на глазах приятелей вынес из гримерной известной танцовщицы капроновые чулки весьма сомнительного качества, которые тут же и продал на выходе полноватому мужичку лет сорока пяти за весьма кругленькую сумму, то они всерьез призадумались. Странно было наблюдать за мужчиной, который, уткнувшись лицом в чулки, шумно и с невероятным аппетитом, расширенными от восторга ноздрями, вдыхал запах предмета своего обожания. А потом, повязав чулки на шею будто шарф, он гордо пошел по улице.
Еще через неделю приятели дали название своей неофициальной компании – «Корпорация ценностей». Как позже выяснилось, в Москве существовало целое сообщество воришек, гонявшихся за вещами знаменитостей (они называли себя «раритетчиками»). Однако наиболее активных, таких как они, насчитывалось не более полусотни.
Некоторые группы раритетчиков имели конкретную специализацию и промышляли вещами исключительно оперных певцов, что накладывало на их внешность, манеру одеваться и поведение определенный отпечаток. Они выглядели неимоверно важными, серьезными и сосредоточенными, словно готовились к выходу на сцену. Другие, напротив, были невероятно коммуникабельны, веселы, остроумны – это были раритетчики всевозможных звезд реалити-шоу, славившихся раскрепощенностью и экстравагантностью.
Группа Тимофея Воропаева особой специализации не имела и охотно бралась за ту работу, за которую хорошо платили. Тем более что уже были отточены определенные методы и изощренные приемы, позволявшие проникнуть даже к самой закрытой звезде. Самым проверенным методом, разумеется, был подкуп: за щедрое вознаграждение мог дрогнуть даже самый стойкий охранник. А уж если не удавалось пробить эту брешь, приходилось обращаться к обслуживающему персоналу, который за весьма скромное вознаграждение способен был вынести из комнаты знаменитости даже личную кровать.
Так что жилось им небедно и даже где-то весело. Вскоре выкристаллизовался своеобразный корпоратив, так сказать, клуб по интересам, и Тимофей находил время, чтобы встретиться и пообщаться с коллегами из других областей этого промысла.
Выработался даже своеобразный кодекс, нарушать который считалось неприличным. Среди звезд имелись люди, которые были вхожи в самые высокие политические кабинеты – режиссеры, снявшие культовые фильмы, или артисты, имеющие влияние в политической тусовке. От таких следовало держаться подальше – не из чувства благоговения перед их талантами, а из чувства элементарной безопасности. Уж эти могли надолго отравить существование! Тимофей мог припомнить случай, когда за решетку отправились пять человек – только потому, что со стола народного артиста была похищена его любимая авторучка. Ладно бы она представляла собой какую-нибудь историческую или антикварную ценность, а то ведь ручку эту ему подарила любовница, с которой он расстался три года назад, но ручку продолжал хранить в своем кабинете как память.
Лучше работать по-мелкому, втихую, не привлекая к себе особого внимания – красть трусики и лифчики у звездочек, которых полно на эстрадном небосводе. Правда, время их существования не столь длительное, но вполне хватало на то, чтобы месяц-другой безбедно прожить на деньги за какую-либо вещицу. И даже кое-что отложить на черный день.
Собирались по субботам, чтобы подвести итоги проделанной работы и обсудить планы на ближайшие дни. Складывались ситуации, когда с заказом невозможно было справиться в одиночку, приходилось действовать всей группой.
В этот раз отчитывался Леша Панкратов, крупный, добродушный блондинистый парень с пухлыми губами. Людей с такой комплекцией, как у него, обычно называют шкафами. Гору рельефных мускулов увенчала сравнительно небольшая белокурая голова, которая, казалось, была прикреплена к нему от другого тела. Такую фигуру можно было представить на поле брани, прокладывающую путь самоходным орудиям, а то и целому танковому соединению, но уж никак не умелым охотником на предметы женского туалета. Но подобное занятие, кроме куска хлеба с густо намазанной икоркой, давало еще целый ряд преимуществ: например, он стал вхож в эстрадное закулисье, где роем клубились хозяева и хозяйки предметов его охотничьих интересов. Обходительный, фактурный, Алексей нравился женщинам, легко завязывал с ними близкие отношения, но никто из них не мог даже предположить, что в первую очередь его интересовали не их сдобные телеса, а предметы их интимного туалета. Так что они бывали чрезвычайно удивлены, когда после бурного свидания с галантным молодым человеком у них вдруг исчезали эксклюзивные пояса или пропадали ночные рубашки.
Как бы там ни было, но жил Алексей весело, перепрыгивая из одной койки в другую, и, похоже, ничего не собирался менять в своей жизни.
Глянув на вино через тонкое стекло, он продолжал прерванный рассказ.
– Задышала она тяжело, в самое ухо. Вижу, созрела девка. Ну, я и начал с нее платье стаскивать. Поначалу-то ничего было, выскользнула она из него, как ящерица из кожи, а когда лифчик начал снимать, отстранилась от меня и говорит: «Я сама». Ну что тут делать, стою, жду. А она аккуратненько так на стульчик белье складывает, как будто не у любовного ложа, а в бане раздевается. А я голову ломаю, как же у нее лифчик-то стянуть.
