Йонаш пришел в кафе с рюкзаком и пакетом, в котором гремели стеклянные банки. Отряхнулся – заморосили осенние дожди – заказал пирожки и бульон, спросил:
– Дядя Славек, дядя Ахим, а кто-нибудь мне контурную карту раскрасить может? Не успеваю, мы с Мохито сейчас к папе в больницу поедем, я поздно вернусь. Еще сочинение надо написать и матешу.
– Давай, раскрашу, – согласился Ахим. – Когда заберешь?
– Утром, в окошке, если можно.
– Запросто.
Повисло молчание – Ахим думал, надо ли предупредить Йонаша о том, что завтра на работу выйдут новые сотрудники. Славеку с Ёжи наконец-то нашлась смена. Решил не предупреждать. Спросил:
– Как папа?
– Воет все время, – вздохнул Йонаш. – Домой просится. Ему там скучно. А врачи пока не разрешают. Ему живот обсидиановыми осколками сильно распороло, плохо заживает. Мы ему детское питание возим, кормим с ложечки, потому что он больничное не жрет. Вот.
В доказательство слов в пакете брякнули банки. Йонаш нырнул в рюкзак, вытащил помятую контурную карту, вручил Ахиму:
– Страницы один и два. Там написано.
– Сделаю.
– Спасибо, вы меня очень выручили.
В дверь заглянул Мохито – в форме, с гарнитурой сотовой связи, подчеркивающей изуродованное ухо. Кивнул Ахиму, позвал Йонаша:
– Пойдем быстрей, я под запрещающим знаком припарковался.
Мелкого как ветром сдуло, только банки зазвенели. На смену торопящейся парочке явился Анджей. Посмотрел на Ахима, на контурную карту. Усмехнулся:
– Припрягли?
– Мне не трудно.
Анджей сделал заказ, задумчиво посмотрел на контурную карту, проговорил:
– Странно все-таки Хлебодарный милостями осыпает. Ни Шольту, ни Яцеку ребенок был не нужен, а зачали в первую же течку. А ты с мужем не один год прожил, и ни снопа, ни зернышка.
Ахим почувствовал, как запылали щеки, процедил:
– Вам-то какая печаль от моей бездетности? Пирожки горло царапать начали?
– Извини, – Анджей коснулся его рукава. – Я не в обиду. Просто… неисповедимы замыслы Хлебодарного. Да и Камул вечно мутит, ничем не лучше.
Извинения были приняты, но осадок остался. Ахим в очередной раз убедился в собственной уязвимости: каждый, кому в голову взбредет, мог отметить его бесплодие, выбить из равновесия вопросом: «Ты до сих пор не родил?» и через минуту забыть о сказанном. Отсутствие детей Ахима не тяготило – ни в браке, ни сейчас, после развода. Срочно искать альфу, чтобы родить «для себя», раз с Витольдом не получилось? Нет уж. «Для себя» заводят домашних животных, и то, предварительно взвесив ответственность. И все-таки… неприятно. Как будто упрекнули болезнью или увечьем. Мысли совершили скачок, и Ахим подумал о Мохито. Бездетность на лбу не выжжена, на улице пальцами не тычут, не перешептываются. Мохито, наверное, хуже. Однако живет, дружит с Шольтом, возится с Йонашем. А к косым взглядам, скорее всего, уже привык.
Утром, спустившись проконтролировать новых работников, Ахим столкнулся с Мохито, возвращавшимся с пробежки. Знакомые шорты, кеды, капюшон. После приветственного «бр-бр, хр-хр» Мохито внезапно обрел дар речи, и попросил разогреть и упаковать в термопакет завтрак для него и Йонаша.
– Пейте кофе, я сейчас вам вынесу, – пообещал Ахим. – Контурную карту заберете?
– Да, – кивнул медведь. – Спасибо, что нашли время.
Ахим подумал, что надо оповестить Мохито о своих добрых намерениях – лицом к лицу, не полагаясь на передачу разговоров. Оповестить и больше не навязываться. Делать то, что попросят. Он вынес упакованный завтрак, проговорил давно подобранные слова о гостевой комнате и контроле над уроками. Получил ответ: «Спасибо, я вас услышал», и, с некоторым облегчением, удалился в свою квартиру. Как ни хорохорься, а Мохито внушает страх. Вытаскивает наружу заложенный инстинктом ужас перед непомерно сильным противником. Давит размером и запахом. Понятно, почему волки-спецназовцы сплотились против угрозы. Непонятно, почему Шольт с ним сдружился. В пику коллективу? Из придури?
Глава 9. Волк в лубке
Гостевую комнату пришлось открыть и пропылесосить через три дня. Павел сидел дома с сопливыми детьми – младший принес вирус из садика. Йонаш ходил в школу и делал уроки под надзором Мохито. А экскаватор в песчаном карьере далеко за городом выкопал склад мин времен Договора Сретения. Боеприпасы, хранившиеся в весьма и весьма неблагоприятных условиях. Мохито передали в распоряжение временного штаба по чрезвычайной ситуации, и отправили в пески. Йонаш отбрыкался от переезда к Димитросу – Ахим выяснил, что это тот самый пожилой волк, который бил Шольта газетой – и клятвенно пообещал чистить зубы и вовремя ложиться спать. В общежитии мальчишке ничего не угрожало – незнакомец с дурными намерениями через КПП пройти не мог. Но Мохито беспокоила судьба изложения и сочинения, которые надо было сдать к выходным. Облеченный доверием Ахим поклялся проследить за написанием опусов, проверить грамматику, а также раскрасить все накопившиеся контурные карты. К девяти вечера он должен был перевести Йонаша через дорогу и сдать часовому на КПП. Мохито обещал вернуться в субботу вечером – «раньше не получится» – и отблагодарить Ахима какой-нибудь ответной услугой. От услуги Ахим отказался сразу и пообещал звонить в случае любых сомнений и недоразумений. От визитов в больницу они были избавлены – Шольта опять погрузили в искусственный сон и собирались будить не раньше понедельника.
