Есть и другой пример. Детский писатель, до 70-х годов подписывавший свои произведения фамилией Альперович, затем стал почему-то именоваться Дружниковым, уехал в США и стал копаться в биографии Павлика Морозова. История гибели этого подростка – скорее придуманная кем-то, нежели реальная. Но не в этом дело. Вот как Альперович-Дружников комментирует события, связанные с прославлением Павлика Морозова:
«Наиболее оперативным поэтом оказался молодой Сергей Михалков, который написал первую песню о Павлике, опередив десятки других создателей жанра доносительской лирики. Михалков начал с воспевания подвига доносчика и стал секретарем Союза писателей России. Сочинял он и стихотворения-доносы, требуя в них смертной казни врагам народа».
Это же надо – вот ведь какое безобразие! Пришлось перечитать множество стихов – надо убедиться, что автор гимна промышлял доносами, призывая нещадно истреблять врагов народа. И вот что обнаружил:
За Бюрократом Смерть пришла,
Полдня в приемной прождала,
Полдня в приемной просидела,
Полдня на очередь глядела,
Что все росла, а не редела…
И, не дождавшись… померла!
"Что-о? Бюрократ сильнее Смерти?"
Нет! Но живучи все же, черти!
Любопытно, что смысл стихотворения не изменится, если «бюрократа» заменить на «стукача». Но почему на Михалкова ополчились именно детские писатели? Вот как объяснил свои претензии Эдуард Успенский:
«Да из-за него я двадцать лет с трудом пробивал дорогу своим книгам. Он зажимал мне рот, ставил палки в колеса. Ведь все планы издательств проходили через Москву! Так что он был настоящим Вершителем судеб. Я ведь для него кем был – главным конкурентом. Ни больше ни меньше. Да вы сами посмотрите – за все его двадцать лет ни одного нового имени в среде детских писателей! А вы говорите, что делить нечего».
В другом интервью Эдуард Успенский, по сути, обвиняет Михалкова в преступлении – виновен он не перед законом, а перед детьми:
«Михалков нанес детской литературе огромный вред – при нем двадцать лет не появлялось ни одного нового имени, все сжигалось им и Анатолием Алексиным. Он разгромил Олега Григорьева, замечательного поэта, который, в конце концов, погиб. Он травил Пастернака, выступал против академика Сахарова. Да и писатель он третьесортный, на мой взгляд. Его издавали, издавали и издавали, а когда издают 16 книг в год одного автора, то нему и привыкнуть можно».
Что было, то было – письмо Михалков подписал так же, как и ещё три десятка известных советских писателей, в числе которых были и Симонов, и Шолохов. Было и выступление на собрании Ленинградского отделения Союза писателей СССР в 1958 году с осуждением не только Бориса Пастернака, но и тех, кто его поддерживал в трудные минуты:
«Есть некоторые литераторы, скажем прямо, которые если не подняли голос за него, если не высказываются, то есть такие, которые где-то что-то не продумали, а где-то, не боюсь это сказать, сочувствуют ему в чем-то, но не говорят об этом. Есть такие писатели, к которым он ходил советоваться, которые ему советовали, а что (!) советовали – мы не знаем. Были такие писатели!.. Долг каждого писателя в первую голову самому глубоко понять происшедшее событие для того, чтобы суметь объяснить тем, кто его недопонял, а таких у нас много даже среди людей, которые не знают, что такое Пастернак».
Для полноты картины добавлю к этому тексту подпись Михалкова к карикатуре «Нобелевское блюдо» художника Абрамова:
Антисоветскую заморскую отраву
Варил на кухне наш открытый враг.
По новому рецепту как приправу
Был поварам предложен пастернак.
Весь наш народ плюет на это блюдо:
Уже по запаху мы знаем что откуда!
Но как бы ни был неприятен этот издевательский стишок поклонникам Бориса Пастернака, даже здесь, вопреки утверждениям калифорнийского сочинителя, не обнаружим ни признаков доноса, ни требования смертной казни для поэта или же его заступников. Не подвергается в этом выступлении сомнению и поэтический дар Бориса Пастернака.
Однако вернёмся к обвинениям детского писателя Успенского. Разгром ещё одного «замечательного поэта» – это уже слишком, такой поступок достоин всяческого осуждения. Что же это за поэт – Олег Григорьев? Вот три отрывка из его стихов:
Пьём пытаясь не упасть,
мы бутылку за бутылкой,
есть хотим, но не попасть
ни во что дрожащей вилкой…
Девочка красивая
в кустах лежит нагой.
Другой бы изнасиловал,
а я лишь пнул ногой…
Сижу и тихо из миски
Ложкой хлебаю щи.
А рядом девицу тискают
Бурно товарищи́…
Кому-то, может быть, смешно, а я даже с большого перепоя не смогу назвать это поэзией. Подобные экспромты ещё допустимы в подвыпившей компании, но стоит ли изводить бумагу на печатанье таких стихов? Наверняка можно найти ей другое применение. Да и характеристики Григорьеву давали нелицеприятные – пьяница и дебошир. Вот что по этому поводу писал Михаил Золотоносов:
«Некоторые думали, что Олег Григорьев пропивал свой талант. На самом деле его талант от алкогольной интоксикации был неотделим, и излечение от алкоголизма означало бы и излечение от этой "сдвинутой", эксцентричной поэзии, обеспеченной образом жизни и социальным статусом. Поэтому жалеть его не надо, все пребывало в гармонии».
