— Ой ладно, понял, — я недовольно закатил глаза. — Шоковая терапия, как и ожидалось. Ищем страхи, значит.
Я постарался абстрагироваться, успокоиться. И перенестись в другое место. Но куда? Интернат? По хронологии вроде он должен быть дальше.
И тут я понял, что не помню, как он выглядел. Какого цвета там были стены? Пол? Точно, там была площадка во дворе с турниками, качелями и домиками-грибочками.
Как бы я не сосредотачивался, всё, что у меня получилось, это заставить труп отца исчезнуть. Это был просто кусок двора нашего многоквартирного дома. Его дальняя часть.
— Не выходит, — констатировал я факт.
— Значит, ты не всё уяснил из этой череды видений. Подумай.
Замечательный совет, конечно. Подумать, понимать бы ещё, о чём.
— О том, что значит для тебя это место и другие, которые ты посетил, пока меня не было, — сказал Рэй.
— То есть, ты и здесь мои мысли читаешь? Когда мы вдвоём в моей голове?
— А ты где-то видишь противоречие? Я всегда слышал твои мысли, только сколько не кричал, ты не отвечал. Помехи от своих воспоминаний глушили всё. Шёл на твой голос, но тут целый лабиринт. И откуда у тебя в голове столько хлама?
— Какого ещё хлама? — не понял я.
— Не важно. Ты лучше думай об этом месте. Что оно для тебя значит?
Было б это так просто. Я осмотрелся, обошёл весь кусок двора, освещённый фонарём, но дальше словно на стену натыкался. Но я не сдавался, начал давить и наконец пролез сквозь «стену», оказавшись в темноте. Впереди увидел тусклый свет… и вышел в тот же кусок двора, но с другой стороны.
Рэй смотрел на меня с усмешкой на губах, но комментировать ситуацию не стал.
Это место, это место… Здесь мы с мамой нашли отца, когда пошли его искать. Что же я тогда испытал? Мне было семь лет на тот момент. Очень давно.
Я попытался вспомнить. Даже встал на том месте, откуда открывалась максимально похожий ракурс. Что я тогда почувствовал?
Не сразу вспомнил, пришлось вернуться в тот самый день. Точнее вечер. Я закрыл глаза, представляя всё это. Как же тогда всё было?
Папа долго не возвращался, мы давно поужинали, еда остыла, он на звонки не отвечал. Мама очень нервничала, взяла меня за руку и мы пошли его искать. А потом…
Когда раздался плачь, открыл глаза и посмотрел вперёд. Молодая девушка рыдала над трупом. Я не видел её лицо, как и у отца, что странно. Почему до этого её видел и узнавал?
Что я ощутил… Одиночество. Мне хотелось, чтобы мама меня обняла и сказала, что любит, и что всё будет хорошо. Кажется, чуть позже я подошёл к ней и прикоснулся, но она будто и не заметила меня. И так двинулась… Мне показалось, что хотела смахнуть, будто назойливую муху.
Тогда я впервые задумался о том, любит ли меня вообще хоть кто-то?
После похорон друзья стали сторониться. Сейчас я понимаю, что им просто было неловко. Они не знали, как меня поддержать, а ещё сами боялись, им было неловко. Ведь у всех родители живы, а моего папы больше нет.
Но тогда я ощущал себя безумно одиноким и никому не нужным. Друзья оказались липовыми, да и мать, по сути, тоже. Она больше никогда меня не обнимала, не говорила добрых слов. Она вообще стала мало говорить.
Никому не нужный, нелюбимый. Никто. Исчезну, никто и не заметит.
Внезапный порыв ветра заставил меня упасть на спину, на мягкий ковёр осенней листвы. Как тогда, когда меня забирала из квартиры женщина из опеки. То же самое чувство, будто рушится любая надежда.
— Ты мне нужен, — внезапно сказал Рэй.
Я лежал, накрыв глаза предплечьем. И плакал. Слёзы сами лились от обиды и глубокого чувства горя. Будто дыра в груди ныла. Одинокий, никому не нужный, никем не любимый. Без семьи, без друзей.
Убрал руку и посмотрел, как он склоняется надо мной. Протянул ладонь вверх и погладил его по щеке. Мягкой, тёплой. Совсем как живой.
— Твоё подсознание изменяет мой внешний вид под тебя. Я не могу отрастить крылья, например.
Я схватил его за шею и уронил на себя.
— Просто заткнись, — прошептал я, обнимая его. Крепко-крепко. Живого, родного. Друга.
— Конечно друга, — пробубнил он недовольно. — А кто ж я ещё? Просто хранитель? Нет, конечно. Я лучше.
Но в ответ всё же обнял. И так хорошо стало. Я не один. Я нужен. А ещё ведь есть Мэйн, Арлейн. И даже Айлинайн. А как же Ширейлин? Квинтос, мой сокурсник со свободного. Мы так много исследований вместе провели. Торон, мой заботливый и самоотверженный друг, учится сейчас на втором курсе артефакторике.
Индарейн и Эльронис. С этими двумя я, наверное, проводил больше всего времени в магической школе. Первый всё грустил о том, сколько ответственности на него пытался нагрузить отец, а потом ещё и артефакт зелёного рыцаря сверху свалился. Бедный парень. Второй же нигде не пропадёт. Торгаш в душе, он найдёт способ куда пристроить свои таланты, в каких бы условиях не очутился. Но пока ему далеко, ещё почти три года учиться в школе. Надеюсь, они дружат с Тороном.