Недоразумений не было. Йонаш обследовал квартиру, оставляя отпечатки запаха на мебели и ткани, вид с балкона оценил, как «классный», и сказал, что если влезть на перила, то можно увидеть их с папой окно и полосу препятствий на стадионе. Лазить на перила Ахим категорически запретил, и на всякий случай начал запирать балконную дверь. Йонаш ел, что дают, хвалил омлет и домашние котлеты, отлынивал от уроков и много болтал.
– Папа тоже яйца на сковородке всегда перемешивает, чтобы желток прожарился. А Мохито говорит: «Фу, это кто-то уже ел». Он жарит, чтоб «глазки» были. А вы так умеете?
– И так, и так умею. Пиши сочинение.
– А вы в карте забыли море раскрасить.
– Сейчас раскрашу. Пиши!
– А можно мне еще одну сосиску в тесте? У вас вкусно получается. Мы так не готовим. У нас даже муки нет. Папа такое не ест, из-за проклятья.
– Проклятья?
Ахим давал себе слово не расспрашивать мальчишку – это нечестный ход. И сейчас не спросил. Просто повторил слово – от удивления. Йонаш счел это вопросом и сообщил:
– Папа избил моего отца. Первый раз, когда тот был беременный, а потом второй раз, когда тот кормил. После первого раза папа сдобу не мог есть, только лепешки всякие и тесто в пельменях. А после второго – вообще ничего. Хлебодарный так проклинает альф, которые на беременного омегу руку подняли.
– Я слышал об этом проклятье, – медленно проговорил Ахим. – Но откуда тебе знать, что так и было?
– Папа сам мне рассказал. Я уже взрослый и у нас доверительные отношения. Папа сказал: лучше я всё объясню, чем тебе чужие оборотни в уши насвистят.
«Резонно, – подумал Ахим. – Желающих насвистеть в таких случаях – хоть отбавляй. История наверняка пересказывалась при детях, и кто-то из одноклассников Йонаша может уколоть внезапной правдой. Решение правильное… но всё равно подпортившее Йонашу детство. Трудно быть не таким, как все. Знать, что один отец избивал второго отца, и при этом любить и – скорее всего – оправдывать».
После внезапного откровения Йонаш съел две сосиски в тесте, дописал сочинение и был препровожден к КПП. Ахим сбросил Мохито сообщение с отчетом и получил в ответ скупое «спс».
Времени стало не хватать. Для себя Ахим мог приготовить спустя рукава, бросить сковородку в мойке, оставить на столе крошки; но кормить Йонаша чем попало, да еще на неубранной кухне – нет-нет-нет, нельзя. Контурные карты почему-то отъедали изрядный кусок бытия. Карандаши постоянно ломались, Ахим путался, закрашивал разметку неправильным цветом, стирал, снова закрашивал… и это всё вперемешку с работой, беспрестанно терявшимися накладными, консультациями с бухгалтером и накапливавшейся стиркой.
В субботу вечером Ахим сдал Йонаша с рук на руки Мохито, получил бурчащую благодарность и обещание помощи «в случае чего». В воскресенье поехал к отцам, и, вернувшись, с удивлением обнаружил, что квартира пропиталась запахом мальчишки. Это не раздражало, но чувствовалось, как след от соринки в глазу. А в круговороте дней запах казался незаметным.
«Надо будет разложить коробочки с отдушкой и хорошенько проветрить. Потом, когда всё закончится».
В понедельник Ахим не видел ни Йонаша, ни Мохито, да и слава Хлебодарному, своих забот хватало: в кафетерий явился санитарный инспектор, за ним – следователь, сообщивший, что передает дело в суд, и посоветовавший ждать повестки. Ахиму вручили ксерокопию его показаний – «освежишь перед судом, чтоб не путался» – и предрекли, что осквернителям кафетерия, скорее всего, дадут условный срок. Вкупе со штрафом.
Взрыв дымовой шашки, крашеное пшено и ленты теперь казались чем-то мелким и совершенно неважным. Ахим не мог понять, почему он переживал и расстраивался: никто не ранен, не погиб… чепуха.
Долгожданные осенние дожди затянулись. Люди и оборотни быстро заскучали по солнцу, начали ругать раннюю темноту. Дождь сбивал с деревьев еще зеленые листья, золото осени где-то потерялось – прямо как неуловимый клад клана Светлых Крестов. Утро вторника хоть немного, но порадовало: дождя не было, и Ахим, позволивший себе поспать лишние два часа, рискнул выбраться на балкон. Мокрая липа грелась под лучами солнца, асфальт подсыхал, очерчивая границы глубоких луж. По улице сновали вояки и прохожие, за углом заливалась сирена пожарной машины – обычная, привычная жизнь.
Волка в пластиковом корсете и с лубком на передней лапе Ахим увидел сквозь нижние, поредевшие ветви липы. Тощий зверь брел по тротуару шатаясь, приваливаясь к стене, чтобы отдохнуть. Кофе встал поперек горла, от возмущения, смешанного с недоумением: Хлебодарный, да кто же заставил бедолагу выйти на улицу? Ему лежать надо! Где врачи, благотворительные фонды, социальные службы? Что это за безобразие? Ахим проглотил кофе и вдруг понял, что волк ему смутно знаком. Темный, длинные лапы, вытянутая узкая морда…