ливается с эпохой». Грин бедствовал, потом заболел, а в 1932 году его не стало.
И вот через девять лет после смерти Грина в «Литературной газете» появляется статья «Корабль без флага». Кому понадобилось тревожить память покойного писателя, обвиняя его в антисоветизме? Статью написала детская писательница Вера Смирнова, автор сборника рассказов о Серго Орджоникидзе. Можно предположить, что Смирнова с помощью этого «доноса» намеревалась одержать победу в конкурентной борьбе – книги Александра Грина в те годы регулярно появлялись на прилавках магазинов и пользовались успехом у читателей. По мнению критика, «у корабля, на котором Грин со своей командой отверженных отплыл от берегов своего отечества, нет никакого флага, он держит путь "в никуда"».
В 1950 году, на волне борьбы с космополитизмом, эстафету обличения антисоветской сущности писателя подхватил Виктор Рубинштейн, тоже писавший для детей, но под фамилией Важдаев. В своей статье «Проповедник космополитизма: Нечистый смысл "чистого искусства" Александра Грина» он утверждал, что Грин не любил свою родину и поэтизировал буржуазный мир. В том же году литературовед Анатолий Тарасенков разродился не менее ругательной статьёй:
«Творчество Грина представляет собой архиреакционное явление. Этот писатель отказался в своем творчестве от изображения русской действительности… В основе творчества Грина лежало продуманное презрение ко всему русскому, национальному… Выпад Грина… продиктован всем его антинародным мировоззрением – больного фантаста, реакционного романтика».
Заметим, что в своём обличительном порыве критик намекнул даже на болезнь писателя – Грин иногда страдал запоями. Однако здесь нет речи о борьбе с конкурентом, хотя бы и покойным – для литературоведа чем больше издаётся книг, тем лучше, есть о чём писать. В этом случае наверняка сработало желание сказать своё веское слово в развернувшейся борьбе с «чуждыми элементами» в литературе. Впрочем, борьба происходила в той или иной форме в любые времена, но при советской власти она была чревата тяжкими последствиями для неугодных литераторов. Сегодня же в моду вошёл такой изящный способ борьбы с инакомыслящими и конкурентами, как замалчивание. И впрямь, даже злобная критика может оказаться нежелательной рекламой творчества малоизвестного писателя.
Что характерно, упомянутые здесь статьи – это те самые «доносы на мертвеца», в полном соответствии с названием главы. Вдова Александра Грина называла авторов подобных статей существами, питающимися мертвой плотью.
Аркадия Голикова тоже можно было бы назвать романтиком, хотя если приглядеться к биографии, у него с Александром Грином было мало общего. Ну разве что оба свои произведения подписывали псевдонимами – Голиков публиковался под фамилией Гайдар, – к тому же оба в юности были увлечены борьбой за более справедливое переустройство мира. Если Грин-Гриневский ещё в 1902 году занимался агитацией в пользу партии эсэров, то молодые годы Голикова-Гайдара пришлись на гражданскую войну. В возрасте семнадцати лет он уже командовал полком, участвуя в подавлении Тамбовского мятежа, затем в качестве командира отряда ЧОН воевал в Хакассии против «императора тайги» атамана Соловьёва. После демобилизации писал рассказы и повести, навеянные романтикой гражданской войны – во всяком случае, так поначалу он воспринимал это жуткое, кровавое, безжалостное время. Публиковаться под псевдонимом Гайдар он стал с 1925 года, за пятнадцать лет написав для детей и юношества такие популярные произведения, как «Р.В.С.», «Школа», «Военная тайна», «Голубая чашка», «Судьба барабанщика», «Чук и Гек», «Тимур и его команда». Особенно популярен в советское время был созданный им образ Мальчиша-Кибальчиша, сражавшегося с «буржуинами» и погибшего от рук врагов. С началом войны Гайдар отправился на фронт в качестве корреспондента «Комсомольской правды». Осенью 1941 года он погиб.
И вот в 1994 году выходит в свет книга Владимира Солоухина «Солёное озеро». Тут свалены в кучу воспоминания жителей Хакассии и домыслы, тут цитируются кое-какие документы и выдержки из дневников Гайдара в ту пору, когда он оказался в психлечебнице. Всё вместе должно было создать образ патологического убийцы и карателя. Есть указания на то, что по приказу Голикова расстреливали пленных, брали в заложники мирных жителей и не щадили тех, кто отказывался сообщать сведения о скрывавшихся бандитах. Пожалуй, наиболее убедительно выглядит описанный в книге эпизод, когда Голиков приказал расстрелять захваченных бандитов, поскольку не мог выделить бойцов для конвоирования пленных в штаб, до которого было двести километров. Такое нередко случалось на войне – подобным образом поступали и белые, и красные. Однако подтверждений всем этим расправам нет, известно лишь, что протесты местных казаков заставили власти отстранить Голикова от командования. Его исключили из партии, вроде бы должен был состояться суд и даже оглашён был приговор, однако от смертной казни Голикова спас Тухачевский, знакомый с ним по тамбовской операции.
