– Извините, ваше величество, но у нас нет своих людей в Йозгате, которые бы наблюдали за сражениями. Мы ждем, когда слух дойдет до нашей стороны реки, а затем стараемся вычислить, кто лжет, а кто – нет.
– А как вы делаете это?
– Осторожно, – ответил курьер и, услышав смех короля, покачал головой: – Я не шутил, ваше величество. Всякие слухи о том, что происходит между Санджаром и Коркутом, похожи на пузыри. Мы пытаемся проколоть эти пузыри и посмотреть, какие из них ничего не оставляют, кроме дурного запаха.
– Позор, что, кроме сбора сплетен, Аворнис не может сделать ничего больше, – заметил Ланиус.
Курьер опять покачал головой.
– Нам приказано не оказывать предпочтения ни одному из принцев ментеше. Пусть крушат друг друга так долго, как им нравится.
Вот она, скучная мудрость Граса.
– Хорошо. – Ланиус пожал плечами. – Я полагаю, это просто говорит мое нетерпение.
Его шурина одолевало нетерпение другого сорта.
– Не могу дождаться, когда Лимоза родит ребенка.
– А?
Если Орталис начнет говорить о том, как он хочет сына, Ланиус намеревался найти предлог, чтобы исчезнуть. Он не хотел слышать о ребенке, который может оказаться угрозой для положения его собственного сына.
Но не это было на уме у брата Сосии.
– Существуют вещи, – продолжал он, – которые ты не можешь делать, когда женщина носит ребенка.
– А? Что, например?
Определенные позы были неудобны, когда у жены вырос живот, но они продолжали заниматься любовью почти до самого появления на свет Крекса и Питты.
– Кое-что, – повторил Орталис, но не стал уточнять.
На этот раз Ланиус не стал еще раз говорить «а». Он сказал:
– О!
Воспоминания о покрытой рубцами спине Кристаты, то, как израненная кожа ощущается под пальцами, – все это словно вспыхнуло у него в мозгу. После секундного раздумья он тряхнул головой. Наверное, в этом проявляется его слабость, но он действительно не хотел ничего знать о развлечениях сына Граса.
На его лице, должно быть, отразилось то, о чем он думал. Принц Орталис покраснел.
– Не будь таким высокомерным, – сказал он, – я не единственный, кто делает подобные вещи.
– Я ничего такого не говорил (и ведь это правда!). – Ланиус не желал еще одной ссоры с Орталисом; их и так было слишком много. Но ему также не хотелось, чтобы законный сын Граса думал, что ему нравится сама мысль о подобных развлечениях. – В мире и так достаточно боли. Какой смысл добавлять ее специально.
Он почти добавил: «Это похоже на деяния Низвергнутого», – но в последнее мгновение проглотил эти слова. Если Орталис ничего не знает о Низвергнутом, зачем ему говорить об этом?
– Ты не понимаешь.
– Ты прав, – Ланиус кивнул, соглашаясь. – Я не понимаю.
Он не ожидал от Орталиса объяснений и не хотел их. Но шурин все-таки объяснил:
– Это не добавляет боли в том смысле, в каком понимают ее мучители-ментеше. Тут другое.
– Как это? – все-таки спросил Ланиус. Вопрос вырвался раньше, чем он успел заткнуть себе рот.
– Как? Я скажу тебе как. Потому что, когда это делается, оба человека наслаждаются этим, вот как.
Орталис бросил вызывающий взгляд на Ланиуса.
Даже Кристата признавала, что кое-что поначалу нравилось ей. А потом, когда все зашло слишком далеко для нее, может быть, Орталис принял настоящий страх за поддельный, который был частью игры. Ланиус не исключал, что именно так все и было.
«Но он хотел охотиться на девушек для развлечения. Как я могу забыть об этом? Что бы он стал делать, когда бы поймал их?»
Молчание Ланиуса рассердило сына Граса.
– Проклятие, я говорю тебе правду, – сказал он.
– Ладно. Я верю тебе.
Ланиус не верил, но... судя по всему, Орталис сам верил в то, что говорил. А Ланиус верил – нет, он знал, – что спорить с принцем было бесполезно.
Несколько дней спустя у Лимозы начались роды. Нетта, очень опытная акушерка, которая в свое время помогала Сосии, занялась женой Орталиса. Ланиус не прохаживался за дверями спальни Лимозы, это было занятие для Орталиса. Но король все-таки получал сведения от женщин, которые помогали акушерке. Из того, что они говорили, следовало, что все шло как положено. Ланиус надеялся на благополучный исход. Неважно, что он думал о Петросусе, он хорошо относился к дочери ссыльного казначея.
Солнце только что село, когда высокий тонкий крик новорожденного раздался из спальни. Спустя некоторое время оттуда вышла Нетта.
– Поздравляю, ваше высочество, – сказала она. – У вас отличная, здоровая дочь, и ее высочество, ваша жена, хорошо себя чувствует.
– Дочь? – Орталис не потрудился понизить голос и скрыть разочарование, прозвучавшее в нем. Но затем он изобразил что-то вроде смеха. – Ладно, мы просто еще раз попытаемся, вот и все.
Но не раньше чем через шесть недель, – твердо указала акушерка. – Вы можете причинить ей настоящий вред, если сделаете это слишком рано. Я не шучу насчет этого, ваше высочество. Держитесь подальше от ее постели, пока не пройдет шесть недель.