Тимофей сдержанно усмехнулся. Ситуация была знакома: одно дело, когда, имитируя страсть, разбрасываешь предметы женского туалета по всей комнате, где запросто может «затеряться» вещица, столь нужная заказчику, и совсем другое, когда женщина, не потеряв рассудок, аккуратно укладывает свою одежду. Потом трудно будет убедить ее в том, что трусики исчезли вследствие необузданного воссоединения двух тел.
– А ведь мне за него три тысячи баксов обещали! Думаю, что делать? И тут вспоминаю, что под кроватью у меня валяется похожий лифчик! Не такой изящный, как у нее, но тоже черный! Думаю, как же его достать, чтобы она не заметила? «Переворачивайся», – говорю. И вот пока она растопыривалась, я сунулся под кровать и поднял этот лифчик. Хорошо, она не заметила. Повернулась ко мне и спрашивает: «Ты чего, уснул там, что ли?» А я говорю: «Любуюсь тобой». Гляжу на нее – ничего так станок, не прогадал. Ухватился за него обеими руками, ну и пошел, как я это умею.
Тимофей невольно улыбнулся: в возможностях приятеля он сумел убедиться на прошлой неделе, когда они, познакомившись с двумя подругами, повели их в холостяцкую берлогу Алексея. В комнате, где Алексей уединился со своей новой знакомой, поднялся такой невообразимый стук, словно всю ночь он занимался ремонтными работами. Удивительно, но соседи к молодецким забавам Алексея относились с большим пониманием, и за то время пока он колотил спинкой кровати о стену, никто даже не постучал, чтобы выразить свое неудовольствие.
– На двадцать пятой минуте вспомнил, что нужно подменить ей лифчик. Потянулся к ее одежде, а она мне так яростно кричит: «Не останавливайся! Побыстрее давай!» Хочу честно сказать, мужики, не знаю, как и выдержал, думал, что не хватит меня. А тут она вдруг как-то сразу напряглась, заорала. Потом вдруг ее пот прошиб, она выскочила из моих горячих объятий и плюхнулась животом на постель. Я думал, мужики, что я ее того… до самой смерти уделал, гляжу, совсем не шевелится. Мысли какие-то нехорошие стали в голову приходить. Раздумываю, как же мне от трупа-то избавиться? Да и как же я ее в таком непотребном виде тащить стану? Но смотрю, реснички у нее задергались, ну и вздохнул облегченно, слава богу, живая! Спрашиваю: «Ты как?» А она мне отвечает: «Сил моих бабских нет, ногами даже пошевелить не могу». Я уж понял, что она с полчаса не очухается, поднялся потихонечку, лифчик ее взял, а вместо него старенький подложил. Только я рядышком прилег, как она глаза открыла и спрашивает: «Чего же ты со мной сделал?» Я тут перепугался, думал, неужели заметила? Под простачка решил сыграть, спрашиваю: «А что такое?» А она говорит: «Ты меня чуть на тот свет не отправил, теперь я поняла, что такое рай». Вот так-то, братцы. Только я прилег, чтобы с силами собраться, а она меня в бок толкает: давай по новой! Ненасытная баба попалась, ведь даже толком не отдышался…
Приятели расхохотались. Трудно было заподозрить в сексуальной ненасытности двадцатилетнее чудо с огромными голубыми глазами, поющее с экранов телевизоров о неразделенной любви. Но Алексею не было никакого смысла преувеличивать.
– Ну, я снова к ней пристроился. Но теперь я уже для себя старался.
– Зачем же ты у нее спер этот лифчик? – серьезно спросил Чистяков. – За все то, что ты для нее сделал, она могла тебе его подарить.
Алексей задумчиво почесал затылок:
– Возможно, так оно и было бы, только ведь расспросы начнутся: для чего он мне, то да се… Вдруг подумала бы, что кому-то подарить хочу.
– А лифчик-то ее при тебе? – спросил Тимофей.
– С собой. Хочешь взглянуть?
– Похвастайся.
Подхватив с пола кейс, Леша торжественно водрузил его на стол. Именно с таким видом VIP-клиент показывает банкиру очередной заработанный миллион. Кейс был вполне солидный: кожаный, со вставками из дорогого экзотического дерева, в таком таскать только миллионную наличность. Вряд ли у кого-нибудь возникла бы мысль, что в его благородном нутре могла храниться несвежая деталь женского туалета.
Щелкнув замками, Панкратов приоткрыл крышку. Приятели склонились над кейсом, будто в ожидании чуда. Точно так выглядят несмышленые малыши, наблюдая за волшебными руками фокусника. И надо признать, что ожидания оправдались: в нарядном хрустящем пакете, перевязанном красной шелковой ленточкой, лежал черный шелковый бюстгальтер.
– О! – восторженно выдохнули три мужика, одновременно потянувшись к пакету.
– Не лапать! – шутливо хлопнул Алексей по ладоням Тимофея. – Испортите товар. Сам покажу!
– А ведь ты счастливчик, Алексей. Бабу такую поимел, да еще и пикантную деталь ее туалета спер! А может, тебе наплевать на эти три тысячи баксов, а лучше пополнишь наши экспонаты? – кивнул Александр на витрину, стоявшую вдоль стены.
В глазах у Алексея отобразилась нешуточная внутренняя борьба. Похоже, что подобная мысль посещала и его. За время существования их «корпорации» через их руки прошло немало вещей, которые представляли настоящую ценность.