Утром двинулись по знакомому маршруту. Мохито предлагал ехать в одной машине – «зачем бензин зря жечь?» – но Ахим отказался, опасаясь, что не сможет сбежать в случае конфликта. Будучи мобильным, он чувствовал себя увереннее. Махнул хвостом, хлопнул дверью и уехал. Не надо ждать или уходить пешком.
Дубы почти облетели, желудей прибавилось. Ахим поднял багажник, прячась за незамысловатой преградой – раздеваться на глазах двух альф и ребенка было неловко. Он, как и в первый раз, не смотрел в сторону внедорожника. Сами разберутся, сами превратятся… Вис встал на лапы и вздернулся от крика. Шольт заорал и тут же смолк, словно заткнул рот ладонью – доносилось только глухое мычание, полное боли и страха. Вис пошел к чужой машине, когда стон превратился в волчий скулеж. Медведь и волчонок неуклюже топтались вокруг превратившегося Шольта. Тот дрожал, стучал зубами и прижимался к колесу. Ахим отпустил вожжи, позволил вису подойти, прижаться к волку, унять дрожь телом. Он вылизал длинный нос, отполировал волчьи усы, морщась от щекотки. Засвистел в ухо: «Хорошо. Все хорошо. Сейчас пойдем гулять. Там рыба и мыши». Шольт успокоился. Не сразу, но перестал дрожать, заворошился, отодвинулся, неуклюже встал на лапы. Медведь облегченно выдохнул, подхватил волчонка и понес к мосткам.
День прошел в праздности и ленивой прогулке по приглянувшимся местам. Мыши куда-то переехали, поэтому Ахим с Шольтом пошли вокруг озера, вляпались в болото, долго отмывали лапы на отмели и вытирали о пожухлую, прихваченную утренним морозцем траву. Вис отговорил волка есть грибы: решительно загородил семейку телом, позже вытащил пакет с палочками из багажника и предложил всем желающим. Медведь не остался в долгу, попытался угостить виса сырой рыбой и, в очередной раз, получил отказ.
Безмятежность развеялась, когда дело дошло до обратного превращения. Ахим быстро перекинулся, натянул трусы и штаны, прислушиваясь к звукам от внедорожника. Тишину разорвал волчий вой, сменившийся криком. Шольт всхлипывал, давился слезами, и Ахим, почти не соображая, что делает, бросился к нему на помощь – подбежал, сел рядом, обнял дрожащие плечи, привлек к себе, позволил уткнуться носом в шею, приглушая рыдания. Чужая беспомощность и страх ощущались руками, хотелось забрать часть боли, успокоить, пообещать, что теперь все будет хорошо. Слова застряли в горле. Шольт перестал всхлипывать, выстонал:
– Боюсь. Боюсь. Кажется, что это опять на сутки. Что я буду лежать и орать, срывая голос, а они будут стоять и смотреть.
– Нет, нет, – забормотал Ахим. – Это в прошлом. Теперь – быстро. Не думай об этом. Постарайся забыть.
Он гладил плечи – горячие, твердые – ерошил отросшие волосы на затылке. Шольт прижимался к нему все сильнее, терся носом о шею, подставлялся под ласку. Нотка подавителя, ощущавшаяся в запахе, гарантировала, что у только что обратившегося альфы не начнется спонтанный гон. Это соблазняло, подталкивало проверить изгиб поясницы, коснуться бедер, проверяя, подойдет ли ширина его телу. Искушение исчезло после покашливания Мохито. Ахим провел ладонью по спине Шольта, с сожалением прерывая двусмысленную ситуацию. Поднялся, ушел к своей машине.
Глава 15. Выбери меня
По дороге, слушая и не слушая радио, он отмечал реакции собственного тела. Слишком короткий срок с начала приема подавителя. Слишком давно не было альфы – с Витольдом в последние течки не особо складывалось. И сейчас хотелось только одного: вернуть Шольта, притянуть его поближе, влипнуть, слиться, проверить, горячи ли губы. Опьянят ли поцелуи – так, что Ахим забудет себя и позволит творить все, что заблагорассудится?
Дома он выщелкнул внеочередную капсулу подавителя. Выпил, принял душ, неохотно поковырялся в еде. За окном темнело. Тело медленно и неотвратимо расслаблялось, готовилось к течке, ждало – не кого-нибудь, а именно Шольта. Ахим поймал себя на поглаживании щеки, очерчивании губ, ожидании стука в дверь. Встрепенулся, отогнал дурман, воцарившийся в голове, и пошел в аптеку за упаковкой «Экстра-Стоп». Пока ноги несут, потому что заказывать на дом – чистое разорение.
Осенний воздух охладил разгоряченную голову, чуточку усмирил мятущееся тело. Ахим дошел до круглосуточной аптеки, купил две упаковки «Экстра-Стоп» – на всякий случай, лучше пусть запас будет. Вышел на ступеньки, потряхивая маленьким пакетом, в который сложили лекарства, и замер, когда шевельнувшаяся за плечом тень сомкнула пальцы у него на запястье.
– Не надо, – прошептал Шольт. – Не пей.
Альтернатива была понятна без слов: твердый член прекрасно ощущался через слои ткани, раззадоривал прикосновением к ягодицам, обещая проникновение. Ахима повело от запаха, обожженного дыханием уха. Тело сдалось – между ягодиц стало влажно, организм начал вырабатывать смазку. Разум продолжал цепляться за запреты.
– Нет, – выдохнул Ахим. – Ты потом скажешь… и Йонаш…
– Выбери меня, – Шольт прижался еще сильнее. – На одну течку, без обязательств. Если не понравлюсь – разойдемся без обид. Мохито присмотрит за Йошей. Я попросил.
