ал сильнее, как об установлении своей власти над сушей. Поэтому в сопровождении пяти тысяч отборных пиратов он подошел к Алжиру, овладел им, убил Селима и провозгласил себя султаном. Так возникло это пиратское гнездо, свирепые осы которого не переставали тревожить торговлю христиан и обращать в рабство христианских моряков. Оно было уничтожено только в 1830 году, когда Алжир был взят французами.
Страдания многих тысяч людей, которые были захвачены в плен, проданы в рабство и погибли от рук этих чудовищ, давно уже взывали к мести всего христианского мира. Сколько молодых и способных юношей слабого здоровья было захвачено пиратами и продано на невольничьих рынках! Участь их была ужасна – в течение долгих жарких дней они должны были очищать заилившееся дно какого-нибудь крупного пруда, из которого была спущена вода. Им приходилось раздеваться догола, залезать в пруд и вытаскивать на берег черную вонючую грязь, прижав ее к своей груди, или тащить огромные каменные блоки для постройки дамбы, или строить и чинить оборонительные сооружения, а также выполнять другие тяжелые и унизительные работы. Единственной их едой был кусок черного хлеба, к которому иногда добавляли несколько гнилых олив или мясо овцы, умершей от какой-нибудь болезни. На ночь их загоняли в эту ужасную тюрьму Баньо, где они спали на охапке гнилой соломы, задыхаясь от страшной вони. Их ноги и руки сковывали цепями и частенько стегали бичом. Иногда кого-нибудь выкупали, когда рассказ о его страданиях вызывал слезы у тех, кто его слышал. Пираты часто захватывали женщин, подвергая их страшным мучениям. Бывали случаи, когда в рабство попадала целая семья. Об этом свидетельствуют многочисленные истории, которые невозможно слушать без содрогания. Однако размеры этой книги вынуждают нас быть краткими.
Как-то раз одна испанская дама, жена офицера, с четырнадцатилетним сыном и шестилетней дочерью плыла на испанском корабле, который был захвачен алжирцами. Разбойники обошлись с ней и ее детьми крайне жестоко. Мальчика они заковали в цепи, а беззащитную девочку так часто били, что ее несчастная мать чуть было не сходила с ума. Кроме того, негодяи отняли у них все самое необходимое. Много дней они спали на жесткой палубе корабля, подстелив лишь тонкие грязные коврики; так они были доставлены в Алжир. Несколько месяцев они просидели в ужасной тюрьме Баньо, где содержали рабов, но однажды к Аге, коменданту Баньо, прислали гонца, который заявил, что его хозяевам требуется рабыня. Выбор пал на эту испанскую даму, но в ту минуту, когда она обнимала своего сына, испуганные и беспомощные взгляды которого разрывали ей душу, и когда она в отчаянии смотрела на свою измученную девочку, она услышала, как ее вызывают в караульное помещение тюрьмы, где ее ожидала семья, которой потребовалась рабыня. Ей разрешили взять с собой свою маленькую дочь. Она очень боялась, что ей откажут в работе и вернут в эту чудовищную тюрьму, где никто не обращал никакого внимания на происхождение человека и все рабы содержались в одинаковых условиях. Она пошла, готовая согласиться на любую работу, лишь бы избавиться от страданий, но ей отказали, поскольку она совсем не соответствовала описанию женщины, которая нужна была хозяевам. Она принялась плакать и умолять; в конце концов ее пожалели и забрали вместе с маленькой дочерью. Но в тюрьме остался ее сын. Она очень горевала о нем, и ее добрые хозяева скоро узнали причину ее горя; но они не могли забрать мальчика и относиться к нему по-человечески или хотя бы не так, как к рабу, потому что сумма выкупа за него и за его мать сильно бы возросла и им бы пришлось оставить все мечты о свободе. Тем не менее хозяева вызволили его из тюрьмы и загрузили мальчика и его мать легкой работой. В этой семье они прожили три года, но, поскольку война с испанцами становилась все более разрушительной, алжирские власти потребовали, чтобы мальчик вернулся в Баньо и стал работать вместе с другими рабами, которые восстанавливали укрепления крепости, разрушенные испанскими пушками. Ему приходилось пересекать весь город с тяжелыми каменными глыбами на спине, а поскольку быстро идти он не мог, его постоянно били.
Наступило утро, когда измученный непосильным трудом и побоями мальчик, имевший слабое здоровье, уже не смог подняться со своей соломенной подстилки и сказал надсмотрщику, что пусть они его убьют, но он не станет больше таскать эти камни. Венецианский консул, в доме которого жила его мать с сестрой, постоянно посылал Аге требования возвратить мальчика. Увидев, что он уже на пороге смерти, арабы решили отдать его в надежде получить богатый выкуп. И он был возвращен матери. Он был так слаб, что чуть было не умер, но благодаря заботливому уходу вернулся к жизни. Однако семья консула решила скрыть факт его выздоровления, опасаясь, как бы его снова не забрали на работу. Через несколько месяцев алжирцы заключили с Испанией мир (это было в 1874 году), получили выкуп за эту несчастную семью и отпустили ее домой.
