— «Красная свобода», так?
Гринхальг улыбнулся:
— Да, сэр. Вы хорошо знаете историю.
— Я впечатлен. И польщен. А где сейчас капитан Рейнер?
Моряк снова улыбнулся. Меня это раздражало. Этот человек легко давал понять, что чувствует, но ничего не выражал словами. Он оказывал мне предпочтение.
— Не могу сказать, сэр. Капитан Рейнер взял с нас клятву молчать.
— Конечно. К тому же меня интересует Феттер. Полагаю, здесь подсказок не будет?
Он покачал головой:
— В последний раз, когда я слышал о капитане Феттере, тот курсировал между Средиземным морем и северо-западным побережьем Африки. Он усердно работает, сэр.
Я пожал плечами:
— Я буду работать еще усерднее.
Мне уже хотелось уйти, когда матрос аккуратно тронул меня за локоть. Я буквально проглотил приказ выдать ему плетей за такую вольность.
— Простите меня за невоздержанность языка, сэр. Я не хочу говорить попусту или сеять панику, но Джейкоб Феттер командует боевым кораблем, равного которому не было со времен Черной Бороды. У него в команде сто пятьдесят человек. Молодых, голодных. Способных. Вы, может, и одержимы мыслью словить Феттера за хвост, но, подозреваю, в его мыслях занимаете крайне мало места. — Матрос с шумом всосал воздух сквозь стиснутые зубы. — Вы всего лишь воспоминание, а не проблема.
Тяжелые веки. Глаза на глазах. Шрам или нет, но меня сводила с ума его ухмылочка. Я наклонился к нему:
— Будьте осторожны, мистер Гринхальг. Вы — незваный гость на этом корабле, а значит, нарушаете закон. И я в любой момент могу наказать вас за это.
— Я здесь, чтобы служить вам, сэр, — сказал он. — Если мои слова оказались неподобающими, прошу прощения. Я хотел только помочь, ничего более.
Я отослал его вместе с мистером Горроксом к пушке.
— Готовьте корабль к бою.
Пятый день штиля. Капитан Лоу один на полуюте наблюдает за звездами, вспоминает тот день на утесе, выходящем на порт Кинкейд. Отец учит его, как отыскать Полярную звезду. Как ходить в море, используя только эту маленькую точку света в небе. Они вместе разожгли костер, Лоу поразил отца познаниями в том, какой трут лучше выбрать и где найти лучшее место для огня. Он склонился над пучком сухой травы, овечьей шерсти и пуха. Нежно дохнул на центр жара, и тот расцвел в дереве при помощи обструганной палки. Еле заметное дрожание губ, поцелуй призрака; дым загустел, в его сердцевине проявился желток пламени.
Лоу и сейчас чувствует ту дрожь. Открывает глаза, а воздух будто пальцами касается его кожи. Звезды в воде неожиданно становятся смазанными, словно по меловым отметинам провели большим пальцем.
— Мистер Грей! — кричит капитан, стягивая рубаху и отвязывая главный фал грота. — Всех на палубу!
Они оставили нас, приняв за мертвых. Жнецу тогда выпал хороший урожай. Он потратил немало времени и вычистил гавань. Но некоторых не заметил. Тех, кто вроде бы явно находился в его списке: увечных, больных. Они проскользнули сквозь его пальцы. Феттер опережал меня на шесть дней. Шесть дней, пока мы ремонтировали шлюп и потом пустились по его следу. Мы стольких похоронили! Выскоблили палубы от такого количества крови! Предали наших братьев воде. Пили до умопомрачения, в буре напевая их имена.
Корабль ныряет. Ветер бьет нам в лицо. Туман брызг в воздухе. Становится холоднее. Людской пот застывает на линях. Стоит запах смолы, мокрого дерева, хлопают паруса, мы идем против стихии и потока. Дельфины сверкают, словно кинжалы, прошивая наш путь в воде. Голод обострил разум. Ни облачка. Ни земли. Пять дней дрейфа, застывшие, как трупы, — это большой срок, за него можно потерять себя, позволить ему скрыться. Но я знал — мы идем правильным курсом. На север. Всегда на север. Для этого человека нет другого направления. Я видел его лицо в пыльце звезд и странные всполохи в глубине. Руки и ноги занемели, дыхание вырывается белыми клубами, но я думаю только о том, что почувствует он, когда я начну растирать его в порошок вот этими пальцами. С ним ничто не могло сравниться. Феттер походил на айсберги, громоздящиеся вокруг корабля. Угрожал, но бездействовал. И когда я стану отрезать от него кусок за куском, тварь рухнет, обнажив свое синее холодное сердце.
Из «гнезда» послышался шум. Все взгляды обратились на северо-запад. Через минуту-другую от горизонта потянулись бледно-красные потеки, словно по воздуху заструилась кровь.
— Мистер Грей! Смените курс, если вас не затруднит. Лево руля на тридцать градусов!
Свет уже затухал, когда мы наконец поняли, что это. Горящий корабль, нос взорван, превратился в обугленные черные пальцы. Судно сильно накренилось на правый борт, киль поднялся из воды, а у меня в голове почему-то вертелись воспоминания о старой больной шлюхе из Рангуна, которую я посетил еще совсем молодым, вытащив из смердящей ванны. Я послал шесть человек на разведку под командованием мистера Грея.
Они вернулись, когда солнце скользнуло за горизонт. Старпом стоял на носу, зажимая рот руками. Нет выживших. Нет выживших. Вот и весь доклад. Предсказание для всех на борту «Гордости». Я не знаю.
