Колин и старик Билл с нетерпением ждали возвращения товарищей после свидания с Голахом.
– Ну, какие новости? – спросил Билл.
– Очень плохие, – отвечал Теренс. – Нет для нас надежды – мы отправляемся в Тимбукту.
– Нет, я-то уж не отправлюсь, – сказал старый матрос. – Разве что в иной мир. А в этом мне ни за что туда не дойти!
Глава XLVIII. Источник
Рано утром караван поднялся и двинулся в прежнем направлении, на запад. Голах вынужден был сделать этот обход для того, чтобы запасти воды.
Ближайший оазис отстоял на два дня пути. За все это время Голах находился в самом дурном расположении духа и сердился на все и на всех.
Доставалось и бедному верблюду, на котором он ехал: почему уходит далеко вперед от остальных? Доставалось и женам – почему отстают? Нечего и говорить, что спуску не было и невольникам – почему не следуют по пятам его верблюда? В промежутках отборные проклятия сыпались на сына и зятя – почему не погоняют как следует невольников? А белые рабы и без того находились в самом несчастном положении: ноги у них опухли и покрылись волдырями от раскаленного песка; шея и ноги от жгучего солнца обгорели и растрескались до крови.
Внутренности и мясо убитого верблюда давно уже были съедены, а вонючая вода из его желудка выпита.
Колин опять приобрел доброе расположение жены шейха и ему снова поручено было нянчиться с ее ребенком. Но как дорого доставались ему скудные подачки пищи и питья! Тяжесть негритенка была настоящим бременем в таком мучительном путешествии по раскаленному песку. Сверх того, черномазый мальчуган, занимая свое место на шее шотландца, завел привычку дергать носильщика за волосы, отчего кожа на голове у мичмана страшно болела.
Мучимые голодом и жаждой, изнуренные и ослабевшие страдальцы тащились, падали, боролись до тех пор, пока достигли оазиса.
Голах, обернувшись к своим спутникам, указал им на холм, на котором виднелись два-три тощих кустарника. Для всех понятен был безмолвный сигнал и все мигом воодушевились надеждой и радостью. С обновленной энергией путники ускорили шаг и, взойдя на холм, увидели у его подножия источник.
Поспешность, выказанная невольниками для утоления жажды, могла бы потешить сторонних зрителей; но их господин желал, по-видимому, преподать им еще один урок терпения.
Одним он отдал приказание прежде всего развьючить верблюдов, другим раскинуть палатки, третьих послал собирать топливо.
Пока исполнялись его распоряжения, он сам собрал всю посуду для воды и расставил ее около колодца. Потом привязал к кожаной бадье веревку и стал бережливо, не теряя ни капли, наполнять емкости мутной водой из источника.
Когда все его приказания были выполнены, он созвал жен и детей и подал каждому по кружке воды, требуя, чтобы они по-быстрому напились и убирались прочь.
Все повиновались безропотно и без недовольства. Затем позвали невольников, и те не заставили упрашивать себя. Каждый схватил кружку и жадно опорожнил ее; кружки были наполнены снова и так же быстро опустошены.
Количество воды, выпитой матросом Биллом и молодыми мичманами, жадность, с которой они ее глотали, изумила Голаха и заставила его во всеуслышание объявить, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его, а христиане – свиньи.
Когда все удовлетворили естественную потребность, Голах на собственном примере показал, что для утоления жажды человека достаточно одной кружки – едва ли пятой части того, что влили в себя его невольники.
Долгие годы вынужденного воздержания приучили черного шейха переносить лишения, и теперь он сам предпочитал придерживаться строгих правил.
Не прошло и двух часов после того, как кочевники расположились вокруг колодца, едва только они закончили поить своих верблюдов, как прибыл еще караван. Предводитель окликнул Голаха: «Мир или война?» – обыкновенный привет, которым прежде всего обмениваются незнакомые караваны при встречах в пустыне.
«Мир», – был ответ, и вновь прибывшие путешественники сошли с лошадей и раскинули свой лагерь.
На следующий день Голах имел продолжительный разговор с прибывшим шейхом, и по возвращении в свой лагерь вид у него был весьма хмурый.
Новый караван состоял из одиннадцати человек, восьми верблюдов и трех лошадей. Все люди были чистые арабы, и при них не было ни одного невольника. Все были отлично вооружены и не везли товаров, ехали с северо-запада, а по какой надобности, это их шейх Голаху сообщать отказался.
Хотя запас провизии таял, однако Голах не захотел уходить из оазиса в тот же день, из страха, как выяснил кру, столкнуться с неприятностями со стороны этих незнакомых арабов.
– Если он так боится их, – заметил Гарри, – то почему не стремится убраться подальше?
Кру объяснил, что если эти арабы – разбойники пустыни, то они не осмелятся напасть на Голаха, пока тот находится в оазисе.
Кру был совершенно прав. Разбойники никогда не нападают на путешественников в гостинице, но только на большой дороге. Пираты грабят не стоящие в гавани корабли, а идущие в открытом море. Точно такой же обычай сохраняется и в великом песчаном океане Сахары.
