В этом письме упоминается Пётр Крючков, личный секретарь Максима Горького. Однако хотелось бы понять, причём тут Щербаков, откуда взялись все эти дачи и каковы претензии Мариэтты Шагинян. Оказывается, речь в письме идёт о Переделкино, где в 1934 году правительство задумало построить дачный посёлок для своих писателей. Курировал строительство секретарь правления союза советских писателей А.С. Щербаков. Как следует из жалобы, директор Литфонда Хапалов вывез со строительного участка трубы, предназначенные для центрального отопления, в результате чего Шагинян может остаться без горячей воды. При желании, это вполне можно квалифицировать и как донос, однако не станем придираться. Тем более что моё внимание привлёк внезапно возникший в этом письме крик истерзанной души:
«Вячеслав Михайлович! Я погибаю! Пожалуйста, помогите мне. Я никогда не застрелюсь, так как я коммунистка! Но заболеть нервно могу каждую минуту, и сил у меня остается немного».
Анализируя содержание письма, прихожу к выводу, что проблему с трубами так и не сумели вовремя решить. Только этим можно объяснить намерение Шагинян выйти из писательской организации. Всё тот же Щербаков в феврале 1936 года вынужден обратиться к Горькому:
«Считаю необходимым сообщить Вам о следующем: 22 февраля я получил от М. Шагинян заявление о выходе ее из ССП. Так как из заявления трудно было все же понять, какая муха Шагинян укусила, то я поручил тов. Павленко переговорить с ней. Из этого разговора выяснилось, что она – Шагинян – всегда была против Союза писателей, что вступала она в него с колебаниями и что теперь она окончательно убедилась в бесполезности Союза».
Как бы ни так! Шатания и колебания Шагинян тут совершенно ни при чём. Повысили бы зарплату, да провели бы отопление, тогда ни о каком выходе и мысли не могло возникнуть. Ведь сколько говорили, что надо поддерживать талантливых писателей, а на поверку, судя по зарплате, талантливым оказался только Горький.
Впрочем, во время дискуссии о формализме в искусстве, организованной ССП, возникла новая версия поступка Мариэтты Шагинян. Её озвучил муж писательницы, филолог Яков Хачатрянц:
«Вы не можете себе представить, что сделали с Мариэттой Сергеевной. Все тяжелые моменты партия обращалась к ней, беспартийной, и она писала в дискуссионных листках "Правды", она выступала, за семнадцать лет не сделала ни одной ошибки, имеет европейское имя. А когда она, в ужасном состоянии духа (вы знаете – она уже десять дней спит на полу, а сестра двадцать раз покушалась на самоубийство, – она сама в ненормальном состоянии), написала письмо, где много справедливого – поэтому его и не хотят опубликовать, им это невыгодно, – то ее заклевали. Пять часов прорабатывали, сорок человек против нее одной выступили в "Правде" и на собрании. Ставский ее обвиняет в том, что она сделала антисоветский поступок – это же мерзость».
Тут следует пояснить, что сестра писательницы страдала хронической шизофренией, а обвинение со стороны тогдашнего генерального секретаря союза писателей Ставского вызвано было заявлением Шагинян о выходе из ССП.
«Она уже два года как подала в партию, а ей даже никакого ответа не дают на ее заявление. Она мне говорит: "Как я могу уважать парторганизацию Союза Писателей, если они мне даже ничего сказать не могут"… Зачем же бить, как девочку, вплоть до мелочей! Говорят про дачу – она в эту дачу ухлопала своих 30 тысяч и отказалась от нее. А сейчас уже прислали счет из гаража "Правды" за содержание ее машины, чего раньше никогда не делали… Но подумайте, какое хамское отношение к человеку, который столько работал».
Как видим, версию, связанную с дачей, тоже не следует отбрасывать. Тут всё одно к одному: и дача, и сумасшедшая сестра, и счёт из гаража… Не всякому по силам это выдержать, даже известному писателю.
Остаётся добавить, что под давлением товарищей из президиума правления ССП заявление о выходе Шагинян взяла обратно, а свою выходку признала грубой политической ошибкой.
Вновь отличилась Шагинян уже через год, когда принесла в редакцию журнала «Красная Новь» рукопись, посвящённую родословной её кумира Владимира Ильича Ленина-Ульянова. Длительные поиски в архивах позволили ей сделать вывод, что в жилах вождя мирового пролетариата текла калмыцкая кровь. Родственники Ленина, выступившие в качестве рецензентов, против этого не возражали, поэтому сочинение под названием «Билет по истории» было напечатано, а вскоре было издано отдельной книгой.
Если бы Шагинян обнаружила лишь калмыцкую кровь, возможно, это прошло бы незамеченным. Но вот угораздило же написать, что бабка Ленина по материнской линии – немка с примесью шведской крови. Об этом ей сообщила тётка Ильича. Этого партия никак не могла стерпеть – вождь, основатель государства, хотя бы и покойный, просто не имеет права быть каким-то шведом или немцем. Было принято постановление ЦК, в котором книгу Шагинян признали «политически вредной». Досталось и вдове Ленина, Надежде Константиновне, которая «не только не воспрепятствовала появлению романа в свет, но, наоборот, всячески просвещала Шагинян по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым несла полную ответственность за эту книжку». Вдобавок к этому писательницу осудили и коллеги – Фадеев упрекнул её в том, что в книге описана «обычная мещанская семья провинциальной интеллигенции 80-х годов», что, конечно же, недопустимо. В итоге обсуждения на президиуме ССП Шагинян получила выговор, досталось и тем, кто допустил выход в свет этой «вредной» книги. Но больше всех пострадала Надежда Константиновна Крупская, которая после обвинений со стороны ЦК заболела и вскоре умерла.