— И долго так лежать будем? — сказал Рэй спустя какое-то время.
— А тебе жалко, что ли? — улыбнулся я.
— Мне-то не жалко. Но времени у нас неизвестно сколько. На аванпосте тебя не хватятся, если неделю не будешь появляться? А месяц?
— Тут ты прав. Надо пробовать двигаться дальше.
Я отпустил его и сам поднялся на ноги. И куда дальше?
Точно, ведь в первый день в интернате кое что случилось.
Мир вокруг резко растворился, будто краски смыло водой, и окружение изменилось. Я находился в светлой комнате с жёлтыми стенами. Четыре кровати, три заняты. За окном темно уже.
Но на этот раз я смотрел со стороны на себя, семилетнего мальчика. Стеклянный взгляд, потерянное выражение лица. В руках держал стопку с одеждой и постельным бельём, которую мне только что выдали.
— Девочки, это Александра, теперь она будет жить с вами, — бодрым голосом сказала женщина с чёрным дымовым пятном вместо лица. И ушла, прикрыв дверь.
«Прошлый я» так и остался стоять, я ведь не услышал тогда слов женщины. Я вообще находился в прострации. Меня оформляли очень долго, постоянно бросали одного в коридорах, водили от двери к двери. Я тогда считал, что уже умер. Ощущал себя просто ужасно, одиноким и никому не нужным.
Пришёл в себя, только когда девочки попытались разговорить. Дали мне конфет, печенья, кукол принесли. А когда осторожно сказал, что мне роботы нравятся, где-то достали одного. Он мне совершенно не понравился, но побоялся тогда сказать это. Мне просто было приятно, что на меня спустя столько времени кто-то обратил внимание.
Они рассказывали, как в интернате хорошо. Что дома их тоже обижали и не кормили, а тут всё есть. И чисто. Мне стало легче, я даже начал улыбаться. Но понял, что что-то не так, лишь когда пришло время ложиться спать.
— Но почему меня поселили к вам? Я же мальчик!
— Саша, ты чего? — улыбнулась одна из них. — Здесь не надо притворяться мальчиком, чтобы не украли. Ты здесь в безопасности.
— Но я правда мальчик.
Тогда я ещё не понимал, что моя внешность настолько сильно выделяется.
Слово за слово, девочки принялись обижаться на меня, а потом… Облапали и почти раздели, чтобы удостовериться. Такой вой подняли! Пришла женщина и тоже удивилась, что я и правда мальчик. Я испытал очень сильное чувство стыда, когда она так же насильно залезла мне в штаны.
Я совершенно не понимал, почему меня приняли за девочку. Но пока оформляли кто-то ошибся в документах и сменил мне полностью и пол, и имя на женские. Ещё и внешность специфическая, волосы немного отросшие.
В тот вечер я ночевал в какой-то кладовке, так как девочки больше не хотели меня видеть. И снова дикое чувство одиночества. Будто я вещь какая-то. Которую легко выбросить в дальний угол и забыть.
Меня заселили в субботу, из администрации до понедельника никого не было. В комнату мальчиков то перевели, но слухи поползли. Потом надо мной долго смеялись, шутили. А я дрался и в часы посещений смотрел в окно в надежде, что мама придёт навестить меня. Но она не пришла. Только через три месяца в первый раз увидел её опухшее лицо.
Но эти образы не о том были.
А-а-а! Да что ж так сложно то? Я ведь до сих пор страдаю этим! А как не страдать?
«Прошлый я» раздавал листовки на улице. Какой-то там благотворительный концерт. Ко «мне» подошёл мужик, дал конфет, звал посмотреть на котят.
Я видел, как лицо «меня» выражает недоверие. Как пытаюсь вернуть конфеты, но он не берёт их обратно. Мужчина ушёл, но я помнил, что потом он вернулся и пытался меня увести силой. Благо взрослые подоспели.
На второй раз прохождения воспоминания я не сдержался и догнал его. Попытался ударить, но рука прошла насквозь, слегка разрушив, словно туман, но потом образ вернулся на место.
— Это ведь контролируемый сон? Почему я не могу его покалечить? — я зло посмотрел на Рэя, который постоянно находился рядом и молча наблюдал вместе со мной за происходящим.
— Ты меня спрашиваешь? Это твой сон. Твой подсознание. Почувствуй препрану, управляй ей. И всё получится.
Легко сказать.
Мы прошли ещё несколько сцен, некоторые из них повторялись. Но нигде я не мог причинить вред обидчикам, как бы не старался.
— Может, ты просто что-то делаешь не так? — предположил Рэй.
— Но что именно? — я уже кричал. — Мне это надоело! Это бессмысленно, понимаешь? Как я могу понять, что не так?
— Почему тебя так это раздражает? Разве тебя всегда принимали за девочку?
— Нет.
— Просто шутили ведь?
— Ну да.
— Тогда почему так переживаешь? В чём причина твоего страха? Мы ведь за этим здесь, а не чтобы побить твоих обидчиков.
— Я пытаюсь понять, честно, — уже откровенно жаловался я, ощущая отчаяние.
— Я тоже, но я не живой, мне никогда не понять эмоций подобных тебе. Я могу только скопировать проявления. То, что я ощущаю, не такое, как у живых. Тут я ничем не могу тебе помочь, Адмир. Ты должен сам побороть свои страхи. Они мешают тебе управлять этим местом, чувствовать препрану.