– Ах, как бы я желал, чтобы они оказались разбойниками и отняли нас от Голаха! – воскликнул Колин. – Тогда бы нас отвели, быть может, на север и отдали за выкуп. Тогда как теперь, если Голах отведет нас в Тимбукту, так мы навеки останемся невольниками в Африке.
– Нет, не бывать тому! – воскликнул Теренс. – Мы сами сперва сделаемся разбойниками. Я сейчас готов перебежать к ним, и тогда Голах лишится по крайней мере хоть одного невольника.
– То есть мастера Теренса о’Коннора? – спросил Билл.
– Да.
– В таком случае вы последуете только примеру мастера Колли, который отнял уже у него часть припасов.
– Оставим это, Билл, – сказал Колин серьезно, не намеренный шутить над добросердечной женщиной, помогающей ему. – Нам следует обратить внимание на более важные предметы. Теперь, когда достоверно известно, что Голах намерен вести нас в Тимбукту, пора действовать. Нам нельзя идти туда.
– Разумеется, нельзя, – подхватил Гарри. – Но как нам этого избежать? Срочно нужно что-то предпринимать. Каждый день пути на юг уводит нас все дальше от родного края, лишая надежды когда-нибудь избавиться от плена. Может быть, эти арабы могут купить нас и доставить на север? А что, если бы кру переговорил с ними?
Все согласились на этот план. Позвали кру и объяснили, что от него требуется, но негр возразил, что, если злобный Голах заметит его переговоры с арабами, ему не поздоровится. При этом он подтвердил замечание, сделанное белыми невольниками, что Голах и сын его не спускают с них глаз, с тех пор как здесь расположился посторонний караван; но что, впрочем, он не упустит первого удобного случая перемолвиться с шейхом арабов.
Не успел кру договорить, как вдруг увидел, что этот самый шейх направляется к колодцу за водой.
Негр тотчас встал и пошел вслед за ним.
Но быстроглазый Голах тотчас его увидел и велел идти назад. Кру подчинился, но не прежде как утолил свою жажду, по-видимому, не очень мучительную.
По возвращении кру сказал Гарри Блаунту, что успел переговорить с шейхом. Купи нас, предложил ему негр, и получишь богатый выкуп в Могадоре. На это шейх ответил, что белые невольники – собаки и не стоят того, чтобы их выкупать.
– Значит, и тут надеяться не на что! – приуныл Теренс.
На это кру покачал головой, явно не соглашаясь.
– Как? Ты думаешь еще есть надежда? – спросил Гарри.
Негр кивнул.
– Как? Какими средствами?
Кру не дал объяснения, но молча отошел в сторону.
За два или три часа до заката солнца арабы убрали свои шатры и отправились по направлению к высохшему колодцу, откуда только что ушел Голах. Когда они скрылись за холмом, Голах послал сына на вершину холма наблюдать за ними, а женам и невольникам приказал как можно скорее убирать палатки.
Дождавшись, когда ночные тени лягут на пустыню и опасные соседи скроются из вида, Голах отдал приказание скорее пуститься в путь, постоянно держась юго-восточного направления – что уводило караван все дальше от морских берегов, лишая англичан всех надежд на избавление от неволи.
Кру, напротив, явно обрадовался взятому направлению, несмотря на все возражения, которые высказывал прежде против путешествия внутрь страны.
Глава XLIX. Судьбоносный разговор
Во время ночного путешествия Голах все еще как будто боялся арабов, и так велико было его желание как можно скорее и подальше уйти от них, что он даже не останавливался для отдыха до тех пор, пока солнце не взошло на горизонте.
Прежде поступило распоряжение остановиться на отдых, Фатима, его любимая жена, подъехала к нему и некоторое время ехала с мужем рядом; оживленная жестикуляция позволяла понять, что разговор идет о чем-то важном.
Палатки были раскинуты, пища варилась в котлах. Вдруг Голах приказал матери того мальчика, с которым нянчился Колин, подать мешок с финиками, которые были отданы ей на сохранение.
Дрожа от страха, женщина встала, чтобы повиноваться. Кру бросил исполненный ужаса взгляд на белых невольников, и хотя они не понимали слов Голаха, однако видели, что надвигается гроза.
Женщина подала мешок, который и наполовину не был полон. Финики, которыми всех угощал шейх у высохшего колодца, были взяты из мешка, отданного на хранение Фатиме.
Женщина подала мешок
Мешок второй жены должен был быть целым, и Голах осведомился, почему это не так. Дрожа всем телом, женщина призналась, что съела его с детьми.
При этом признании Фатима злобно расхохоталась и произнесла несколько слов, которые увеличили ужас несчастной матери и в то же время заставили ее мальчика зареветь от страха.
– Я говорил, что так и будет, – сказал кру стоявшим рядом пленникам. – Фатима сказала Голаху, что финики съела христианская собака. Голах убьет его теперь, да и женщину тоже.
Кто путешествовал по великой пустыне и знаком с ее обычаями, тот знает, что нет большего преступления в пустыне, как украсть пищу или питье и съесть или выпить украдкой от своих спутников. Кому вверено хранение припасов, тот должен с опасностью для жизни сберегать их. Ни при каких обстоятельствах нельзя съесть ни куска, прежде чем он будет показан всем присутствующим и разделен поровну.