Увы, и ЦК, и президиум ССП среагировали на публикацию книги Шагинян лишь спустя полгода. К этому времени в газетах нацистской Германии появились издевательские статьи о Ленине, поводом для которых стали обнародованные писательницей сведения о его «полу-калмыцком» происхождении. К счастью для Мариэтты Шагинян, она в своей книге назвала деда Ильича по материнской линии – украинцем. Если бы уже тогда ей удалось докопаться до его корней, ЦК не ограничилось бы только выговором.
Более обширными данными о родословной Ленина обладала его сестра, Ульянова-Елизарова. Ещё в 1932 году она писала Сталину:
«Исследование о происхождении деда показало, что он происходил из бедной еврейской семьи, был, как говорится в документе о его крещении, сыном житомирского мещанина – Мошки Бланка».
Анна Ильинична считала, что обнародование этих сведений поможет в борьбе с антисемитизмом – уважение к памяти Ленина, потомка крещёного еврея, позволит помешать всё более активному распространению враждебного отношения к этой нации. Однако ЦК решил иначе – все сведения об истинной родословной Ленина были засекречены, а документы переданы в Центральный партархив и в Институт марксизма-ленинизма.
Если Ульянова-Ленина обвиняли в том, что он требовал от членов партии писать доносы, то его прадеду приклеили ярлык ябедника и доносчика. Вот свидетельство Владимира Тольца на «Радио Свобода»: «Уж очень много жалоб, доносов и кляуз в самые разные инстанции написал за свою долгую жизнь Мойша Бланк». Увы, в подтверждение своих слов автор ссылается на жалобу, а вовсе не на донос – Бланк, приявший православие, жаловался на притеснение со стороны евреев, сообщал, что они «не читают в синагогах молитв за государя», причём писал о своих обидчиках без указания имён. Писал он и о том, что «надобно силою принудить евреев избрать собственную пользу, как принуждают больного, который не хочет принимать лекарства». Этот мнимый донос на имя Николая I можно поставить в заслугу Мойше Ицковичу – спустя десять лет наконец-то был утверждён текст еврейской молитвы за царя.
Мариэтте Шагинян только в 60-х годах стало известно о еврейских корнях покойного вождя. К этому времени дотошные исследователи раскопали новые данные в архивах. Чем они руководствовались – то ли простым любопытством, то ли желанием доказать, что все беды России случились по вине евреев. На мой взгляд, правильно сделал ЦК, ещё в 30-е годы поставив крест на всей этой истории. Вот и теперь, как ни старалась Шагинян вставить полученные от исследователей данные в новое издание своей книги, названной «Семья Ульяновых», её это запретили.
Новая волна выступлений против Ленина, «разрушителя России», поднялась уже в новые времена, после ликвидации КПСС, когда некому и незачем было это запрещать. Снова пошли разговоры о еврейских и шведских корнях. Одним из обличителей Ленина стал писатель Владимир Солоухин, изложивший свою позицию в книге под названием «При свете дня». Попытку развенчать и скомпрометировать покойного вождя предпринял и Дмитрий Волкогонов в книге «Ленин».
Однако пора возвратиться к Мариэтте Шагинян. В своём четырёхтомнике «Сталин и писатели» Бенедикт Сарнов обвинил писательницу в том, что в 1946-м она выступила с «доносительской речью» на литературоведа Григория Гуковского, который во вступительной статье к первому тому собрания сочинений русского баснописца Ивана Андреевича Крылова якобы проявил низкопоклонство перед Западом. Сарнов посчитал Шагинян косвенно виновной в аресте Гуковского и его гибели в сталинских застенках. Впрочем, литературовед был арестован лишь через три года после выступления Шагинян, да и выступление писательницы я бы не назвал доносом. Вот что было сказано на пленуме ССП о статье Гуковского:
«Это чудовищно! Захватническая война Наполеона отождествляется с революцией. Подвиг всего русского народа, вставшего на защиту родной земли, объявляется походом феодалов против революции. Басни Крылова, такие, как "Волк на псарне", сразу вошедшие в народ, обратившиеся в пословицы, в народные поговорки, объявлены казенной шовинистической агитацией… Вот вам образчик вреднейшего влияния западнической школы в нашей филологии, о которой очень правильно говорил А. Фадеев в своем докладе».
Эмоциональное выступление Шагинян, будь оно сделано в более поздние годы, можно было бы расценить как вполне приемлемое выражение мнения писательницы, выступившей в защиту памяти любимого народом баснописца. Однако в год разгрома редакций журналов «Звезда» и «Ленинград», когда угроза расправы нависла над Ахматовой, Зощенко и Германом, её обличительную речь наверняка взяли на заметку. А после начала кампании против космополитов эта речь могла сыграть свою пагубную роль.