Эраст Петрович Перцов (1804—1873) – талантливый литератор, книгу которого «Искусство брать взятки» (1830) хвалил Пушкин. Через несколько лет, в 1832 году, когда Пушкин пытался издавать газету, он при посредничестве Перцова привлек для реализации этого замысла Н. Тарасенко-Отрешкова.
Степан Иванович Смирнов – помощник производителя дел (чиновник 8-го класса) в канцелярии статс-секретаря Лонгинова.
Идентифицировать Татищева нам не удалось.
Еще трое служили в Собственной его императорского величества канцелярии: сын генерал-губернатора Малороссии Н.Г. Репнина-Волконского князь Василий Николаевич Репнин-Волконский (1806—1880), впоследствии камер-юнкер, крупный чиновник Министерства иностранных дел, а также Денисьев и Кротков, сведениями о которых мы не располагаем.
Из других учреждений было лишь по одному чиновнику.
Михаил Осипович Карлевич – начальник отделения Артиллерийского департамента Военного министерства, с 1821 года статский советник. Переводчик с французского, автор исторических и географических трудов, в 1816 году собиравшийся издавать журнал «Любитель Отечества (Отчелюбец)», в котором обещал очистить русский язык от несвойственных ему выражений.
Граф Кутайсов, адъютант министра внутренних дел, – это, скорее всего, сын сенатора и обер-шталмейстера П.И. Кутайсова Иван Павлович (1805—1834), который, будучи в 1833 году штабс-капитаном, ушел в отставку, женился на богатой наследнице и уехал из столицы. Гораздо менее вероятно, что это его брат Ипполит (1806—1851), который ушел в отставку в 1835 году штаб-ротмистром Киевского гусарского полка.
Александр Александрович Плещеев (1803—1848) – сын члена «Арзамаса» А.А. Плещеева, воспитанник Благородного пансиона при Главном педагогическом институте (учился вместе с Л.С. Пушкиным), в 1828 году чиновник для особых поручений при начальнике Петербургского таможенного округа, бывший конногвардеец, знакомый Пушкина.
Служащий в Канцелярии министра Императорского двора Пургольд – это, возможно, Николай Пургольд, соученик Тарасенко-Отрешкова по пансиону, а служащий в Канцелярии Государственного совета Салтыков – Валериан Салтыков, также соученик Тарасенко-Отрешкова
Александр Алексеевич Фролов-Багреев (1785—1845) управлял Государственным заемным банком с 1826 года, сенатор с 1834 года.
Родион Иванович Чернявский – начальник отделения Капитула российских орденов.
Алексей Александрович Шахматов – коллежский асессор, начальник отделения Департамента разных податей и сборов (по-видимому, сын камергера, члена Совета Госконтроля А.Н. Шахматова)
Идентифицировать статского советника Бухвастова нам не удалось. Возможно, это помещик Данковского уезда Рязанской губернии Николай Бухвастов (ок. 1772 – ?), который в 1852 году владел заводом рысистых лошадей632.
Не служащих кроме Пушкина было только двое (впрочем, не исключено, что и Бухвастов, у которого не было указано место службы, находился в отставке).
Отставной штабс-капитан (ранее он служил в лейб-гвардии Финляндском полку) Валериан Фотиевич Митьков (1800—1865), брат декабриста М.Ф. Митькова, в июне—июле того же года находился под следствием по обвинению в распространении «Гавриилиады»633. Но ни следствию, ни историкам литературы не удалось найти никаких следов его знакомства с Пушкиным. Появление их имен в одном списке показывает, что они вполне могли быть знакомы. Фок написал рядом с фамилией Митькова: «Тот самый, который имел дело с своими людьми насчет Гавриилиады, брат бывшего Финляндского полка полковника».
Сведениями об отставном штабс-капитане Шишмареве мы не располагаем.
Таким образом, из общего числа участников около половины – военные или бывшие военные; остальные, соответственно – статские. Не служащих всего три человека – Пушкин и два отставных офицера. В списке как минимум пятеро соучеников Тарасенко-Отрешкова по Московскому университетскому пансиону: В. Вердеревский, Э. Перцов, Г. Полетика, Н. Пургольд и В. Салтыков.
В основном представлены люди молодые, в возрасте двадцати—тридцати лет, причем Пушкин, которому исполнилось двадцать девять, принадлежал к числу более старших участников. Впрочем, есть в списке и люди гораздо старше, например сорокатрехлетний управляющий Государственным заемным банком А.А. Фролов-Багреев.
По составу списка видно, что участников «вербовали» какие-то лица из первоначального ядра инициаторов, привлекая сослуживцев и хороших знакомых. Например, Э. Перцов, соученик Тарасенко-Отрешкова по пансиону, записался не только сам, но и уговорил записаться, по-видимому, еще трех чиновников канцелярии статс-секретаря Лонгинова, где он тогда служил.