Арабские пираты совершали набеги даже на побережье Ла-Манша. А Средиземное море просто кишело ими – не только алжирскими, но и тунисскими корсарами. Да и в других портах Берберии их тоже хватало. Они высаживались на побережье средиземноморских стран, грабили деревни и уводили жителей в рабство. Корсары плавали на самых разных судах: у них были крупные, вооруженные пушками корабли и даже фрегаты, гребные галеры и различные суда, на которых плавали люди всех национальностей, населявших берега Средиземного моря. Захватив эти суда, пираты превращали их из торговых в разбойничьи. Что касается рабов, то, высадившись на берег, пираты отводили их во дворец дея, или Башоу, где он отбирал себе столько, сколько ему полагалось по закону; остальных продавали на невольничьем рынке тем, кто больше заплатит. Захваченные суда и их грузы тоже переходили в собственность дея. Если кто-нибудь из пленников заявлял, что хочет принять ислам, его жизнь сильно облегчалась.
Иногда рабы предпринимали отчаянные попытки бежать, и бывали случаи, когда им это удавалось.
В 1644 году из Алжира бежали Уильям Оукли и четверо его товарищей, изготовивших лодку из холста. В то время в Алжире находился пленный английский священник по имени Спрет, и несчастные рабы имели возможность собираться в подвале, где он молился вместе с ними.
Оукли удалось наладить хорошие отношения со своим хозяином, который за два доллара в месяц разрешал ему заниматься торговлей. Оукли продавал табак и разные безделушки и мог свободно передвигаться по городу. Ему-то и пришла в голову мысль изготовить холщовую лодку. Он рассказал, что поделился этой идеей со своими товарищами. «Мы сделаем лодку по частям, – сказал я им, – а потом соберем ее и уплывем отсюда». Они сначала ухватились за мое предложение, но, по зрелом размышлении, пришли к выводу, что затея обречена на провал. Некоторые из них стали перечислять трудности, с которыми нам придется столкнуться и которые нам вряд ли удастся преодолеть. Я попытался их разубедить.
Мы начали работу в подвале, который служил нам для молитв, но не потому, что это было священное место, а потому, что туда никто из посторонних не заходил. Сначала мы раздобыли доску длиной 12 футов (3,5 метра) и, чтобы не вызвать подозрения, рассекли ее на две половинки и соединили их. Потом мы изготовили шпангоуты, разделив каждый на три части и соединив в двух местах. Плоские части доски сложили и просверлили два отверстия для гвоздей, чтобы после соединения части шпангоута образовали тупой угол и приобрели нужную нам полукруглую форму. При изготовлении бортов нужно было избежать ударов молотком по гвоздям, чтобы грохот в подвале не привлек внимания алжирцев, которые относились с невыносимой подозрительностью к своим женам и рабам. Поэтому мы достали кусок холста, который можно было два раза обернуть вокруг лодки, и запасли смолу, деготь и жир, чтобы превратить его в некоторое подобие брезента, а также глиняные горшки для того, чтобы их растопить. Эти задача была поручена мне и двум плотникам. Мы заделали все трещины и дыры, чтобы запах смолы и дегтя не просочился наружу. Но не успели мы начать работу, как от этого запаха мне стало дурно, и я выскочил на улицу, хватая ртом воздух. На свежем воздухе я потерял сознание и упал, разбив себе лицо. Мои товарищи затащили меня в подвал. Но мне было очень плохо, и о продолжении работы не могло быть и речи. Вскоре я услышал, как один из плотников жалуется на то, что его тошнит и он ничего не может делать. Я понял, что если мы сегодня ночью перестанем работать, то утром уже не сможем продолжить, поэтому я велел распахнуть дверь подвала пошире и встал там, чтобы вовремя предупредить товарищей об опасности. Через несколько часов мы закончили обшивку лодки и оттащили ее в мой магазин, расположенный метрах в двухстах отсюда.
В подвале мы все подогнали: шпангоуты к килю, хвост к шпангоутам, сиденья к готовому корпусу, а потом снова все разобрали. Нам с трудом удалось вынести части нашей лодки из города. Уильям унес киль и спрятал его под изгородью; другие детали были вынесены с теми же предосторожностями. Когда я нес холст, купленный для изготовления паруса, я оглянулся и увидел, что за мной крадется шпион, который уже доставил нам массу неприятностей. Я сильно встревожился, но, увидев англичанина, стирающего в море свою одежду, попросил его помочь мне постирать мой холст. В эту минуту подошел шпион и, встав на скале, высившейся прямо над нами, стал смотреть, что мы будем делать. Тогда я выжал холст и расстелил его прямо перед ним для просушки; он постоял немного и ушел. Но я еще не избавился от подозрений и, когда мой парус просох, отнес его в город. Этот случай очень напугал моих товарищей. Но мы продолжали подготовку к побегу и раздобыли немного еды и наполнили два бурдюка свежей водой.
Все это время я регулярно посещал моего господина, вел переписку и отдавал ему то, что он требовал, а сам тем временем тайно обратил все свои товары в деньги и, положив их в чемодан с двойным дном, вверил его попечению мистера Спрета, которые преданно их сохранил.