Если бы даже женщина и не лукавила, что съела вверенные ее надзору финики сама с детьми, так и это могло подвергнуть опасности ее жизнь, но ее преступление было гораздо более тяжким. Она помогла невольнику, христианской собаке, и возбудила гнев своего мусульманского властелина!
Фатима так и сияла счастьем, потому что, по ее мнению, только чудо могло спасти жизнь ненавистной соперницы.
Вынув из ножен саблю и зарядив ружье, Голах приказал всем невольникам усесться на корточках рядом. Приказание было мигом понято и исполнено: белые невольники устроились, где указано. Сын и зять Голаха встали перед невольниками и навели на них ружья: шейх приказал им стрелять при первом движении рабов.
Чудовище приблизилось к Колину и, схватив его за каштановые кудри, оттащило в сторону от товарищей и бросило на время одного.
После этого Голах приказал подать каждому порцию молока, кроме женщины, возбудившей его гнев, и Колина.
По мнению шейха, давать последним еду было пустой растратой, все равно что вылить молоко в песок.
Пища предназначена для поддержания жизни, зачем же питать тех, кому не суждено жить? Но по лицу его читалось, что он не принял еще решения, какой смертью им умирать.
Надзиратели с ружьями в руках не спускали глаз с невольников. Голах вступил в совещание с Фатимой.
– Что тут делать? – спросил Теренс. – Мерзавец задумал злое дело, как помешать ему? Неужели мы позволим ему убить бедного Колли?
– Надо немедленно что-то предпринять, – сказал Гарри. – Мы и так уж слишком долго медлили и вот дождались, оказавшись под прицелом ружей. Билл, что делать?
– Я вот думаю, что если мы все разом вскочим да накинемся на них? На счет три, например. Разумеется, двое или трое из нас будут убиты прежде, чем мы вырвем у них ружья. Но победа может быть за нами, если эти черные молодцы бросятся нам на подмогу.
Кру тотчас сказал, что пойдет с белыми и думает, что и его земляк согласится. Но выразил опасение, что вряд ли можно доверять остальным черным невольникам и что он не может расспросить их, потому что с ними придется говорить на языке, понятном хозяевам.
– Во всяком случае, нас будет шестеро против троих, – сказал Гарри. – Ну что, подавать сигнал?
– Непременно, – подхватил Теренс, уже поджав ноги, чтобы мигом вскочить.
Предприятие было отчаянное, но все твердо решились.
Еще оставляя оазис, пленники чувствовали, что от их борьбы зависит вопрос жизни и свободы, хотя обстоятельства вынуждали их выступить в самую неблагоприятную минуту, почти без всякой надежды.
– Ну, приготовьтесь, – шепнул Гарри со спокойным видом, чтобы не возбудить подозрений в надзирателях. – Раз…
– Стоп! – закричал Колин, внимательно прислушивавшийся к их разговорам. – Я не согласен с вами. Вы все будете убиты. Двоих или троих застрелят, шейх зарубит остальных саблей. Пускай лучше он убьет меня одного, раз ничего иного не остается, чем всех четверых, ради пустой надежды спасти меня.
– Не ради тебя одного мы решили действовать, – сказал Гарри. – Но и ради себя самих.
– В таком случае выступайте в удобный момент, – продолжал Колин. – А теперь и меня не спасете, и себя погубите.
– Черный великан непременно нас убьет – уж поверьте, – заметил кру, не спускавший глаз с шейха.
А шейх все еще совещался с Фатимой. На лице его читалось нечто ужасное, пугающее всех, кроме Фатимы. Убить, и не просто, а мучительно – такой приговор угадывался в каждой жестокой черте его лица.
Женщина, смертный приговор которой произносился в этом совещании, осыпала ласками своих детей, сознавая, что недолго с ними останется. На ее лице выражалась спокойная и безнадежная покорность судьбе, словно она сознавала, что ей не уйти от приговора неумолимой судьбы.
Третья жена отошла в сторону, села наземь с ребенком на руках; на лице ее выражались удивление, любопытство и сожаление.
По виду всего каравана посторонний зритель угадал бы, что грядет некое пугающее событие.
– Колин! – воскликнул Теренс. – Не можем же мы спокойно сидеть и смотреть, как тебя будут убивать. Уж лучше что-нибудь предпринять, пока есть хоть какая-то возможность. Ну, Гарри, давай сигнал.
– Говорю вам, это будет безумие, – уговаривал Колин. – Подождите, пока мы не увидим, что он намерен делать. Может быть, шейх и не убьет меня в ожидании жесточайшей мести, а у вас найдется другой случай, когда два ружья не будут нацелены вам в голову.
Товарищи согласились, что это замечание справедливо, и стали молча ждать, когда Голах выйдет из своей палатки.
Ожидание не затянулось. Закончив совещание с Фатимой, Голах появился снаружи.
На губах его играла зловещая улыбка; глядя на нее, всякий чувствовал, как дрожь пробегает по телу.
Глава L. Погребение заживо
Прежде всего шейх вытащил несколько ремней из своего седла, потом обратился к надсмотрщикам невольников и сказал что-то на неизвестном языке. Его слова вызвали более строгий надзор: дула ружей были приставлены ко лбу невольников, готовые выстрелить.
