго до захода солнца трое или четверо из них – Билл в том числе – пали бы в отчаянии от крайнего изнеможения. Но надежда, что стоит пройти еще несколько миль – и будет вода, давала силы, решимость и жизнь. Слабые, изнуренные, почти обезумевшие от мучительной борьбы с потребностями природы, они все еще держались. Но вот солнце село, и они достигли оазиса. Вот и колодец.
Но вот солнце село, и они достигли оазиса
Но колодец пересох!
Ни капли желанной влаги в том месте, где надеялись ее найти!
Матрос Билл и другие невольники упали наземь и молили Бога сейчас же послать им смерть.
Голах взбесился и срывал свою ярость на всем, что попадалось ему на глаза: его жены, дети, невольники и верблюды, более знакомые с его привычками, бросались врассыпную, чтобы не попасться ему под горячую руку.
Вдруг он как будто одумался, его ярость утихла. Он приказал отвязать последний мех с водой, сам налил по небольшой порции каждому человеку, потом всем раздали по ложке санглеха и по два финика.
После этого всем приказано было снова пуститься в путь за Голахом. Новая дорога шла на запад, перпендикулярно прежней.
Некоторые невольники объявили, что не в состоянии и шагу сделать дальше, но, получив несколько жестоких ударов палкой, увидели, что ошибались и что прикосновение дубинки Голаха возбуждает дремлющую энергию, которую они и сами в себе не подозревали.
Пройдя мили две от места, где пережил такое разочарование, Голах внезапно остановился и вполголоса отдал своим помощникам какие-то приказания. Верблюды были поставлены в кружок, потом, когда они стали на колени, их развьючили.
Пока все это происходило, белые невольники вдруг услышали голоса и топот конских копыт. Черный шейх со своим тонким слухом различил приближение чужого каравана, что и заставило его остановиться.
Когда шум и топот стали ближе, Голах закричал по-арабски:
– Мир или война?
– Мир, – был ответ.
Когда чужой караван подъехал, шейхи обменялись приветствиями: «Мир вам! Мир да будет с вами и со всеми вашими друзьями».
В караване насчитывалось от пятнадцати до двадцати человек, несколько лошадей и верблюдов. Шейх спросил у Голаха, откуда он едет.
– С запада, – отвечал Голах, давая понять, что он ехал по той же дороге, что и они.
– Так зачем же вы не остановились у источника? – был второй вопрос.
– До него еще далеко, а мы все устали.
– Совсем не так далеко, не более полумили. Отправляйтесь-ка лучше туда.
– Нет, я думаю, даже более двух миль. Мы подождем здесь до утра.
– Мы не станем ждать. Я знаю, что колодец недалеко и мы сегодня же достигнем его.
– И прекрасно, – отвечал Голах. – Ступайте, и Аллах да будет с вами! Но погодите немного: нет ли у вас верблюда на продажу?
– Есть, и очень хороший. Он теперь немного устал, но к утру опять будет бодр и крепок.
Голах понимал, что ему продадут теперь такого только верблюда, который с трудом тащит ноги, так что его хозяева боятся, что ему не дойти до места, но черный шейх знал, что делает, и желал, чтобы караванщики воображали, будто надули его при продаже.
Поторговавшись несколько минут, он купил верблюда, дав за него два одеяла, рубаху и кортик, отнятый у Теренса. На верблюде не было вьюка и он сам уже был в тягость прежнему хозяину.
Караван отправился по направлению к высохшему колодцу. Как только он скрылся из вида, Голах приказал поспешно опять навьючить верблюдов и продолжать прерванный путь. Чтобы придать силы своим невольникам, Голах обещал, что купленный верблюд будет завтра убит и приготовлен им на завтрак и что они целый день будут отдыхать под тенью палаток.
Разумеется, это обещание возбудило энергию и придало силы двигаться до самого утра. Тут купленный верблюд растянулся и с настойчивостью философа отказался от всякой попытки продолжать путь. Голод и усталость изнурили его и заставили протянуть ноги. Все верблюды были развьючены, палатки раскинуты, отданы распоряжения для отдыха на целый день. Набрали для топлива немного сухой колючки и Голах приступил к исполнению своего обещания угостить всех вдоволь.
На конце веревки была сделана петля, которую надели на нижнюю челюсть верблюда; потом задрали голову, насколько могла вытянуться его длинная шея, и привязали другой конец веревки к хвосту.
Фатима, фаворитка шейха, стояла возле верблюда с медным котлом. Между тем Голах вскрыл животному жилу сбоку шеи, у грудной кости. Кровь брызнула и потекла ручьем. Прежде чем верблюд испустил последнее дыхание, котел наполнился кровью больше чем наполовину.
После этого котел был поставлен на огонь, кровь варилась и кипятилась, ее мешали палкой до тех пор, пока она не обратилась в густую массу.
Когда ее сняли с огня и охладили, то по цвету и виду стала походить на печенку недавно зарезанного теленка.
Варево разделили между невольниками, которые с жадностью ее съели.
Сердце, легкое и печенка были приготовлены для Голаха и его семейства, а мясо, в очень небольшом количестве остававшееся на костях, было разрезано на куски и повешено сушиться на солнце.
В особенной части верблюжьего желудка обнаружилось примерно полтора галлона[17] воды, мутной и густой с остатками последнего пищеварения; но и эта жидкость была аккуратно перелита в козий мех для будущего употребления.
Внутренности тоже пригодились и были развешаны сушиться на солнце – они предназначались в пищу для невольников.
В продолжение этого дня Гарри и Теренс попросили разрешения поговорить с Голахом; они пришли в сопровождении кру и получили позволение сесть у входа в палатку.
Гарри научил кру, как изложить Голаху, что если он доставит их в приморской город, то получит за них такой богатый выкуп, какого нигде не найдет в другом месте.
На это известие Голах отвечал, что сомневается в их правдивости, не любит приморских городов, по делам едет подальше от моря и желает как можно скорее доехать до Тимбукту. Далее он объявил, что если бы все его невольники были такие же английские собаки, то может быть, и стоило бы труда доставлять их в приморской город; но так как большинство из них из тех стран, которые не предлагают выкупа за своих подданных, нет пользы вести их к берегу: еще, пожалуй, разбегутся, тогда пропали все труды даром.
После этого у него спросили, не продаст ли он белых невольников с двумя кру купцам, ведущим торг невольниками? Купцы отвезут их в приморский город и там продадут.
И этого Голах не обещал, говоря, что для этого придется их продать в пустыне, где он не выручит и половины их настоящей стоимости.
Они могли добиться от него лишь одного обещания: что они непременно увидят достославный город Тимбукту, если только дотащатся до него.
Поблагодарив Голаха за милостивую снисходительность, кру повернулся, за ним вышли и другие. Впервые постигли юноши весь ужас своего положения. Сытная пища и целый день отдыха были причиной того, что невольники обратили свои мысли от настоящего к будущему.