– Я свободен, – сказал Голах, когда ему развязали руки, – мы равны, и мы мусульмане. Я требую у вас гостеприимства. Дайте мне пить и есть.
Он подошел к колодцу и прежде всего утолил жажду; потом перед ним поставили блюдо верблюжьего мяса. Пока чернокожий шейх утолял голод, усилившийся от двухдневного воздержания, Фатима наблюдала за ним и, подметив странное выражение его глаз, пришла в большое смятение. В первое время плена она воображала, что Голах обречен если не на смертную казнь, то на вечное рабство; это убеждение стало причиной ее бесчеловечного поведения. Она подкралась к арабскому шейху и умоляла его разлучить ее с мужем, и не давать ее в обиду, но получила ответ, что Голах по условию мог выбирать любую из трех жен и что он – арабский шейх и его товарищи – честные люди, которые не станут нарушать данного слова. Козий мех с водой, немного ячменной муки для санглеха и еще несколько необходимых вещей были навьючены на верблюда, отданного Голаху. Черный шейх сказал несколько слов своему сыну и, кликнув Фатиму, приказал ей следовать за собой. Таким образом они отправились по дороге через пустыню.
Глава LV. Судьба Фатимы
Поведение Фатимы совершенно переменилось. Гордая, жестокая и безжалостная за минуту перед тем, она вдруг стала смиренной, как песок пустыни. Она не повелевала уже другими женами своего мужа, но подходила к ним с униженными мольбами, убеждая взять на попечение ее ребенка, которого, очевидно, решилась оставить здесь. Обе охотно откликнулись на ее просьбы. Наши моряки пришли в недоумение при этом обстоятельстве, потому что не видели явных причин, с чего Фатиме бросать своего ребенка. Даже кру не мог этого объяснить.
Когда ночные тени опустились на пустыню, мать рассталась со своим чадом, чтобы никогда уже, быть может, не обнять его в этом мире скорби и труда. За два часа до рассвета, вскоре после отъезда Голаха, в лагере подняли тревогу, которая сильно насторожила арабов. Исчез караульный, поставленный сторожить лагерь, пропали самый быстроногий верблюд и легкая, как стрела, скаковая лошадь. Тотчас же сделали перекличку невольникам и на поверке выяснилось, что недостает одного, а именно сына Голаха. Его отсутствие объясняло исчезновение верблюда и, возможно, лошади, но что сталось с арабом-часовым? Наверное, он не стал бы содействовать бегству невольника и не имел нужды сам бежать, потому что приобрел значительное состояние. Но тут не было времени переговариваться и удивляться – необходимо было послать в погоню, чтобы возвратить невольника, верблюда и лошадь.
Арабский шейх отрядил для этого дела четырех человек, которые и поспешили в путь, как только дневной свет смог указать им следы пропавших животных. Все полагали, что беглецы отправятся на юг, и потому путешествие каравана было отсрочено еще на день. Во время приготовлений к погоне было сделано еще одно неприятное открытие. Два корабельных ружья, взятых у Голаха, тоже исчезли. Ружья утащили из палатки, в которой спали два араба, именно из тех четверых, которых отрядами в погоню за бежавшими. Шейх сильно встревожился. Казалось, весь лагерь был наполнен изменниками; впрочем, пропавшие ружья были частной собственностью двух арабов, спавших в палатке, следовательно, их можно было винить только в глупости, но никак не в измене. Вопреки догадкам, следы пропавших вели не на юг, а на северо-запад – там в двухстах ярдах от лагеря на земле виднелось что-то темное. Когда приблизились, то увидели, что это тело араба, поставленного на часы в прошлую ночь. Он был убит. Возле него лежало одно из пропавших ружей; оно было сломано и забрызгано мозгами араба. Нетрудно было объяснить трагедию. Караульный заметил выбежавших из лагеря животных и, не думая, что они похищены, бросился за ними, надеясь без всякой тревоги загнать их домой. Сын Голаха, похититель верблюда и лошади, притаившись за одним из животных, выбрал удобный случай нанести часовому смертельный удар, но сделал это так тихо, что не потревожил сна в лагере. Без всякого сомнения, сын отправился к своему отцу, и ловкость, которую он обнаружил при совершении своего побега, да еще притом захватил лошадь, верблюда и ружье, не только удивила, но и восхитила тех, кого он обокрал.
При разделе невольников Гарри Блаунт и кру достались арабскому шейху. Кру разумел кое-что по-арабски и потому скоро вошел в милость к своему новому господину. Когда арабы толковали между собой, как найти средство отмстить убийце их товарища и возвратить потерянную собственность, негр, хорошо знакомый с характером Голаха, вызвался помочь им добрым советом. Указывая на юг, кру уверял, что в той стороне они непременно что-нибудь увидят или услышат о Голахе или его сыне. Старый шейх тем охотнее этому верил, что страна черного шейха лежала на юге, и Голах, убежав из лагеря, наверняка направился туда.
– Так зачем же этот собачий сын не поехал на юг? – спрашивали арабы, указывая на следы украденной лошади, которые вели к северо-западу.
