сделал ей предложение. Если б я знал об этом, когда был на «Совонге», убил бы его вот этой рукой!
Тон Камлота был резок, и сам он выказывал признаки необычайного возбуждения.
— Успокойся, — попросил я. — Дуара отомщена.
— Что ты хочешь сказать?
— Я убил капитана.
Камлот хлопнул меня ладонью по плечу, глаза его загорелись.
— Снова ты совершаешь бессмертные подвиги! — воскликнул он. — Я хотел бы сам убить чудовище во имя Вепайи, и хотя не смог сделать сам, счастлив, что сделал ты, Карсон, а не кто-то другой.
Он придавал слишком большое значение действиям капитана «Совонга», а ведь тот не причинил Дуаре никакого вреда, но я понял, что любовь вызывает в человеческой душе странные превращения: оскорбление девушки в глазах влюбленного может трансформироваться в масштабы национального бедствия.
— Ну, теперь все кончилось, — утешил я его, — и твоя возлюбленная вернулась к тебе целой и невредимой.
От моих слов он пришел в ужас.
— Моя возлюбленная! Именем предков всех джонгов! Ты не знаешь, кто такая Дуара?
— Очевидно, девушка, которую ты любишь, — предположил я. — Но кто же она?
— Конечно, я люблю ее. Все вепайцы любят ее: она дочь царствующего джонга Вепайи.
Если бы он объявил о присутствии на борту богини, его голос не мог быть более почтителен. Я сделал вид, что поражен, лишь бы не оскорбить его.
— Будь она твоей девушкой, мне было бы куда более приятно участвовать в ее освобождении.
— Что ты говоришь! — воскликнул он. — Остерегайся, как бы другие вепайцы не услышали подобные слова! Ты рассказывал мне о божествах того странного мира, из которого явился; так вот, персона джонга и его детей значит для нас примерно то же — они священны.
— Тогда они священны и для меня, — заверил я.
— Кстати, хочу обрадовать тебя — вепайцы рассматривают это как высокую честь. Дуара хочет видеть тебя, чтобы лично поблагодарить. Это, конечно, не по правилам, но иногда обстоятельства делают приверженность к обычаям и этикету нашей страны непрактичной, если не невозможной. Несколько сот человек уже видели ее, многие говорили с ней, и почти все были врагами, так что ничего плохого не случится, если она увидит своих защитников и поговорит с ними.
Не понимая, куда он клонит, я согласился и сказал, что отдам дань уважения принцессе, прежде чем кончится день.
Дел у меня было по горло и, если говорить честно, предстоящий визит не очень волновал. Скорее я опасался его, не слишком желая склоняться ниц перед королевской особой, но решил, что в знак уважения к чувствам Камлота выполню долг как можно скорее. Закончив самые неотложные дела, направился к каюте Дуары, расположенной на второй палубе.
Амторцы не стучат в дверь, они свистят. По сравнению с нашими обычаями это, пожалуй, более удобно. Каждый имеет индивидуальный сигнал. Стук информирует, что кто-то желает войти; свист же сообщает и о том, кто стоит за дверьми.
Мой сигнал был очень прост: высокая длинная нота, две короткие низкие. Стоя перед дверью в каюту принцессы, я думал не о ней, а о другой девушке, которую встретил далеко отсюда — в Куаде, городе на деревьях, в Вепайе. Ее я часто вспоминал, хотя видел всего два раза, лишь один раз говорил и сразу признался в любви, пришедшей внезапно.
В ответ на мой свист мягкий женский голос пригласил войти. Я шагнул внутрь и очутился лицом к лицу с принцессой Дуарой. Ее глаза расширились, и легкий румянец вспыхнул на щеках.
— Ты! — воскликнула она.
Я был потрясен: передо мной стояла девушка из сада джонга!
Глава 12КОРАБЛЬ
Какая неожиданность! Внезапный поворот событий заставил меня молчать. Дуара тоже была смущена. Необычная, парадоксальная встреча — но для меня, по крайней мере, она была счастливой.
Я рванулся вперед, но в моих глазах, должно быть, она прочитала больше, нежели разрешалось этикетом, и это напугало ее. Она отпрянула назад еще поспешнее.
— Не касайся меня! — прошептала она. — Не смей!
— Разве я сделал вам когда-нибудь что-то плохое? — спросил я.
Мой вопрос ее, казалось, успокоил. Она покачала головой и подтвердила;
— Нет, никогда. Я послала за тобой, чтобы поблагодарить за услуги, уже оказанные тобой, но не представляла, что это ТЫ! Я не знала, что Карсон, о котором все говорят, это человек, который… — Она остановилась и нерешительно посмотрела в мою сторону.
— Который сказал вам в саду джонга, что любит вас, — поставил я точку.
— Нет! — воскликнула она. — Наверное, ты не осознаешь всю оскорбительность, всю преступность подобных слов!
— Разве любить вас — преступление?
— Преступление — говорить мне такое, — ответила она довольно высокомерно.
— Тогда я закоренелый преступник, — согласился я, — потому что не смогу удержаться и не говорить вам о любви, где бы вас ни видел.
— Если так, ты не должен меня больше видеть, чтобы никогда не говорить мне этого, — решительным тоном заявила она. — За верную службу я прощаю все твои прежние оскорбления, но не повторяй ошибок!
— А если не смогу? — настаивал я.
— Ты должен! — она была серьезна. — Для тебя это вопрос жизни и смерти.
Ее слова поставили меня в тупик.
— Не понимаю, что значат ваши слова!
