Они задремали под тревожное бормотание города, но поздним вечером обоих рывком пробудили недалекие препирательства, переросшие в громкую ругань. Они переглянулись, моргая, потом перегнали байк поглубже в дверной проем, и укрылись за ним.
— Кто приглядывает за этим городом? — мрачно пробормотал Чейсон. — Полнейшая халатность; будь эти люди под моим началом, я бы их расстрелял. — Он обвел взглядом темные жилища, обступившие их здание. — В конце концов, может, тут и не безопаснее всего…
— У нас нет выбора, — сказала она. — Ваши товарищи, помните?
Он поморщился и снова закрыл глаза.
— Чейсон? — (Он приоткрыл щелочку в вéках.) — Мне не спится. Я пойду раздобуду для нас немного еды и, может быть, каких-нибудь новостей, если выйдет. Подождите здесь, хорошо?
Он изнеможенно кивнул, понимая, что она его не бросает; она вернется. А она понимала, что он не покинет это место, пока не удостоверится, что Ричарда с Дариушем не будет.
Антея твердо ухватилась за байк и оттолкнулась. Отплыв на дюжину ярдов в воздух, она прыгнула в седло и налегла на педали вентилятора. Байк завелся, и она улетела.
У Антеи, оказавшейся в одиночестве и отвечающей лишь за саму себя, настроение сразу же поднялось. Разлитый в городе адреналин сказывался и на ней. Стоунклауд был прекрасен; необъятная чаша леса, инкрустированная зданиями как драгоценными камнями, не походила ни на один из городов, где ей случалось жить. Миллионы деревьев, образовывавших скелет города, объединялись в шары, вместе опутывая корнями комья земли. Некоторые, особенно вязы и дубы, раскидывали ветви на сотни футов во всех направлениях, а градостроители переплетали молодые ветки соседних деревьев, словно сцепленные руки. Срастаясь, они создавали грандиозные стены и фигуры. Среди ветвей обустроились тысячи конструкций из стекла и камня, в основном жилье в «театральном» стиле.
Стоунклауд, конечно же, был городом для туристов; красота эта создавалась целенаправленно и представляла собой исключение среди прочих унылых и однообразных городов Формации Фалкон. Стоунклауд был ложью — приманкой, рассчитанной на то, чтобы завлечь его посетителей на путь иммиграции. Антея ничего не имела против, потому что саму себя она не могла представить оседающей в каком бы то ни было городе, разве что под конец жизни ее унесет в Паквею, домой. Она была всюду чужой, причем по собственной воле, хотя, видя молодые пары, проплывающие вдоль артерий города, она по временам испытывала тоскливую зависть к их куда более незамысловатой жизни.
Кому-то приходилось обеспечивать существование этой жизни; в этом-то и состояла задача внутренней стражи и причина, по которой ее завели.
Антея приостановилась, выбросив мысли из головы, чтобы полюбоваться особняками. Театральный стиль подразумевал деление площадки, пребывающей в свободном падении, на две части: там был «зал», или место, где собирались люди, а напротив его находилось окно или большое архитектурное пространство, служившее «сценой». Она видела дома со стеклянными куполами, выглядывающими из лесной оправы, контуры из плетеной лозы и бархата, спрятанные в глубине за стеклом. Свет ламп озарял замысловатые навесы из ветвей и листьев; в некоторых из этих будуаров она мельком увидала мужчин и женщин, вальяжно развалившихся в воздухе.
Легко — поначалу — игнорировалось то обстоятельство, что во многих особняках не было видно света.
Над сияющим лесом возвышались гигантские городские колеса из металла — не менее шести. Они заполняли чашу, как «сцена» перед ее «залом»; каждое из колес величественно вращалось внутри сферической клетки из обросших лесом балок. Ночью они создавали сверкающую галактику, способную завораживать взор долгими часами. Рядом с ними висела еще одна чаша, полусферический амфитеатр, который обнимал меньшую сферу, плетеную. Он был залит прожекторами даже в этот поздний ночной час, выставляя напоказ вмонтированные в него дюжинами цветастые декорации и предметы реквизита. Огромная надпись на боку сферы гласила:
Стоунклауд совершенно не походил на родные города Антеи, однако всепоглощающие темнота неба, суматоха и повсеместная торговля дарили ощущение чего-то хорошо знакомого. Антея чувствовала — особенно пролетая мимо всех этих окон, свечение которых намекало на прихотливые интерьеры за ними, — угрызения за сделанный ею выбор. Ей приходилось напоминать себе, что в той жизни, которой она жила, было свое предназначение, и что она еще сможет однажды вернуться домой, как только это предназначение будет исполнено.
Ричард снабдил Чейсона адресом. Что ж, у Антеи был свой собственный, зазубренный наизусть вместе с такими же адресами в дюжине других городов и мелких городков. Их дал ей Эргез — как и следовало добросовестному внутреннему стражу.
Ориентация в трехмерном пространстве города давалась Антее естественно. Она высматривала уличные знаки, которые здесь следовали общепринятому правилу: то есть выглядели как три стрелки — красная, желтая и синяя, соединенные хвостиками, — чтобы указать городские оси x, y и z. Все адреса состояли из трех цифр, обозначающие расстояние в ярдах от официального городского центра (точки «0,0,0»). Она следовала вдоль вьющихся штопором артерий, летела параллельно полосам фасадов и леса, оставляла позади гроздья усадеб, забранных в причудливые кованые шары поперечником в сотни футов. Она не потерялась.
