Я подошел к нему и спросил:
– А ты что думаешь об этом, Вильямс? Как считаешь, второй помощник действительно видел что-то?
Он взглянул на меня с какой-то мрачной подозрительностью, но ничего не сказал.
Я почувствовал легкое раздражение, но постирался скрыть это. Через некоторое время я снова заговорил с ним:
– Знаешь, Вильямс, я начинаю понимать, что ты имел в виду тогда ночью, когда говорил мне о тенях.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он, вытащит изо рта трубку.
– То, что слышишь, – сказал я. – И в самом деле, теней слишком много.
Он приподнялся и, вытянув вперед руку с трубкой, наклонился ко мне.
По его глазам было видно, что его охватило волнение.
– Так ты видел... – начал он, заглядывая мне в глаза; он преодолевал внутреннее сопротивление, желая высказаться.
– Ну, – подталкивал я.
Наверно, с минуту он боролся сам с собой, пытаясь что-то сказать. Затем выражение его лица резко изменилось, и вместо сомнения и еще чего-то менее определенного оно выражало довольно мрачную решимость. Он заговорил:
– Что бы там ни было, а я все равно получу свои суточные все до единого пенса, есть тут тени или нет – мне плевать.
Я посмотрел на него в изумлении.
– Какая связь между суточными и тем, что происходит на борту?
Он, кивнув с какой-то непреклонной решимостью, сказал:
– Послушай.
Я ждал. Он показал рукой в сторону кормы.
– Команда списалась.
– Во Фриско, ты имеешь в виду? – спросил я.
– Ну да, – ответил он. – И никто не получил всех тех денег, что причитались каждому из нас. Я один остался.
Я понял внезапно, к чему он клонит.
– Ты думаешь... – Поколебавшись, я закончил: – Они все тоже видели тени?
Он кивнул, но ничего не сказал.
– И все они сбежали?
Он снова кивнул и начал выбивать пепел из трубки, постукивая ею о спинку койки.
– А офицеры, а капитан? – спросил я.
– Все новые, – сказал он и встал со своей койки: ему пора было заступать на вахту – пробило восемь склянок.
Глава 4КТО-ТО БАЛУЕТСЯ С ПАРУСОМ
Была пятница, когда второй помощник загнал ночную вахту на реи искать человека под клотиком < Клотик – деревянная или металлическая деталь закругленной формы, насаживаемая на верх мачты. Внутри клотика ролика (шкивы) фалов для подъема фонаря, флагов.> гротмачты; в течение пяти дней почти все разговоры на корабле крутились вокруг этого случая; хотя никто, за исключением Вильямса, Тамми и меня, казалось, не воспринимал происшедшее всерьез. Возможно, не стоит исключать из их числа и Квойна, который при малейшей возможности продолжал настаивать, что у нас в трюме прячется «заяц». Что же касается второго помощника, то он, по-моему, тоже начал понимать, что дело было куда более серьезным и менее понятным, чем ему поначалу казалось. Я знал, что ему приходится держать при себе догадки и предположения, касавшиеся природы случившегося, поскольку Старик и первый помощник безжалостно высмеяли его, услышав историю про «домового» на борту. Я узнал об этом от Тамми, который подслушал, как они изводили его насмешками в течение всей второй полувахты вечером следующего дня. Так, он поведал мне не одну еще вещь, которая доказывала, на" только второй помощник обеспокоен своей неспособностью донять загадочное появление и исчезновение человека, увиденного им на вантах мачты. Он заставил Тамми подробнейшим образом пересказать все, что тот мог вспомнить о фигуре, которую мы видели около кормовой лебедки. Самое интересное, что в его поведении не было ни тени насмешки, ни намека на какое-либо недоверие словам Тамми; он крайне серьезно все выслушал, а потом задал массу вопросов. Я более чем уверен, что в его голове рождалось единственно возможное объяснение. Хотя, видит Бог, выглядело оно совершенно невероятным и абсолютно невозможным.
В среду вечером, после пяти дней, наполненных бесконечными разговорами, о которых я упоминал, произошло событие, вселившее еще больший страх в тех, включая и меня самого, кто уже все понял... Однако я вполне допускаю, что те из матросов, которые не знали ничего о тенях, не увидели особых причин для беспокойства в событии, о котором я собираюсь сейчас рассказать. Хотя и они были в достаточной степени удивлены и озадачены, а возможно, даже и испытали легкий мистический ужас. Слишком много необъяснимого было в том происшествии, несмотря на всю его заурядность и естественность. Суть его сводилась всего лишь к тому, что один из парусов неожиданно распустился, правда этому сопутствовали поистине значимые детали – значимые в свете того, что знали Тамми, я и второй помощник. Семь склянок и чуть позже еще одна были отбиты вахтенным, первой вахты, и нашу смену подняли с коек, чтобы сменить их. Большинство парней спрыгнули уже на пол и, сидя на своих сундучках, натягивали на себя робы.
Внезапно в дверном проеме кубрика появилась голова одного из практикантов сменяющейся вахты. Он сказал:
– Старший помощник хочет знать, кто из вас, парни, закреплял фор-бом-брамсель?
– Зачем это ему? – поинтересовался один из матросов. – Подветренный край распустился и болтается, – сказал практикант. – И он приказывает тому, кто крепил его, сразу, как только он заступит на вахту, лезть наверх и привести все в порядок.
– Приказывает? В любом случае это не я, – ответил матрос. – Спроси других.
– В чем дело? – полюбопытствовал Пламмер, слезая со своей койки.