— Камлот, Хонан и любой из вепайцев на борту корабля убьет тебя, если узнает, что ты мне говорил. Джонг, мой отец, уничтожит тебя, как только мы вернемся в Вепайю. Все зависит только от того, кому я скажу первому.
Я подвинулся поближе и заглянул ей в глаза.
— Вы никогда не скажете.
— Почему? Ты в этом уверен? — резко осведомилась она, но голос ее дрогнул.
— Потому что вы желаете моей любви, — бросил я ей вызов.
Дуара сердито вскочила на ноги.
— Ты безумен, безрассуден или просто невоспитан! Вон! Не желаю больше тебя видеть!
Грудь ее бурно вздымалась, прекрасные глаза сверкали, и опасная близость такой красоты чуть не заставила меня поддаться безумию и схватить ее в объятия. Хотелось прижать к себе и покрыть губы поцелуями, но больше всего я желал ее любви, а потому обуздал свой порыв. Завоевать сердце, только покорив ее разум. Не знаю, откуда родилась уверенность, но так было! Нельзя применять силу к женщине, которой противны твои ухаживания. Но с первого момента, когда я увидел девушку в саду в Вепайе, во мне росло убеждение: она испытывала ко мне более чем простой интерес!.. Это было одно из тех подсознательных чувств, которые сильно помогали ученикам старого Чандра Каби.
— Простите, но вы отправляете меня в изгнание, — произнес я как можно спокойнее. — Не думаю, что заслужил наказание, но обычаи вашего мира не похожи на наши. У нас любовь мужчины не позорит женщину, даже если она уже замужем за другим!
И тогда мне в голову вдруг пришла новая мысль — Вы уже принадлежите кому-то? — спросил я, холодея.
— Конечно, нет! — воскликнула она. — Мне нет еще девятнадцати!
У меня отлегло от сердца…
И то, что ей не семьсот лет, уже было приятно… Я ведь часто думал о ее возрасте, хотя это ничего и не значило: людям столько лет, на сколько они выглядят, будь то на Венере, на Земле или на любой другой планете!..
— Ты уйдешь! — пригрозила она. — Или я позову кого-нибудь из вепайцев и скажу, что ты меня оскорбил.
— И меня убьют? Нет, вы не заставите меня поверить, что способны на такой поступок!
— Тогда уйду я! И помни: не пытайся увидеться со мной или заговорить.
Сказано было тоном, далеким от ультиматума, после чего она вышла в соседнюю комнату. Таков был конец нашей встречи — нельзя же преследовать ее. Повернувшись, я печально побрел к башне в капитанскую каюту.
Теперь, когда аудиенция кончилась, стало очевидно, что я не только не добился успеха, но, наоборот, ощутил тщетность своих усилий. Между нами непреодолимый барьер! Невозможно поверить, что она полностью безразлична ко мне; или ее поведение — лишь реакция на мою самоуверенность? Похоже, Дуара ясно доказала и словами и делами, что она и я — по разные стороны пропасти. Я оказался персоной нон грата — нежелательной личностью, как говорят дипломаты.
Несмотря на это, или, может быть, благодаря этому, вторая, значительно более долгая встреча, лишь разожгла мою страсть. Я оказался в труднейшем положении отчаявшегося влюбленного. Ведь она рядом на «Софале»: невозможность встречи лишь бередила мои раны.
Беспредельное несчастье, с одной стороны, и монотонность плавания назад в Вепайю, не отмеченного событиями, не давали поводов, чтобы отвлечься от моей личной драмы. Как бы я хотел увидеть какой-либо корабль, потому что любой корабль мог быть только вражеским. Мы вне закона! Мы на «Софале» — пираты, морские разбойники, каперы. Правда, я больше склоняюсь к первому термину. Конечно, у нас еще не было возможности доставлять трофеи в Вепайю к Минтепу, но мы могли уничтожать врагов империи, поэтому называть нас каперами несколько преждевременно. Однако то, как нас называли — пиратами или разбойниками, — меня не слишком огорчало. У разбойников должна быть в подчинении бесшабашная публика. «Разбойник», с моей точки зрения, звучит чуть лучше, чем «пират».
В названии всегда таится большой смысл. С самого начала меня привлекло имя «Софал». Оно психологически совпадало с внезапно открывшейся передо мной карьерой. И значило — «убийца». (По-венериански «убивать» — «фал». Приставка «со» превращала глагол в существительное «убийца». В английском для этого применяется суффикс «er»). Я углубился в раздумья по поводу названий, пытаясь отвлечься и забыть Дуару. Но тут вошел Камлот, и я решил разузнать у него об амторских обычаях в отношениях между мужчинами и женщинами. Камлот сам облегчил начало разговора, спросив, видел ли я Дуару.
— Да, видел. Но не понял ее. Она заявила, что смотреть на нее — преступление.
— Так оно и есть при обычных обстоятельствах, — ответил он. — Но, как я уже объяснял раньше, испытания, которым мы подверглись, временно уменьшили важность освященных веками вепайских законов и обычаев. Вепайские девушки достигают совершеннолетия в двадцатилетием возрасте, до этого они не могут вступать в союз с мужчинами. Обычай, имеющий силу закона, накладывает на дочерей джонга одиннадцать ограничений. Они до двадцати лет не должны разговаривать и даже видеться с кем-либо из мужчин, кроме их кровных родственников и нескольких тщательно отобранных слуг. Нарушение обычая будет означать позор и бесчестие, а для мужчины — немедленную смерть.