В 1981 году в Детгизе вышел сборник детских стихов Григорьева. От комментариев по прочтении этих «виршей» воздержусь, поскольку тут и вовсе не до смеха. Не мудрено, что его попытка вступить с помощью этой книжки в Союз писателей СССР была пресечена Сергеем Михалковым. Так в чём же можно упрекнуть писателя? Допустим, притеснял он конкурентов, но обвинения в доносительстве тут совершенно ни при чём.
Замечен был в недобросовестной конкуренции и Аркадий Райкин. В 1967 году он пригласил к себе в Театр миниатюр тогда ещё мало кому известного одесского сатирика Михаила Жванецкого. Сначала тот изредка появлялся в спектаклях, а затем стал заведующим литературной частью. С участием Жванецкого был поставлен новый спектакль «Светофор», основу которого составили его произведения. Можно было рассчитывать на весьма плодотворное сотрудничество, однако уже через два года творческий союз распался.
Уходу Жванецкого из театра предшествовали важные события. Весной 1969 года Райкин с частью своей труппы выступал с концертами в Харькове, и вот примерно через месяц председатель украинского КГБ направил на имя первого секретаря ЦК компартии Украины сообщение, в котором утверждалось, что выступления артиста «вызвали отрицательную реакцию среди некоторой части интеллигенции и молодежи города». В качестве доказательства были приведены мнения нескольких человек, присутствовавших на концерте. Все отзывы сводились к тому, что Райкин «искажает нашу действительность и даёт козыри нашим зарубежным и внутренним недругам» и тем «не способствует воспитанию молодёжи».
Чуть позже в ЦК КПСС поступило письмо за подписью секретаря харьковского обкома компартии Украины, где акцентировалось внимание на выступлении Жванецкого:
«Выступавший вместе с А. Райкиным некто Михаил Живаницкий прочитал, как он выразился, "три монолога отрицательных персонажей из будущей программы театра"… Нездоровая тенденциозность программы, стремление сыграть на обывательских и мещанских вкусах, выпячивание отрицательных персонажей одной национальности и воспевание добродетелей другой – все это вызвало недоумение и справедливое осуждение со стороны рабочих и интеллигенции города».
Есть две вероятные причины увольнения Жванецкого из театра. Одна из них могла быть вызвана внутренним конфликтом – Райкин стал обвинять Жванецкого в недостаточном усердии:
«Он стал много выступать со своими авторскими вечерами, увлекся этим и стал плохо исполнять скучные обязанности заведующего литературной частью театра. Нам надо было начинать работу над новой программой, а выяснилось, что материалов для нее почти нет».
Понятно, что руководителю виднее, хорошо или плохо работают его подчинённые. Поэтому, за редким исключением, надолго они в театре не задерживались. Вот и Михаил Мишин вспоминает:
«Он всегда влюблялся в своих авторов. Правда, потом это кончалось, как правило, не очень хорошо».
Тексты для Райкина писали известные сатирики, Зощенко, Масс, Червинский, Лиходеев, не считая множества доныне совершенно нам не ведомых. Но публика этих авторов не знала – все лавры доставались только Райкину. Естественно, что Жванецкий тем или иным образом пытался выразить своё неудовольствие, за что в итоге мог и поплатиться.
Но главная причина, на мой взгляд, была в другом. Напомню, что гнев секретаря харьковского обкома вызвало выступление именно Жванецкого, а не кого-нибудь другого. Партийного начальника возмущали совершенно безобидные шутки вроде того, что «недостатков много, а здоровье одно». Когда жалоба дошла до Суслова, с Райкиным наверняка провели профилактическую беседу, посоветовав избавиться от невоздержанного острослова. Что и было сделано.
Но самое интересное случилось после увольнения. По воспоминаниям Жванецкого, однажды его вызвали в театр – это наводило на мысль о возможном возвращении. Однако Райкин встретил бывшего завлита неожиданным упрёком:
«Куда же ты исчез? Моральные обязательства у тебя есть? Ты что, не собираешься работать?»
Судя по всему, Райкин хотел сохранить Жванецкого в театре, формально отчитавшись перед кураторами из ЦК в том, что их указание было выполнено.
Глава 18. Гайдар и Грин
Жил в России замечательный писатель, мечтатель и романтик Александр Гриневский. Писать рассказы, статьи и фельетоны он начал ещё до октябрьских событий 1917 года под псевдонимом Грин, рассчитывая таким образом избежать преследования полиции – за участие в революционной борьбе он оказался в ссылке, откуда через несколько дней бежал. По сути, Грин-сказочник родился в 1920 году, когда написал свою знаменитую феерию «Алые паруса». Вслед за тем были написаны рассказ «Корабли в Лиссе», роман «Бегущая по волнам» и другие любимые многими поколениями читателей произведения. Но вскоре цензура жёстко ограничила печатание его произведений, мотивируя это тем, что писатель «не с