– Если вы поедете на север, – повторял кру, – так наверняка увидите Голаха, а останетесь здесь – непременно услышите о нем.
– Эге! Да как же нам поспеть разом с двух сторон? – спрашивали арабы.
– Не надо поспевать – он сам за вами последует.
Арабы рады были верить, что их пропажа отыщется на дороге, по которой они намеревались следовать. Вследствие этого они решили продолжать свой путь. Слишком поздно поняли арабы, какую сделали глупость, когда так милостиво обошлись с Голахом. Теперь его не догонишь, и, по всей вероятности, сын теперь присоединился уже к нему. Такого врага, как Голах, не стоило выпускать из виду, и при этом воспоминании старый араб клялся бородой пророка, что никогда уже не пощадит человека, которого ограбил. Около часу шли они и все видели перед собой следы похищенного верблюда, но мало-помалу следы становились менее приметны и наконец совсем исчезли. Подул крепкий ветер и замел песком следы, которые были единственным светом, направляющим погоню. Надеясь на счастливую судьбу, которая возвратит им потерянные вещи, арабы продолжали путь в том же направлении, и, хотя потеряв явные следы, они вскоре нашли признаки, которые показывали им, что идут в верном направлении. Старый шейх, ехавший впереди всех, посмотрел направо и увидел на песке предмет, требовавший внимательного осмотра. Он повернул к тому месту, за ним последовали его спутники. Подъехав ближе, арабы увидели труп, лежащий на груде песка, с лицом, обращенным к небу. Все тотчас узнали лицо Фатимы. Голова несчастной женщины была отрублена от туловища и снова приставлена к нему, но только задом наперед.
Поучительно было страшное зрелище! Это доказывало, что Голах хотя и поехал на юг, но потом повернул назад, чтобы сбить с толку своих врагов. Его сын теперь соединился с ним. Когда Фатима отправилась со своим мужем, то, вероятно, предчувствовала роковую участь, ожидавшую ее, и по этой-то причине оставила свое дитя на попечение других жен. Никто из женщин, по-видимому, не был удивлен, увидев труп. Вероятно, они предчувствовали, что такая судьба постигнет Фатиму, и потому так охотно приняли на себя заботу о ее ребенке. Караван остановился на короткое время; женщины воспользовались им, чтобы засыпать тело песком. После этого опять пустились в путь.
Женщины воспользовались стоянкой, чтобы засыпать тело песком
Глава LVI. Еще один побег
Несмотря на то, что зять Голаха был прежде свободный человек, а теперь попал в рабство, новое положение явно не смущало его. Он старался оказывать разные полезные услуги своим новым хозяевам, смотрел за верблюдом, исправлял другие работы, и с его познаниями жизни в Сахаре действительно был очень полезен. Когда арабский караван остановился на ночлег вечером первого дня, он помогал развьючивать верблюдов, раскидывать палатки и, словом, везде поспевал где бы ни требовалось. В то время, пока другие невольники поглощали скудную порцию предложенной им пищи, один из верблюдов, принадлежавших Голаху – молодой, быстроногий мехари, на котором ездила Фатима – отошел на некоторое расстояние от лагеря. Увидев это, зять черного шейха, всюду поспевавший услужить, побежал со всех ног за мехари. Видно было, как он обошел верблюда сзади, как будто для того, чтобы погнать его назад к лагерю; но через минуту оказалось, что у него совсем другое было на уме. Вскарабкавшись на верблюда, он прижался к его горбу и что было силы поскакал прочь. Привыкнув слушать звуки его голоса, верное и разумное животное повиновалось его приказаниям. Шея его внезапно потянулась к северу и ноги так быстро зашагали, что всадник вскоре исчез из вида товарищей.
Это происшествие произвело сильное потрясение во всем караване и до того поразило своей неожиданностью, что никто из арабов не пошевелился, чтобы поспешить в погоню за беглецом. Часовые не были еще расставлены на ночь; все сидели на земле, каждый занимался своим скромным ужином. Прежде чем успели послать вслед беглецу пулю, ночные тени давно уже скрыли его, и единственным следствием двух-трех выстрелов было то, что мехари прибавил ходу, унося беглеца.
Через минуту были оседланы две быстроногие лошади; на одну сел хозяин украденного верблюда, на другую хозяин сбежавшего невольника. Каждый был вооружен ружьем и саблей и оба были уверены, что поймают беглецов. Только одно смущало их: обоим хорошо было известно, какой быстрый ходок этот мехари, и наступающая ночь благоприятствовала побегу всадника.
Весь лагерь все это время был на ногах: шейх собрал всех невольников и поклялся бородой пророка, что всех их следовало бы перебить и что, в пример прочим, он начнет со своих собственных рабов, то есть с Гарри Блаунта и кру. Многие из его спутников успели уже облегчить свой гнев тем, что жестоко поколотили своих невольников, в их числе был и сердитый хозяин матроса Билла. Бедного старика били дубиной, а он громко протестовал против ненавистного рабства. Когда бешенство старого шейха несколько поутихло, он достал длинный ремень и объявил, что оба невольника, ему принадлежащие, будут крепко связаны и никогда не получат свободы, пока остаются его собственностью.