схлопотать. Так что следи за языком…
Боб Цимбо, вышедший на свое первое дежурство, стоял с плазмометом на решетчатом помосте на следующем уровне ангара прямо у них над головами. При желании он даже мог плюнуть им на головы. Впрочем, желания особого не было.
Напарником у него был сегодня матерый растаман с множеством косичек-дредов на черепе.
— Йоу, ман! Джа над нами! — поприветствовал Боба напарник, едва завидев в коридоре.
— Джа Растафара! — машинально откликнулся Цимбо.
— Холи Пиби! — обрадовался растафарианец. — Да ты из наших!
— Ну, не то чтобы прямо вот из ваших, — рассудительно проговорил Боб, — но всячески одобряю и поддерживаю.
— В любом случае хорошо. Даже если ты вообще не из наших и ни черта не поддерживаешь. Всякому черному брату душа ликует…
Тогда Боб аккуратно задал вопрос, который, во-первых, должен немедленно задать всякий уважающий себя чернокожий, встретив растафарианца, и во-вторых, сразу сердечно располагает всякого растафарианца к тому, кто задает такой вопрос:
— Эй, нигга! Курнуть-то есть, что ли?
— Ха! Спрашиваешь! — снова обрадовался растафарианец. — У настоящего расты всегда есть курнуть. Сенсимилью будешь?
— Спрашиваешь! — в свою очередь воодушевился Боб.
— Я не спрашиваю. Я тебя дразню… — Раста горько вздохнул. — Где же в этой дыре взять сенсимильи?.. Увы, только банальная мэри-джейн.
— Тоже неплохо в общем-то… — осторожно заценил Цимбо, пытаясь сообразить, нет ли и тут какого подвоха.
— Ну, кто бы спорил. Я не стану, — развеял его сомнения растаман, щедро отсыпая в ладонь новому приятелю означенной «мэри-джейн», в испаноязычной транскрипции широко известной как «мари-хуана». — Одна любовь вокруг, только Джа над нами!
— Джа даст нам всё, — благоговейно подтвердил Боб, — у нас больше нет проблем.
— Меня Дензел зовут, — совсем разомлевший от счастья растафарианец протянул лапу для рукопожатия, но все же дождался, пока щедро одаренный скрутит себе папироску. — Дензел Шоладеми.
— Боб Цимбо, — представился одаренный, сунув самокрутку в рот, прикурив и отчаянно запыхав ароматным дымом.
Они обменялись крепким рукопожатием.
— Ну, че у вас тут почем? — бодро поинтересовался Боб. — Как, мягко говоря, поживаете?
— Да че…
Почувствовав, что пауза немилосердно затягивается, Цимбо с удивлением посмотрел на собеседника. Глаза у того были пусты, как два пересохших колодца, он глубоко погрузился в себя, как это постоянно бывает с регулярными травокурами. Боб скромно подождал ответа, потом помахал ладонью перед лицом Шоладеми. Тот медленно поднял на него безразличные глаза — словно с трудом всплыл с огромной глубины.
Многие иностранцы, которых встречал Казимир, бахвалились тем, что их любимый каннабис якобы гораздо полезнее табака и алкоголя. Много встречал он таких восторженных идиотов-пыхарей во время операций в демократических мирах и насмотрелся на их специфическую заторможенность и неадекватность в абсолютно трезвом состоянии. Витковский со своей стороны полагал, что любой яд вреден, особенно если не придерживаться тезиса одного древнего мудреца: «Ничего не слишком!» Но если современная медицина легко восстанавливала клетки печени и сердечной мышцы, поврежденные алкоголем, то высушенный каннабисом мозг восстановлению до сих пор не подлежал.
— Нормально тут у нас, че, — отозвался раста Дензел, еще раз внимательно выслушав вопрос. — Не жалуемся. Жаловаться — смертный грех, вот че. Ты лучше вот чего расскажи… Ты правда у русских рос?
— Ну.
— Вот и расскажи, ман, че у них там почем. Интересно же. Правда, что они водку глушат, как мы колу?
— Всякое бывает, — пожал плечами Боб. — И такое тоже.
— Неудивительно для расистов, — констатировал Шоладеми. — Крепкий алкоголь — изобретение расистов. Говорят, русские — лютые расисты. У них черных всего около полпроцента населения, слыхал? Это же какой-то… позор! Как ты там выжил вообще, черная обезьяна?!
— Полпроцента — это только потому, что русские не запятнали себя веками колониализма, — авторитетно пояснил Цимбо. — В отличие от наших белых друзей из демократических миров, у которых теперь живет огромное количество потомков черных рабов.
— Точно, русские тебя воспитали! — засмеялся раста. — Раз ты за них так впрягаешься…
— Зачем — впрягаюсь? — удивился Боб. — Говорю как есть. Меня там никто ни разу черномазым не назвал, а на Буше Младшем я только и слышал шипение в спину… Бытовой расизм, ёпта!
— Как ты вообще попал-то к ним, макака бешеная? Цыгане украли в детстве?
— Елки, ман! Я эту историю вчера целый вечер рассказывал в кают-компании — то одному, то другому, то всем сразу. Ты где был-то?
— Валялся в укурке, — признал Дензел. — Ну, чего тебе, лишний раз языком шевельнуть в падло для черного брата?!