Голах посмотрел на Теренса и знаком велел ему встать и подойти к нему.
Теренс колебался.
– Встань, Терри и подойди к нему, – сказал Колин. – Он не причинит тебе вреда.
В это время вышла из палатки Фатима, неся в руках саблю своего мужа и с явным нетерпением ожидала, когда ее пустят в ход.
По совету товарищей Терри встал и подошел к тому месту, где стоял шейх. Подозвали и кру, говорившего по-английски. Голах взял его и Теренса за руки и повел в палатку. За ними последовала Фатима.
Шейх сказал несколько слов кру, который передал Теренсу, что жизнь его зависит от беспрекословного повиновения. Ему свяжут руки и он не должен кричать.
– Он говорит, – сказал мичману кру, – что если ты не будешь сопротивляться и не станешь кричать, он не убьет тебя.
И тут же посоветовал ирландцу спокойно покоряться, говоря, что при малейшем сопротивлении все белые невольники будут убиты.
Хотя для своих лет Теренс был очень силен, он хорошо сознавал, что в борьбе с черным великаном у него нет ни малейшей надежды выйти победителем.
Не крикнуть ли товарищам, чтобы начали действовать согласно уговору? Нет, нельзя – ведь если он закричит, то по меньшей мере двое будут сразу застрелены, третьему разобьют голову прикладом ружья, а четвертому – то есть ему самому – несдобровать в чудовищных лапах Голаха, или Фатима отрубит голову саблей, которую держит в руках. Поразмыслив так, Теренс покорился и дал связать себе руки. Кру последовал его примеру.
Голах опять вышел из палатки и вскоре вернулся, ведя за собой Гарри.
Дойдя до входа и увидев Теренса и кру, лежащих на земле со связанными руками, Гарри попятился и попытался высвободиться из хватки могучих рук. Но его усилия привели только к тому, что противник в ту же минуту повалил его наземь и крепко спеленал, одновременно укрывая свою жертву от бешенства злобной Фатимы.
Теренс, Гарри и кру вывели из палатки и расставили по местам, на которых они находились прежде.
С матросом Биллом и Колином проделали ту же операцию – накрепко связали.
– Что это задумало черномазое рыло? – спросил Билл. – Уж не хочет ли разом с нами покончить?
– Нет, – отвечал кру. – Он убьет только одного.
При этом негр посмотрел на Колина.
– Колин! Колин! – воскликнул Гарри. – Смотри, чего ты добился, помешав нам исполнить план! Как мы беспомощны!
– Тем лучше для вас, – отвечал Колин. – Теперь вам не сделают никакого зла.
– Да неужто это не зло, когда нас так крепко связали? – спросил Билл. – Нечего сказать, славный способ выказывать дружбу!
– По крайней мере, вы останетесь целы и невредимы, – отвечал шотландец. – Теперь вы не можете лезть на рожон, выказывая безумное сопротивление.
Теренс и Гарри поняли намек Колина и теперь только сообразили, зачем их связали.
А сделали это для того, чтобы они не помешали Голаху выполнить задуманный план мести в отношении провинившихся.
Теперь, когда со стороны пленников не было опасности, не стоило бояться возмущения от других, и двое стражей, надзиравших за ними, отправились тень палатки, чтобы освежиться глотком молока.
После короткого совещания с молодыми помощниками Голах с озабоченным видом принялся снимать вьюки с одного из верблюдов.
Предмет его поисков скоро обнаружился – через несколько минут он подошел, неся в руках большой мавританский заступ.
Тогда вызваны были два черных невольника; одному дали в руки заступ, другому деревянную лопату и приказали выкопать яму. Оба немедленно принялись за работу.
– Они копают могилу для меня или для этой женщины, а может быть, для нас обоих, – сказал Колин, спокойно глядя на работающих.
Товарищи не сомневались в истине его слов и в грустном молчании смотрели на происходившее.
Между тем Голах подозвал помощников и приказал готовиться к отправлению в дорогу.
Черным невольникам не представляло большого труда выкопать в сыпучем песке яму на четыре фута глубины. Тогда им велели копать в другом месте.
– Моя гибель неизбежна, – сказал Колин. – Он намерен убить двоих, и я, разумеется, буду одним из них.
– Он должен всех нас убить! – воскликнул Теренс. – Мы заслуживаем смерти, потому что имели глупость вчера уйти из оазиса. Нам следовало сделать попытку спастись, когда представлялась какая-нибудь надежда.
– Ты прав, – отвечал Гарри. – Мы безумцы – безумцы и трусы! Мы не заслуживаем ни сострадания в этом мире, ни блаженства в будущем. Колин, друг мой, если тебя осмелятся убить, то я клянусь отмстить за тебя, как только руки у меня развяжут.
– И я с тобой, – подхватил Теренс.
– Не заботьтесь обо мне, старые друзья, – отвечал Колин, не менее других взволнованный. – Подумайте лучше о себе, как бы избавиться из лап этого чудовища.
Внимание Гарри обратилось на Старика Билла, который, отвернувшись от них, знаками просил рядом сидевшего с ним черного невольника, чтобы тот развязал ему руки.