По стечению обстоятельств первыми соприкоснулись два многоквартирных дома. Здание Фалкона походило на скучную бетонную коробку, здание Гретеля представляло собой тор с окошками, разукрашенный деревянной резьбой. Когда между зданиями оставались несколько последних ярдов, их окна начали открываться, а в них — появляться вооружившиеся чем попало люди. Они вытаращились друг на друга — и каждый глаз, каждый бинокль и каждая подзорная труба на многие мили со всех сторон сошлись на них тоже.
Последовал мягкий толчок, когда угол «коробки» ткнулся в «бублик». Теперь нападавшие и защитники оказались достаточно близко, чтобы разглядеть страх на лицах друг у друга. Потекли долгие секунды, никто не двигался с места.
А потом кто-то высунулся из окна с фалконской стороны. В руках он держал не оружие — только белую ткань, которой размахивал перед собой, выпрыгивая на стену здания. Это был Корбус. С легким толчком ног он отделился от своего дома и выплыл в небольшой уголок открытого воздуха, сохранившийся между фасадами.
По прямоугольному многоквартирнику пробежал тихий рокот узнавания. Когда все уставились на артиста, приземистый, мускулистый фалконец набрал воздуха и взревел:
— Население Стоунклауда не ссорилось с населением Неверленда!
Пронесся еще один легкий гул, на этот раз с обеих сторон.
— Мы такие же! — продолжал Корбус. — Пешки в руках людей, которые хотят разрушить два наших замечательных города!
— Вы и правда верите, — спросил он людей, глазевших на него из квартир Неверленда, — верите в глубине души, что Неверленд сможет проглотить чужой город и не измениться? — Он покачал головой. — Вы же понимаете. Победите вы или нет, но в результате этих перемен ваш замечательный город будет порушен. Разве он уже не потерпел, и причем значительно?
Он задел больной нерв. Прежней компоновкой Неверленда уже пожертвовали ради этой атаки — даже традиционным расположением города по отношению к соседям. Корбус правильно рассчитал, какое это вызовет возмущение.
— Но до этого не обязательно доводить. — Он выкатывал из себя слово за словом, словно увесистые камни в ряд. Как и на стадионе Стоунклауда несколько дней назад, он разметал в стороны руки и ноги звездой и сказал: — Присоединяйтесь к нам, к вашим соседям! Не как завоеватели или рабы, но как равные! Вместе мы можем сказать «нет» этой бессмысленной войне. Вернуть нашим городам былую славу. Жить дружно вместе!
Его слова отразились эхом и замерли вдали. На долгие мгновения воцарились безмолвие и бездвижность — что вверх, что вниз вдоль плоскости сходящихся зданий. Затем напротив Корбуса открылось окно.
В нем появился старик. Он тоже был безоружен и держал в руке один-единственный маленький клочок бумаги: банкноту таинственной валюты, которая недавно начала ходить по обоим городам.
Он выплыл наружу. Двое мужчин сошлись в воздухе, и каждый медленно протянул вперед руку. Они обменялись рукопожатием.
Раздался общий вздох; в глазах у тех, кто за мгновение до этого прятался за окнами, ожидая нападения, появился свет надежды. Они начали нерешительно собираться в стайки, переговариваясь и куда-то показывая руками.
А потом кто-то вскрикнул: «Предатель!». Со стороны Гретеля выскочила из окна одинокая фигура со вскинутой винтовкой. Раздался выстрел, старик содрогнулся и выпустил руку Корбуса. Еще выстрелы, и Корбус зарычал и прижал руку к уху, туда, где воздух помутнел от брызг крови. Он схватился за веревку и стал подтягиваться обратно в окно квартиры.
Крики и яростный рев покатились во все стороны, словно круги по озеру. Повсюду внезапно зазвучали выстрелы; и когда с хрустом сошлись вместе остальные здания, на города Стоунклауд и Неверленд обрушились хаос и безумие.
Антея выбралась на невесомую улицу. Поднимаясь по входному колодцу, она представляла, будто движется горизонтально, скользя вдоль перекладин лестницы; в результате, когда она отодвинула металлическую крышку на мостовой и высунула голову, то обнаружила, что смотрит вниз (а может, вверх) на огромную стену из булыжников. Лишенная выраженного направления улица предстала головокружительной плоскостью.
В витрине напротив через улицу зависли в воздухе багеты и буханки хлеба — прямо трюк фокусника; на крыше магазина встала дыбом черепица, будто шерсть на загривке вспугнутого зверя. Чуть дальше по тротуару кресло-качалка всплыло в четырех футах над булыжниками; и повсюду медленно выползал в воздух дымка из пыли, камешков и песка, скопившихся за долгие годы на всех горизонтальных поверхностях.
Антея прикрыла глаза, сосредоточилась и представила себе новые верх и низ, такие, чтобы улица располагалась плашмя, на которой всего лишь все оказалось невесомым. Это немного помогло; когда она открыла глаза, то смогла вообразить, что ступает из колодца на обычную мостовую, только дополнительно можно еще и летать.
Все стонало, трещало и скрипело, освобождаясь от гнета силы тяжести, под которым оно так долго прожило. За этим шумом и отдаленным грохотом взрывов Антея едва уловила шорох позади себя. Она повернулась и обнаружила, что из открытого окна второго этажа в нее нацелена винтовка.
