В записках Биргера далее говорится: «Получил ли Сталин его письмо и сыграло ли оно хоть какую-нибудь роль во всей этой истории, ИГ не знал». Точно не знал, но безусловно догадывался. Теперь мы знаем точно: Сталину письмо Эренбурга вручено было (вплоть до 17 февраля он приезжал в Кремль и работал в своем рабочем кабинете, в частности, 2, 7, 16 и 17 февраля принимал там Маленкова[1220]; некоторые члены Политбюро регулярно, вплоть до 1 марта, посещали вождя на ближней даче). Именно с ближней дачи 10 октября 1953 г. письмо Эренбурга поступило в архив Сталина (теперь Президентский архив РФ.) — сегодня это факт установленный[1221].
Письмо Эренбурга Сталин прочитал. Его первая реакция была эмоциональной: сообщить писателю Эренбургу, что его подпись под письмом в редакцию «Правды» товарищ Сталин считает необходимой. Но, как можно понять из дальнейших событий, над письмом Сталин продолжал раздумывать и форсировать его публикацию не стал.
Указание товарища Сталина Эренбургу было передано, и он ему подчинился.
Приведу здесь записанный мною рассказ Али Яковлевны Савич, вдовы ближайшего друга Эренбурга Овадия Герцовича Савича[1222]. В один из февральских дней 1953 г., когда Савичи были в гостях у Эренбургов в их московской квартире, Илью Григорьевича срочно вызвали в «Правду». Уезжая, он сказал Савичам: «Не уходите», и они остались ждать его возвращения. Эренбург вернулся поздно и совершенно подавленный. Он сказал, вытирая ладонью лоб (что делал всегда в минуты сильных переживаний): «Случилось самое страшное — я подписал…». Рассказав это, А. Я. Савич почувствовала, что я ей не поверил. Зная тогда воспоминания Эренбурга и содержание черновиков его письма Сталину, я действительно счел рассказ Али Яковлевны какой-то аберрацией ее памяти и даже не включил его в беловую машинопись ее воспоминаний. «Боря, вы мне не верите? — печально спросила А. Я. — Я помню это, как сейчас». Много позже, когда от надежного человека мне стало известно, что подпись Эренбурга в подписных листах действительно имеется, стало понятно, что рассказ Али Яковлевны отнюдь не противоречит тому, что я знал тогда. Сперва я решил, что Эренбург подписал второй вариант письма в «Правду» (о нем речь впереди) и не мог понять, почему он так убивался, поставив под ним свою подпись. И лишь когда я в 2005 г. своими глазами увидел в РГАНИ подписной лист, на котором было собственноручно выведено: «Илья Эренбург, писатель»[1223], и убедился, что подписные листы относятся именно к первому варианту письма в «Правду», я поверил рассказу Али Яковлевны во всем его трагизме, и мне стало грустно, что я уже не могу сообщить ей об этом. Скажу еще, что на подписных листах проставлены подписи всех лиц, о которых ходили устойчивые слухи, что они письмо не подписали (возможно, их подписи были поставлены не сразу) — и Рейзена, и Ерусалимского, и Крейзера, и Дунаевского…
Подписные листы — важный документ в этой истории, и о них стоит сказать подробнее. Всего подписных листов шесть. Их первоначальная нумерация в середине верхней строчки тщательно зачеркнута, новая нумерация начинается с л. 180 (листы 173–177 — текст первого варианта письма в «Правду», листы 178 и 179 — отпечатанные на машинке фамилии подписантов, начиная с Драгунского). Порядок расположения подписей от руки ничего общего с порядком расположения подписей в верстках и машинописях не имеет. Подписи ставились на нелинованных листах отнюдь не плотно и не нумеровались. На листе 180 — десять подписей, начиная с академика С. И. Вольфковича, кончая академиком И. И. Минцем[1224]. На листе 181 — девять подписей: генерал-полковник А. Д. Цырлин, генерал-лейтенант С. Д. Кремер, дважды Герой ДА. Драгунский, начальник цеха С. В. Лившиц, композитор Ю. С. Мейтус, поэтесса М. И. Алигер, министр Д. Я. Райзер, генерал-полковник, министр Б. Л. Ванников, писатель И. Г. Эренбург. На листе 182 — девять подписей от академика И. А. Трахтенберга до академика Л. Д. Ландау. На листе 183 — девять подписей от артиста М. И. Прудкина до конструктора М. И. Гуревича. На листе 184 — восемь подписей от учителя Д. Я. Райхина до сталевара Д. Л. Харитонского. На листе 185 — три подписи от зав. РОНО в Москве К. И. Золотаря до директора Коломенского завода тяжелого станкостроения Н. Э. Носовского. На листе 186 — восемь подписей от генерал-полковника Я. Г. Крейзера до врача О. А. Чурлионской. Всего 56 подписей (в машинописи значатся 57, но подпись Кагановича стоит на отдельном экземпляре письма).