— Да в общем-то нет, — согласился Цимбо. — Короче, такие дела. Папу моего, доблестного майора американского космического флота, русские сбили в очередном пограничном инциденте. Он еще был жив в спасательной капсуле своей рубки, в обломках истребителя. Но наши его бросили, даже не попытались уточнить, нет ли выживших. А русские — уточнили. Спасли и выходили. А потом хотели отдать Соединенным Мирам, как бы в знак доброй воли, когда началась очередная разрядка. Но папа уперся рогом и уезжать из Империи отказался категорически. Случилась у него такая, знаешь, переоценка ценностей. Угрожал покончить с собой, если отдадут. Да и матушку мою уже встретил к тому времени… Тоже черную, между прочим, только русскую. Из той самой половины процента. В общем, император в итоге заявил, что подданными своими не разбрасывается. Там я и родился…
— Бывает же! — восхитился Шоладеми. — И что, вот прямо у них там ужас-ужас, как наши пишут? Демократии нет ни фига и жрать нечего? И все маршируют под барабан в серой одежде?..
— Да нет там никакого ужаса, — отмахнулся Боб, — люди как люди. Живут получше, чем у нас многие. И никто никуда не марширует. Пропаганда это все дебильная… Тебе вот на хрена эта твоя демократия, к примеру? На сковородку положишь, когда жрать нечего?.. — Он сплюнул. — Там другая проблема, гораздо серьезнее. Консервативная очень цивилизация, понимаешь? Ни тебе вмазаться как следует, ни на распятие плюнуть в виде творческого жеста, ни тебе мальчика попробовать… Ни даже сенсимильи курнуть! — Трогательная история Миши Карпентера по прозвищу Термит, бывшего сослуживца Казимира по подразделению, к этому времени уже давно иссякла, и дальше пошла чистая легенда: — Короче, надоело мне все это хуже горькой редьки, нанялся я на сухогруз, который по демократическим мирам летал, да и сошел на Буше Младшем насовсем. Выбрал свободу, во как!
— Ну, а потом?! — азартно подбодрил Дензел.
— Ну, пожил там немного… Помойка смрадная этот ваш Буш Младший по сравнению с Российской Империей, прямо скажем. Всё растрескавшееся, грязное, облупленное, тухлое… И скоты все, кого ни возьми! Перебрался на Беовульф, вот там вроде ничего житуха, согласен. Девочку свою там встретил… Только почему-то эти грязные расисты перестали платить мне бабло только за то, что я черный. Два года прошло, говорят, сколько можно тебя кормить, работай иди! Это честно, по-твоему? Я с какой стати должен работать — я им что, белый, что ли?! На Буше вон черным братьям по-прежнему платят без всякой работы, но там помойка, напоминаю. Пришлось лететь сюда — говорят, ребята тут неплохое бабло поднимают за сезон… Надо же как-то оплачивать следующие полгода жизни у жадных немцев!..
— Понятненько… — Растаман перегнулся через перила, привлеченный суетой внизу. — О, смотри-ка, что творится! Сейчас будет потеха!
Прямо под ними разгорались нешуточные страсти.
— Ты! Тебе говорят! — разъяренный Малик тыкал пальцем в Сименса.
— Я?! — очень удивился тот.
— Ты! Бери давай пилу, снежок. И ты! — Палец Малика уперся в Энтони Ланкастера. — Перфоратор! Схватка будет продолжаться…
Студент с готовностью ухватил инструмент и двинулся на Сименса еще до того, как Мусонбе договорил:
— …до смерти одного из поединщиков!
Не ожидавший от своего грузного соседа такой прыти, Песец с трудом отразил электрической пилой внезапный выпад студента. Станина перфоратора хищно лязгнула о защитный кожух пилы.
— Эй-эй! — обеспокоился наверху Боб Цимбо. — А нам босс потом бошки не поотрывает за такое щедрое расходование рабочего материала?
— Да ладно, расслабься, — отмахнулся Шоладеми. — Марселлас такие дуэли как раз поощряет среди работников. Для спуску пара, так сказать. Чтобы у черных парней у самих кулаки не чесались в своей компании. Да и Малик с нами, правая рука босса. В случае чего он за все отвечает…
— Слушай, — продолжал переживать Боб, — громила же легко порвет хиляка в клочья. Какой в этом интерес?! Хотя бы в одной весовой категории выбирали противников, не знаю там…
— Порвет, — согласился Дензел, придирчиво разглядывая поединщиков. — Непременно порвет. Но так всегда делают. Сначала выпускают слабенького против громилы. Громила этого птенца рвет, чтобы, значит, и гладиатор крови попробовал, и зрители понюхали. Это ж не профессиональные бойцы, им нужна первоначальная встряска. Браза-букмекер, конечно, не сильно заработает на этом бое, но не сильно и потеряет: выигрыш от ставки на громилу объявляется крошечный, поэтому и ставить на него едва ли кто будет — овчинка не стоит выделки. Больше с мелочью провозишься. На хлюпика, конечно, ставить не будут вообще, дураков нет. Так что первый бой — он чисто для демонстрации и разогрева. А потом, когда эмоции помаленьку начнут распахивать людям карманы, против громилы выпустят тяжеловеса. Вот тогда и начнется настоящее веселье, в том числе и финансовое…
Песец между тем попал в затруднительное положение. Неопытный Энтони не был для него сложным противником, однако демонстрировать в такой ситуации свои крутые бойцовские навыки для Родима было равносильно тому, чтобы при всех черных братьях гаркнуть во все горло: «Привет, ребята, я спецагент!» А противостоять после такой солидной заявки дюжине плазмометов сложновато даже спецагенту — невзирая на то, что показывают по этому поводу в 4D-боевиках.