Как давно кто-нибудь, кроме Граса, разговаривал с Орталисом таким тоном? Принц просто кивнул:
– Хорошо.
– Принцесса Лимоза сказала, вы собирались назвать девочку Капелла. Это так?
– Да. Так звали ее мать, – подтвердил Орталис.
– Хорошее имя, – кивнула акушерка. – У меня есть двоюродная сестра по имени Капелла. Она очаровательная женщина, и я уверена – ваша маленькая принцесса будет такой же.
Что Орталис ей ответил, этого Ланиус не слышал. Он ушел в свою спальню и сказал Сосии:
– Это девочка!
– Я не думаю, что есть кто-нибудь на полмили вокруг, кто бы этого не знал.
– Ну да, у Нетты такой голос. Все равно это хорошие новости.
– Действительно, – согласилась Сосия. – Я все-таки беспокоюсь о наследовании.
Что бы могло произойти в случае смерти Граса, человека отнюдь не молодого? Сам Ланиус считал, что он должен стать тогда единственным королем, но согласится ли шурин? На сегодняшний момент у него был сын, а у Орталиса не было.
Могут быть сложности, – сказал Ланиус.
– Они уже есть, – покачала головой Сосия. – И грозят катастрофой.
Ему ежедневно приносят новости о гражданской войне между принцами ментеше. А что, если кто-нибудь однажды прочтет донесение о гражданской войне, бушующей между претендентами на трон Аворниса? Ланиус вполне допускал, что такое могло случиться.
Сосия прочитала это у него на лице.
– На этот раз мы увернулись от стрелы. Что будет через год или через два?
– Ты права, – вздохнул Ланиус – Но, клянусь бородой Олора, я бы хотел, чтоб ты была не права... – Он остановился, а затем продолжил: – И есть еще кое-что, в чем ты тоже оказалась права.
– О чем ты?
– Орталис и Лимоза. – Ланиус рассказал ей, что Орталис говорил и что он, Ланиус, думает по этому поводу. – Другое дело, что Лимоза по уши влюблена в твоего брата, несмотря на – или, может быть, как раз из-за этого.
– Ты имеешь в виду, что ей нравится все то ужасное, что он делает? – Сосия поморщилась. – Это отвратительно! – Она помолчала, потом задумчиво произнесла: – Хотя кому-то может нравиться то, что другой считает отвратительным.
Ланиус кивнул. Спустя мгновение он подумал, что лучше бы этого не делал, так как догадался, что жена вспомнила о его развлечениях со служанками. Он отвернулся с невинным видом. Сосия засмеялась. Она знала, что он все понял правильно.
24
Аворнийские солдаты рыскали по округе в поисках древесины и масла, чтобы устроить принцу Всеволоду величественный погребальный костер, который затем соорудили вне пределов дальности полета стрелы из Нишеватца. Белойец вышел к грозным стенам города с флагом парламентера и обратился к его жителям с пламенной речью. Они молча взирали на него с зубчатых стен и дали ему уйти, не послав ему вслед ни одной стрелы.
– Ну, ваше величество, я рассказал им, что принц Всеволод покинул этот мир. Я сообщил им, что я буду править Нишеватцем, когда Василко будет изгнан из города. Я говорил им – и они слушали меня! Значит, у них нет ко мне ненависти.
– Хорошо, – сказал Грас, нисколько при этом не слукавив. – Тогда отправьте дух Всеволода в небеса вместе с дымом костра, а затем мы продолжим наше дело здесь, на земле.
Когда Грас смотрел, как тело старика утонуло в дыму, он вспомнил своего отца, и боль от давней утраты резанула его словно ножом. Он быстро сморгнул и отвернулся от погребального костра. Жара, дым и яркий огонь были достаточным оправданием для его мокрых глаз. Он вытер их рукавом туники и посмотрел на Нишеватц. Бородатые воины на стенах города наблюдали за тем, как Всеволод покидает этот мир, так же напряженно, как солдаты, которыми командовал Грас. Он видел, как некоторые из них указывали на костер, и размышлял, о чем они могли говорить друг другу.
– Скажи мне, – обратился он к Белойецу, – твой народ имеет обычай сравнивать один погребальный костер с другим?
– О да, – ответил черногорец. – Я думаю, так принято у любого народа, сжигающего своих мертвых, а не кидающих их в ямы. Погребальный костер – великая вещь. Разве можно не сравнивать один с другим?
– Тогда принца Всеволода будут помнить долгое время. – Грасу пришлось повысить голос, чтобы его услышали среди треска пламени.
– Да, это так, – кивнул Белойец. – Вы послужили ему лучше в смерти, чем делали это при его жизни.
Король бросил на него угрюмый взгляд.
– Вы так думаете, ваше превосходительство? Извините – я имел в виду, ваше высочество. Вы на самом деле так думаете? Если бы мне было все равно, что станет со Всеволодом, зачем мне тратить время и силы, пытаясь восстановить его на троне Нишеватца?
– Почему? Ради своих собственных целей, конечно. – Белойец выразительно пожал плечами. – Чтобы попытаться удержать Низвергнутого от завоевания рубежа здесь, в стране черногорцев. Я не говорю, что это плохие причины, ваше величество. Я говорю, что это причины, не имеющие ничего общего со Всеволодом как с человеком, – пусть боги охраняют теперь его дух. Он мог бы быть зеленым козлом, и вы все равно делали бы то же самое. Мы оба люди, которые видели и то, и это. Вы будете г