Неизвестно, совпадает ли порядок новой нумерации подписных листов с порядком их первоначальной нумерации. «Подписанты» вызывались в «Правду» индивидуально и в разное время, чтобы они не могли встретиться друг с другом, а подписывая письмо, они не могли узнать, сколько человек поставило свои подписи до них. Установить порядок заполнения подписных листов теперь практически не представляется возможным (скажем, Эренбург оказывается девятнадцатым по счету, а подписавший письмо существенно раньше его Гроссман — двадцать первым; заметим, что подпись Эренбурга значится последней на листе 181 и могла быть поставлена в конце любого негусто заполненного листа). Отметим еще, что следующая по порядку 41-й неразборчивая подпись маляра Московского часового завода в машинописях и верстках письма вообще отсутствует; зато фигурирующая там подпись рабочего вагоноремонтного завода им. Войтовича А. И. Ямпольского отсутствует на подписных листах. На листе 185 подписи пианиста Э. Г. Гилельса и директора Коломенского завода тяжелого станкостроения Н. Э. Носовского наклеены.
Теперь о том, как развивались события после того, как Эренбург выполнил указание Сталина и расписался под письмом в «Правду».
Первые дни после этого он пребывал в отвратительном состоянии: мысль о том, что его попытка переубедить вождя и остановить замышляемое им оказалась безуспешной, была неотвязной. Но проходили дни, а еврейское письмо в «Правде» не появлялось…
Что же произошло? Понятно, что Сталин взял тайм-аут, приостановив публикацию письма. Фактически, для точного ответа на этот вопрос мы располагаем лишь одним документом — второй редакцией письма евреев в «Правду»[1225]. Ее сопровождала следующая записка:
Представляю Вам исправленный текст проекта письма в редакцию газеты «Правда».
(Заметим, что на этом листе имеется важная и не опубликованная Костырченко надпись наискосок: «В архив. 16 III 53. (Подпись неразборчива, может быть, Михайлов. — Б.Ф.)», говорящая о том, что решение об отмене публикации письма в «Правду» было принято еще за две недели до письма Л. П. Берии в Президиум ЦК КПСС о реабилитации арестованных по «Делу врачей-вредителей»).
Итак, первый вариант письма в «Правду» Сталин отверг и распорядился подготовить новый текст. Исполнение этого было поручено Д. Т. Шепилову. Не исключено, что Сталин обсуждал с ним содержание нового текста, может быть, даже надиктовывал какие-то его куски (видимо, на ближней даче, так как в кремлевском кабинете Сталина Шепилов последний раз был 20 октября 1952 г.[1227]).
Когда именно Сталин пришел к мысли отвергнуть старый и подготовить новый текст письма в «Правду», точно не известно.
Предположение, что задание подготовить новый текст Сталин дал во время встречи с Маленковым 2 февраля, представляется совершенно неверным — 18 дней немыслимо долгий срок для подготовки нового письма (Маленков тщательно следил за быстротой и точностью исполнения всех сталинских поручений, и это была одна из главных его добродетелей, особо ценимая «хозяином»). Кроме того, получи 2 февраля задание переписать текст еврейского письма, Шепилов совершенно бы иначе (без откровенных угроз) говорил с Эренбургом 3 февраля.
Факт отправления Маленковым 2 февраля в архив прежних невыправленных машинописи и верстки этого письма связан, надо думать, не с каким-либо решением Сталина по первому варианту, в частности, с тем, что вождь его отверг, как считает Костырченко[1228], а именно с промежуточностью, невыправленностью этих документов, и это было решение самого Маленкова: ненужные для дела бумаги, согласно правилам делопроизводства, отправлялись в архив.
Наиболее вероятно, что задание подготовить принципиально другой, существенно более мягкий, текст письма в «Правду» было дано Сталиным в одну из встреч с Маленковым 16 или 17 февраля. Важна именно эта почти двухнедельная пауза, этот сталинский тайм-аут, а уж сразу он засомневался в первом варианте письма или не сразу — исторически несущественно.
То, что Шепилов назвал «исправленным текстом проекта письма» на самом деле было новым текстом, принципиально отличающимся от первого варианта[1229]. Самое главное отличие его в том, что о «врачах-убийцах» теперь упоминалось лишь в одном абзаце — двенадцатом от начала! И в существенно более сдержанном тоне — никакого призыва покарать убийц нет и в помине. Письмо фактически посвящено разоблачению империализма, сионизма и государства Израиль — врагов трудящихся-евреев всего мира, то есть оно целиком направлено только против внешних врагов. Что же касается внутрисоюзных дел, то письмо заканчивалось предложением издавать международную еврейскую газету, из которой бы граждане СССР и всего мира могли узнать, как хорошо живется советским евреям в Советской стране.