Всем отрезали языки, выдавили глаза. В воображении у меня возник человек, расправляющий в комнате мокрый алый платок.
Тьма и дождь. Корабль качается вверх-вниз. Удары ледяного ветра. Ничего не остается, только прижиматься теснее друг к другу и думать. Пить из черпаков ром с порохом. Отливаешь прямо под себя, держишь тепло, хоть ненадолго. Спрашиваешь, могла ли жизнь стать иной, если бы еще мальчишкой ты свернул в другую сторону на темной аллее. Руки загрубели от работы, покрылись такими мозолями, что можно срезать кожу с большого пальца, а кровь не потечет. С сердцем такой номер не пройдет. Оно по-прежнему нежное, как у агнца. Нет любви, чтобы укрепить его. Нет разочарований. Ты — новичок в амурных делах. Нет жены. Нет детей. Ну, по крайней мере тебе о них не известно. Сидишь в трюме, подальше от команды. Смотришь сквозь кишащие паразитами швы корабля в смрадные черные ямы дерева и соли. Здесь почти безопасно, даже можно плакать.
Утро. Альбатрос по правому борту не отстает. Сильный ветер с юго-востока. Туман. Солнце цвета кости. Чистый воздух. Мистер Тэмсин готовит одну из черепах, найденных на борту «Горна». Мы собрались под грот-мачтой. Я поблагодарил матросов за их усилия. За их доверие. Сказал, что скоро погода испортится, а условия станут гораздо хуже. Некоторые люди улыбаются мне с подлинной симпатией. Я знаю — если попрошу, эти парни пойдут за мной хоть до водопадов на краю земли. У одних решительные, спокойные лица. Другие не хотят смотреть мне в глаза, но одобрительно качают головами. Они знают меня. Верят в меня. Их чувства поддерживают угасающую искру, которая еще теплится во мне. Да и была ли она вообще? Была ли?
Корабль поворачивает. На палубу падает тень. Черная рука скользит, вытянутая, изрезанная, с вывихнутыми пальцами, ужасная и нелепая, словно старается дотянуться до чего-то, что так и не заслужила. Крики. Волна тел. Люди снимают изломанные останки мистера Лернера, привязанные к бушприту.
— Срежьте его, — приказываю я, хотя команда запоздала.
Он валится на палубу. Кто-то поминает Господа. Глаза мертвеца плотно закрыты. Загорелая кожа стала цвета китовой шкуры. Зубы сжаты, выступили из-под отогнувшихся губ, словно пытаясь сбежать. Возможно, так хотел вырваться наружу крик. Надо чуть ли не рычагом разжать зубы, залезть внутрь и сорвать его с языка. Голос превратился в стеклянистую хрупкую массу, выглядывающую из горла: силуэт страха.
— Переверните его. — Это говоришь ты, но можешь поклясться, что не открывал рта.
Мистер Гринхальг подсовывает свою босую ногу под труп и переворачивает его на живот. Ты еле сдерживаешься, но все же не упрекаешь матроса в бесчувственности, хотя здесь другая причина — безумие. Спина мистера Лернера так исполосована плеткой, что сквозь опухшую рассеченную плоть виден позвоночник.
— Это сделали уже после того, как он умер, — замечает мистер Гринхальг, ковыряясь в зубах гнутым гвоздем.
— Мне кажется, только Господь может одарить таким знанием. Вы от нас что-то скрываете? Хотите нам что-нибудь рассказать? Признаться?
— Мертвецы не поют, — пояснил мистер Гринхальг, потом развернулся ко мне спиной и принялся сматывать канат. — Он бы визжал, как загарпуненный горбач. Мы бы смогли что-нибудь сделать.
— Тогда как он умер?
Матрос посмотрел на меня, на губах опять этот сводящий с ума намек на усмешку. Медленный взгляд. Таращатся бледные татуировки.
— Я не корабельный костоправ.
— Мистер Ливзли! — Я не свожу глаз с этой строптивой крысы.
Доктор осматривает тело и, нервно поправляя на носу пенсне, говорит, что вокруг рта умершего видны следы розовой кровавой пены и, похоже, тот умер от утопления.
— Я, правда, не могу сказать, в соленой воде или питьевой.
— Не важно, — отвечаю я.
Созываю людей. Говорю, что человек, совершивший убийство, не будет казнен, если выйдет прямо сейчас. Никто не выходит.
— В таком случае мое доверие оскорблено, так же как и доверие всей команды. Мистер Грей, организуйте наблюдение. На палубе и в кубриках. Когда найдем преступника, он отправится в тайник Дейви Джонса.
Не дрогнул ли мой голос немного? Я стоял там, а рука тряслась, как у старого паралитика, изрекал угрозы, а часть меня, похоже, пыталась сказать, что убийцу никогда не найдут. Что Феттер каким-то образом добрался сюда, прилетел на грозовом облаке и сейчас разгуливает среди моей команды, никем не замеченный. Возможно, матросы чувствовали холодное покалывание или боль в глазах, когда он проходил рядом. Возможно, понимали, что не могут сосредоточиться на отбрасываемой им тени. Взгляд отстранялся, перескакивал на другое место от отвращения перед этим чудовищем. Я никогда не смотрел на него, но оно сумело заразить мой разум, теперь там росла опухоль. Иногда я представляю Феттера в глубине; поверхность воды, словно вздымающийся черный плащ. Когда начинается буря, эта тварь поднимается наверх и в какой-то ужасный момент разворачивается, я вижу черты его лица. И верю: если это случится, мои глаза превратятся в пыль и сухим ручьем прольются