Несмотря на поздний час, бар, о котором ей говорил Эргез, был открыт. Она привязала свой байк и прыгнула к веревочным петлям, торчащим при входе, едва не задев плакат с надписью «СМЕЙСЯ С КОРБУСОМ». А вот внутри ее уверенность пошатнулась, потому что здесь было битком набито, как в осином гнезде, и она никого не узнавала. Потом она приметила своего связного за барной стойкой.
Стойка была немудрящей: латунная труба с шеренгой подстаканников. Посетители висели в воздухе по одну сторону от нее, а официанты сновали туда-сюда по другую. Перед мужчиной с бесхитростной круглой физиономией, рядом с которым она пристроилась, стояла дюжина опустевших спиральных стопок, и сам он явно выглядел не слишком трезвым.
— Рэйхэм, — сказала она, тряхнув его за руку. — Вот и я.
Он несколько секунд пялился на нее, прежде чем выговорить:
— Черт. Я проиграл пари.
— Гонлин, — сказала она. — Он где-то тут?
Рэйхэм помотал головой, чего явно делать не стоило. Ему потребовалось полминуты, чтобы снова найти взглядом Антею (находившуюся менее чем в трех футах от него), после чего он сказал:
— Вся чертова банда ушшла вчера в Шлипштрим. Он с тобой?
Женщина кивнула. Рэйхэм просветлел.
— Здорово. Я… дальше я этим займусь. — Он развернулся, потерял опору и шлепнулся на стойку.
Спешащая мимо официантка крикнула: «Бумажный пакет на четырнадцатое!» Ближайшие посетители переместились так, чтобы не выпускать Рэйхэма из поля зрения.
— Извини, — сказал Рэйхэм. — Извини. Совершенно не ожидал тебя увидеть. Решил, что меня… бросили одного.
— Рэйхэм. — Она взяла его за руку. — Я не понимаю. Почему они ушли?
Он отвел взгляд — само замешательство с бегающими глазами.
— Да тут заявилось что-то… эдакое, — сказал он. — Из зимы. Нам пришлось улепетывать, пока оно нас не достало.
— Что? Говори яснее, Рэйхэм, черт возьми. Что-то пришло за ними? Нет, кто-то пришел за ними?
Рэйхэм поспешно продолжил:
— Ага, ну, это, Гонлин сказал, больше шансов на ренде… ранд… встретить тебя все равно в Слипстриме, птамушто вот куда отправится Фаннинг. Птом, там нет войны. Вот он и перенес всю операцию, бз мня конечно, мне велено выглядывать вас. — Он основательно клюнул носом, глаза у него стали закрываться.
Она потрясла его.
— Где в Слипстриме? Черт возьми, Рэйхэм, где у меня рандеву?
Он чуток очнулся, чтобы сказать ей, а затем провалился в сон. Антея оплатила счет и поманила одного из вышибал.
— Суньте его в зону веса, чтобы не утонул в собственной блевотине, — сказала она. Потом вернулась к своему байку и, не оглядываясь, умчалась к свету и хаосу города.
Антея обнаружила, что ее не тянет возвращаться тут же к Чейсону. Ей требовалось обрести хоть немного уверенности, что она у руля — пусть бы и у руля байка и своих собственных мыслей, — поэтому она по расширяющейся спирали летела сквозь город, поглядывая на достопримечательности и раздумывая, что делать дальше.
Проблема заключалась в том, что стоило ей отвлечься от действия, как ее мысли неизбежно возвращались к сестре. Кроме Телен, семьи у Антеи не было; Антея заботилась о ней после того, как их родители погибли волей несчастного случая. Она научилась драться, чтобы защитить Телен от хулиганов, которые издевались над ними за то, что они жили под государственной опекой. Телен всегда была скорее мечтательницей, запоем читала, тогда как Антея выросла человеком действия. Тем ироничнее, что той, кто в двадцать лет решил покинуть Паквею в поисках легендарной внутренней стражи, стала как раз Телен. «Я не могу растратить остаток своей жизни в этой маленькой убогой стране», — выкрикивала она, когда Антея попыталась убедить ее в нелепости ее планов. — «Я лучше замерзну или умру с голода в темноте, чем откажусь от шанса найти что-нибудь получше». И тогда сестры ушли вместе. Несмотря ни на что, они нашли стражу, и тем самым — новую жизнь. Даже, как иногда думалось Антее, новую семью.
Антея доверила Гонлину свою жизнь. Гонлин отплатил за это доверие, пообещав убить Телен, если Антея расскажет еще кому-нибудь в страже, чем занимается его группа.
Вот тебе и семья.
Ближе к рассвету она оказалась на окраинах Стоунклауда, где, если завернуть за угол или посмотреть вверх, внезапно открывался вид на свободное воздушное пространство. Поначалу окружающая обстановка никак не отличалась от внутренних районов, но затем Аргайр обогнула высокий конус из сверкающего стекла и древесных зарослей и чуть не врезалась в толпу народа.