Какова была дальнейшая судьба проекта, нам установить не удалось, поскольку из архива петербургского генерал-губернатора за этот период сохранилось лишь несколько дел. Судя по всему, общество не было создано, иначе либо в «Северной пчеле», либо в переписке, дневниках и воспоминаниях современников были бы какие-нибудь упоминания о нем. Возможно, причина заключается в том, что были запрещены пари и заклады, долю от которых учредители собирались использовать (помимо членских взносов) на аренду помещений и приобретение необходимого инвентаря.
Так или иначе, имеющиеся сведения о попытке создать это общество представляют, на наш взгляд, немалый интерес. Ведь в то время занятия гимнастикой только начинали входить в быт. Лишь к 1840-м годам они получили некоторое распространение, и, например, в конце 1840-х годов два писателя (в то время, впрочем, еще не печатавшиеся) – Л.Н. Толстой и А.В. Сухово-Кобылин – вместе занимались гимнастикой в московской Школе гимнастики и фехтования Я.В. Пуаре634. Но и тогда в печати отмечалось, что «на гимнастику еще весьма многие глядят как на гаерство»635.
В порядке гипотезы можно высказать предположение, что обращение к «физическому», к культуре тела шло параллельно с поворотом литературы к «реализму», к быту (напомним о расцвете в русской литературе жанра «физиологий» и натурального очерка в 1840-х годах). Показательно, что в русский язык слово «спорт» в 1851 году ввел (по свидетельству П. Столпянского636) Ф.В. Булгарин, который был одним из основных сторонников бытописания (в частности, физиологического очерка) в литературе того времени. Булгарин отмечал, что спорт «дело полезное, потому что укрепляет тело, а в здоровом теле и душа действует лучше»637. Проверить наше предположение можно будет только тогда, когда история отечественных физической культуры и спорта будет хорошо документирована, причем не с внешней, «официальной» стороны, а именно со стороны внутренней, мотивационной. Тогда сведения о проекте гимнастического общества и о наличии Пушкина в списке инициаторов его создания из экзотического факта превратятся в ценный материал для характеристики как личности Пушкина, так и культуры того времени.
2013 г.
КНИГА «БЕС В СТОЛИЦЕ» И ЕЕ АВТОР(Неизвестный роман-памфлет В.П. Буренина)
Исследователи романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» постоянно расширяют круг книг, которые так или иначе могли быть использованы при его создании. Если бы кому-нибудь из них попалась на глаза опубликованная в Петербурге в 1872 г. и совершенно забытая сейчас книга некоего Ивана Спиридонова «Бес в столице»638, вполне возможно, что и ее включили бы в число произведений, давших толчок булгаковской фантазии. Действительно, как будет показано ниже, по ряду мотивов названная книга схожа с шедевром Булгакова, хотя вероятность его знакомства с этим произведением ничтожна.
«Бес в столице» – литературный памфлет, сатирически изображающий русскую журналистику того времени. Нам представляется, что это произведение весьма немаловажно и для понимания характерных особенностей литературной борьбы начала 1870-х гг., и для создания более целостной картины истории жанра памфлета в России. В нем повествуется о том, как повелитель преисподней Вельзевул, желая объединить усилия «прозелитов античеловеческих идей», посылает в «гиперборейскую столицу» (то есть Петербург) молодого черта. Тот должен встретиться с близкими этим взглядам журналистами и предложить им моральную поддержку Вельзевула. Знакомясь со столичной прессой, посланец «был поражен той мизерностью кругозора, дрянностью дешевого и мелкого миросозерцания, отсутствием сколько-нибудь определенных, ясно осознанных и веских убеждений и направлений, которые явились перед его глазами, со всей презренной немощью умственной импотентности, катексии и рахитизма»639.
Прежде всего он отдает визит Никите Матвеевичу Атроцию (так назван в книге Н.М. Катков, от латинского atrocitas – безжалостный, жестокий), стороннику «охранительных начал и классицизма», который заявляет: «Не нужно мне никаких чертей, с их нравственной поддержкой <…> ибо я сам для себя… черт!» (с. 78)640. Затем, после встречи в кафе с рядом литераторов (особенно едко высмеян П.Д. Боборыкин), черт отправляется с аналогичным предложением к дону Андреа Жируету (А.А. Краевский; girouette по-французски – флюгер). Тот просит у посланца денег, а узнав, что предлагается только идейная поддержка, отказывается от продолжения беседы, называя деньги «лучшим из всех принципов» (с. 131). Далее в книге следуют выпады против сатирика Иппокритова (М.Е. Салтыков-Щедрин, от французского hypocrite – лицемер) и «народного поэта» (Н.А. Некрасова), обвиняемого в склонности к «хроническому ренегатству». Завершается памфлет встречей черта с Вонифатием Игнатьевичем Прескоченским (В.И. Аскоченский), который в ответ на предложение вступить в союз с Вельзевулом отвечает: «Я давно принадлежу ему и духом, и плотию» (с. 159).