Практикант повторил вопрос старшего помощника.
Матрос зевнул и потянулся.
– Постой-ка, – пробормотал он, одной рукой почесывая затылок, а второй отыскивая свои брюки. – Кто крепил брамсель, говоришь? – Он засунул ноги в брюки и поднялся. – Да Том, кто же еще?
Получив ответ, посыльный ушел.
– Эй! Приятель! – закричал Стаббинс Тому – матросу второго класса. -Вставай, ленивый дьявол! Первый помощник только что присылал посыльного с тем, чтобы узнать, кто крепил фор-бом-брамсель? Парус весь раздуло, и он говорит, чтобы ты залез наверх и подвязал его.
Том спрыгнул с койки и начал быстро одеваться.
– Раздуло? – сказал он.. – Ветра-то совсем не было, да и потом я хорошо заделал концы, на несколько узлов. – Может, попался гнилой сезень, который и развязался, – предположил Стаббинс. – В любом случае тебе лучше поторопиться, сейчас как раз пробьет восемь склянок.
Через минуту раздались удары рынды, и мы двинулись толпой на ют на перекличку. Как только были зачитаны все имена, старпом наклонился ко второму помощнику и что-то сказал ему. После чего второй помощник крикнул:
– Том!
– Здесь, сэр! – ответил Том.
– Это ты закреплял фор-бом-брамсель во время прошлой вахты?
– Так точно, сэр.
– Как случилось, что парус распустился?
– Не могу знать, сэр.
– Так вот, давай бегом наверх и принайтовь его к рею. И смотри, чтобы на этот раз все было сделано как надо.
– Слушаюсь, сэр, – сказал Том и последовал за остальными матросами на носовую часть. Достигнув фокмачты, он перелез на ванты и начал неторопливо взбираться на нее. Я отчетливо видел его, поскольку луна, хотя и стареющая, была очень ясной и яркой.
Я подошел к наветренному борту, облокотился на поручни, наблюдая за ним, начал набивать трубку. Другие матросы, как палубная вахта, так и подвахтенные, ушли на бак, поэтому на какое-то время мне показалось, что я один остался на главной палубе. Однако через минуту выяснилось, что я ошибаюсь; продолжая раскуривать трубку, я вдруг заметил Вильямса, лондонского парня, он появился из-за рубки, поднял голову и посмотрел на Тома, который поднимался все выше и выше. Я несколько удивился его поведению, поскольку знал, что у него и еще трех матросов шла в полном разгаре «покерная баталия» и Вильямс выиграл уже больше шестидесяти фунтов табаку. Насколько помнится, я открыл уже было рот, чтобы окликнуть его и спросить, почему он бросил играть, но вдруг мне на память пришел наш самый первый разговор с ним. Я вспомнил его слова о том, что паруса всегда раздувало по ночам. Я вспомнил, с каким особенным и абсолютно непонятным мне тогда ударением произнес он эти два слова; и вспомнив это, я ощутил страх. Мне сразу же стала ясна абсурдность ситуации: парус, пусть даже плохо закрепленный, не раздулся бы при той ясной и тихой погоде, что стояла в ту ночь. Меня удивило, что я не сразу понял это. Паруса не раздуваются в безветренную погоду при спокойном море. Я отошел от поручня и двинулся навстречу Вильямсу. Он знал или, по крайней мере, догадывался о каких-то вещах, мне абсолютно неизвестных тогда. Том поднимался все выше – что ждало его там?
Вильямс повернулся и, заметив меня, сказал:
– Бог мой, опять это началось!
– Что? – спросил я, хотя и уже догадывался о том, что он имеет в виду.
– Опять эти паруса, – ответил он, показывая в направлении фор-бом-брамселя.
Я бросил быстрый взгляд на фок-мачту. Весь подветренный край верхнего паруса трепыхался по воздуху, от мачты до конца рея. Чуть ниже был виден Том, он как раз перебирался на ванты брам-стеньги.
Вильямс снова заговорил:
– Вот так мы потеряли двоих. Все чудовищно схоже.
– Двоих матросов? – воскликнул я.
– Вот именно, – выдавил он из себя.
– Что-то не понимаю, – продолжал я. – Ничего подобного мне слышать не приходилось.
– А кто тебе мог об этом рассказать? – спросил он.
Я оставил его вопрос без внимания, так как мои мысли были заняты немного другим, а именно – что же мне предпринять?
– Я все-таки лучше пойду на ют и расскажу второму помощнику все, что знаю, – сказал я. – Он и сам видел кое-что, чему не нашел объяснения и... И в любом случае что-то надо делать в такой ситуации. Если б второй помощник знал обо всем...
– Чушь! – оборвал меня Вильямс. – Он обозвал бы тебя круглым идиотом.
Не лезь на рожон, лучше помалкивай.
Я стоял в нерешительности. То, что говорил Вильямс, было чистой правдой, и я не знал, что делать. Я был убежден, что там наверху таится какая-то опасность; однако, если б у меня потребовали представить доказательства тому, мне было бы это трудно сделать. Хотя сам я был абсолютно уверен в их существовании! Я вдруг подумал, а не смог бы я, не представляя себе формы, которую примет опасность, предотвратить ее, присоединившись к Тому на рее? Эта мысль пришла мне в тот момент, когда я смотрел на клотик фок-мачты. Том уже достиг паруса. Он перегнулся через рей, стараясь дотянуться до провисшего края парусины. И тут я увидел, как фор-бом-брамсель резко вздулся и опал, как будто поймав внезапный сильный порыв ветра.