– Ты потом…
Шольт не дал ему договорить. Подтолкнул, заставил спуститься со ступенек, прижал к стене и начал целовать. Это не просто опьянило – Ахим словно в бездну провалился. Любые запреты и доводы проигрывали, таяли под губами Шольта. Язык влажно обследовал подбородок, шею, выгладил ямку под кадыком, суля пиршество изголодавшемуся телу. Глаза Шольта неестественно блестели, волк подкрадывался все ближе, заставляя двуногого сорваться в гон.
Ахим немного отстранился. Потрогал длинноватый нос, проехался по скуле, вызывая у Шольта жадный стон. Мир сосредоточился на кончиках пальцев. Шольт дразнил ожиданием утренней щетины, трещинкой на губе, шелковым изгибом брови.
– Выбери меня. Хотя бы на эту течку.
Шольт просил, не требовал. Не выдвигал обвинений вису, выманившему волка из-за невидимой стены лаской и запахом омеги – а, казалось бы, какой удобный случай заявить о ловушке. Ахим почувствовал свою власть. И, уже решившись на случку, продолжил игру, увиливая от поцелуев и уводя волка все дальше – не в лес, но в собственную спальню.
Как они добрались до квартиры, Ахим не помнил. Он захлопнул дверь и начал сдирать с Шольта одежду – сначала попробовать, а потом уже рассмотреть. Кровать жалобно заскрипела, принимая двойной вес, готовясь к суровым испытаниям. Шольт не подвел: быстро и частично раздел Ахима, стянул рубашку к лопаткам, обнюхал поясницу, заставляя взвыть от нетерпения, и заработал языком, пробуя смазку и проверяя готовность к совокуплению.
Помнится, с Витольдом они приноровились друг к другу не сразу. Пришлось и брошюры читать, и угол проникновения менять, чтобы узел не сразу опадал. С Шольтом не было никаких проблем: он начал трахать Ахима с места в карьер, не заботясь о позах, только придерживая, чтоб с кровати не упал и лбом об спинку не ударился. И узлом запер таким, что ни вздохнуть, не продохнуть, лишь валяться в блаженной истоме да постанывать.
Между первой и второй перерыва толком не получилось – только Ахим собрался как следует ощупать и осмотреть Шольта, как снова оказался на четвереньках, а потом на боку с узлом в заднице. Третий заход отсрочила смс от Мохито. Ахим этим воспользовался, чтобы принести в спальню бутылку воды и в итоге кончил на кухонном столе – а вот это было не очень удобно.
К пяти утра Шольт чуточку растратил накопившийся пыл, поскребся в холодильник и выпросил порцию еды без хлеба. Ели и снова трахались в молчании – волк и вис, пользуясь дурманом течки, отвоевали себе значительное место в сознании. Обнюхивались и прекрасно обходились без слов.
На третьи сутки гормональный шторм унялся. Ахим начал приходить в себя, обнаружил, что Шольт выдавливает зубную пасту с середины тюбика, и громко возмутился. Вместо оправданий и обещаний исправиться Шольт спросил:
– Мне уходить?
Ахим нашел выброшенный в корзину для белья бритвенный станок и мстительно ответил:
– Да.
Он чувствовал нить связи, не сомневался, что Шольт вернется. И собирался снова впустить его в дом, как следует промариновав за неопрятность. Коса нашла на камень практически сразу. Шольт не считал себя виноватым и, похоже, ждал извинений. Судя по всему, он не обсуждал случившееся с коллегами и приятелями – Ахим не слышал шепотков, не замечал косых взглядов. Только полковник Димитрос почему-то веселился, а один раз дал ему подзатыльник газетой – наверное, перепутал с кем-то из спецназовцев. За это время Шольта, находившегося на больничном, успели принять в музей МЧС на должность временного экскурсовода, а через три дня с треском выгнать – за вспыльчивость и конфликтность.
Димитрос пошептался с главой городских огнеборцев, поскучнел и вызвал Ахима на разговор.
– Не знаю, кто тебе насвистел, что об него можно вытирать ноги…
Ахим издал сдавленный звук и замахал руками, открещиваясь – от Димитроса повеяло мертвенным холодком неприязни.
– Этот кто-то тебе соврал. Я Шольту за отца, хоть и начальник в погонах, и слежу, чтобы он не вляпался в пустопорожние неприятности. У него проблем по службе хватает, то на отравленный нож напорется, то на бомбу ляжет. Ребенок каждый день внимания требует, ему «подожди» не скажешь. И тут ты со своими выкрутасами. Вторую неделю дразнишь, хвостом виляешь, ни да, ни нет. В чем дело? Не люб? В кровати не потянул? Доходом, положением в обществе не вышел? Сын-довесок мешает? Скажи мне, если его в лоб отшить стесняешься. Не юли, я пойму.
Невнятные объяснения о зубной пасте и бритвенном станке заставили Димитроса громко хлопнуть газетой по столу:
– Так и знал. Все-таки развлекаешься.
Ахим ждал продолжения, каких-то итоговых слов, но Димитрос просто ушел из кафетерия. Это было хуже обвинений в распутстве, словно Ахима застукали за издевательством над ребенком путем отъема конфеты.
Шольт на пару дней пропал – Славек донес, что Димитрос отправил его красить скамейки на стадионе. Мохито и Йонаш забегали в кафетерий на пять минут, взять кофе и еду на вынос, и Ахиму пришлось самому делать первый шаг. Он выманил у Йонаша дневник по природоведению и две контурные карты. Напек печенья-орешки со сгущенным молоком и вручил Мохито промасленный пакет – с благодарностью за то, что тот присмотрел за ребенком в дни течки. Медведь посмотрел на него с легким недоумением.