Антея подняла руки.
— Я за город, — крикнула она.
Наступила пауза. Затем голос (не без легкой примеси паники) крикнул в ответ:
— За который?
— Я защищаю Стоунклауд, — медленно и громко сказала Антея. Руки она держала на виду.
— Ты не фалконская, — сказал тот, другой. — Ты зимний призрак.
Тут проснулась прирожденная язвительность Антеи.
— Какой ты, однако, проницательный! — сообщила она. — Только это делает меня таким же иностранцем для гретелей, как и тебя. И я пытаюсь помочь вам.
— Почему?
Тут Антея опешила. Открыла рот, чтобы рассмеяться, и ответить: «Понятия не имею», но передумала. Всплывая в воздухе, она лучше рассмотрела мужчину за окном; тот выглядел на сорок с лишним. Спальня позади него была оклеена желтыми обоями в цветочек.
— Мой дружок отсюда, — сказала она наконец. Дело обстояло не так, но слова были достаточно близки к правде, так что и для самой Антеи признание прозвучало вполне искренним. Ощущение от этой мысли оказалось не особенно уютным.
— Он настаивал, чтобы оставаться и драться, — сказала она. — Что я должна была делать? Бросить его?
Винтовка дрогнула.
— Тогда где же он?
Она ткнула пальцем через плечо:
— Слышишь взрывы?
Наступила еще одна пауза, пока он это обдумывал. Потом:
— Тогда тебе лучше отправляться к нему.
— Да. Спасибо. Гм… — теперь она парила на высоте крыши, а улицы внизу превращались в странный лабиринт. — Где бы мне добыть байк?
Защитник дома махнул винтовкой вправо.
— Я недавно видел, как несколько наших парней пошли туда. Кто-то сказал, что там засел в своем доме один богач.
— Ага. Ну, спасибо. — Она поискала, чего бы такого добавить умного или хотя бы обнадеживающего. — Удачи!
Тот фыркнул и захлопнул окно.
Баюкая пострадавшую руку, Антея вспорхнула в указанном им направлении, размышляя, когда это она успела решить, что таки да, она попытается именно искать Чейсона, а не способ улизнуть из города.
Чейсон очнулся, ощутив на своем запястье маленькую руку. Он моргнул, приходя в себя, и обнаружил перед глазами бездну огня и кружащихся обломков в окружении заросших лесом парковых шаров, совершенно неуместных рядом с пламенем. Рука сжалась, его потянули в противоположном направлении; он поднял голову и встретился взглядом с девочкой-посыльной, не старше двенадцати лет, которая одной рукой держала его за руку, а другой сжимала веревку.
Он улыбнулся ей, но она с головой погрузилась в дело, подтягиваясь по веревке, так что они проплыли обратно сквозь дым и дрейфующий щебень к полураскрытой двери на цирковом шаре, с которого ободрало половину обшивки. Чейсону удалось проникнуть в нее собственными силами, хотя из уважения и благодарности он позволил девочке удерживать его за руку, пока они не пробрались внутрь. Затем он осторожно отстранился.
— Спасибо, — сказал он, положив руку ей на плечо. Теперь, когда они оказались в здании, она позволила себе озорную улыбку, а затем ускакала прочь. Чейсон сказал бы больше, но строение как раз лишалось еще одного слоя настилов под возобновившимся ракетным обстрелом. На внутренних уровнях бушевал хаос, все разлеталось в щепки, люди закрывали уши и прятались.
Чейсон отправился в обшитый железом центральный зал, где тщательно выстроенная модель города превратилась в плавающую груду деревянных кубиков. Здесь сгрудилось множество мужчин и женщин. Несколько минут назад они были собраны в действующую военную организацию; теперь же обратились в тех, кем были два дня назад — горожанами, матерями, рабочими. Застыв в панике, они обратили взгляды к вошедшему Чейсону.
— Здесь небезопасно! — крикнул Чейсон. — Вы должны спасаться, пока можно. — На то, чтобы благополучно вывести всех из здания, оставалось не более пары минут; позже здание могут окружить приближающиеся крейсера, которые расстреляют любого, покидающего его с тыла.
— Нет!
В дверях появился Корбус. У бывшего Атласа, силача, а ныне временного мэра Стоунклауда шла кровь из рассеченного уха, а с бледного лица не сходило выражение ужаса. Ушедшие с ним люди теперь мрачно окружали его. Один из цирковых акробатов держал в руке магазинную винтовку, небрежно направив ее в сторону Чейсона.
Корбус раскинул огромные руки, на его лице красноречиво отразилась трагическая скорбь.
— Наш город, — воскликнул он. — Никому, кроме нас, не спасти наш город.
— Ничего вы не спасете, если вас убьют, — сказал Чейсон, говоря максимально без обиняков, чтобы попытаться пробить театральность Корбуса. — Оставаться здесь — плохая тактика.
Корбус покачал головой.
— Посмотри на них, — сказал он, указывая Чейсону за спину, словно мог видеть сквозь стены блокхауза. — Здесь, внутри, всего два корабля! Всего два! Остальные уничтожены.