Достоверно известно лишь то, что Гайдар много раз лечился в психбольнице. Доктора уверяли, что это посттравматический синдром, последствия контузии, когда взрывной волной Гайдара выбросило из седла. Однако Борис Закс, который был знаком с Гайдаром по работе в хабаровской газете, писал о весьма серьёзных нарушениях его психики:
«Мне пришлось за мою долгую жизнь иметь дело со многими алкоголиками – запойными, хроническими и прочими. Гайдар был иным, он зачастую бывал "готов" еще до первой рюмки… Гайдар резался. Лезвием безопасной бритвы. У него отнимали одно лезвие, но стоило отвернуться, и он уже резался другим. Попросился в уборную, заперся, не отвечает. Взломали дверь, а он опять режется. Увезли в бессознательном состоянии… При этом не похоже было, что он стремился покончить с собой; он не пытался нанести себе смертельную рану».
Похоже, контузия тут ни при чём. Это была болезнь души, которую недоброжелатели пытались объяснять муками совести убийцы.
В защиту имени Аркадия Гайдара было написано немало статей и книг. Борис Камов, бывший «тимуровец», признавая реальность преступлений, описанных в книге Солоухина, отмечал, что нет доказательств вины Голикова. По-своему его оправдывал Бенедикт Сарнов, утверждая, что Гайдар жил в особой стране, им самим созданной и мало общего имеющей с реальной жизнью. Напротив, Вера Смирнова свидетельствовала: Гайдар понимал, что творится вокруг, пытался написать об этом в книгах. Так, в первом варианте повести «Судьба барабанщика» было сказано, что отца главного героя-рассказчика Серёжи Щербачёва арестовали по политическому обвинению. Однако издатели не решались опубликовать правдивые произведения.
И всё же нет убедительного ответа на вопрос: что так мучило Гайдара, почему пил, почему в дневниках появлялись вот такие строки: «Снятся мне убитые мною в юности на войне люди». Хотелось бы понять, в чём причина этого страшного излома? Скорее всего, психика юноши не выдержала жестокости войны. Увлечённый романтикой революционной борьбы, он поначалу не осознавал, что убивает не просто бандитов, а людей. Не понимал, что, расстреливая таких же молодых, он убивает их не родившихся детей. Эти мысли не давали ему покоя всю оставшуюся жизнь. Пытался утопить свои страдания в вине, не раз пробовал резать руки в кровь, надеясь избавиться от боли, которая поселилась в голове – тут и физическая боль, и нравственные муки. Единственным спасением для него был тот мир, который он описывал в своих книгах – там всё было ясно и понятно, там побеждало добро, там люди были счастливы. Этими книгами он словно бы пытался оправдать себя, но так и не нашёл спасения.
Некоторые обличители утверждали, что всё написанное Гайдаром – это ложь. И в доказательство ссылались на строки из его письма Рувиму Фраерману, отправленного в феврале 1941 года:
«Я живу в лечебнице "Сокольники". Здоровье мое хорошее. Одна беда: тревожит меня мысль – зачем я так изоврался. Казалось, нет никаких причин, оправдывающих это постоянное и мучительное вранье, с которым я разговариваю с людьми… образовалась привычка врать от начала до конца, и борьба с этой привычкой у меня идет упорная и тяжелая, но победить я ее не могу… Иногда хожу совсем близко от правды, иногда – вот-вот – и веселая, простая, она готова сорваться с языка, но как будто какой-то голос резко предостерегает меня – берегись! Не говори! А то пропадешь!»
На мой взгляд, это лишь признание того, о чём Гайдар не решался рассказывать ни врачам, ни своим друзьям. Иной вояка гордится тем, сколько он убил врагов, но для человека такой души, которая может быть только у настоящего писателя, радость победы со временем превращается в горечь поражения. Да, врагов победили, но какой ценой?
Довольно странным, даже абсурдным в этой связи мне кажется высказывание, которое приписывают внуку Аркадия Гайдару: «Дед пошел на фронт добровольцем, потому что хотел умереть, а умереть он хотел, потому что ненавидел Сталина». Если и вправду Егор Тимурович это говорил, то остаётся лишь признать, что и он не избежал модного, особенно в постперестроечное время, увлечения, когда все несчастья полагается валить на голову одного лишь мертвеца – Иосифа Джугашвили-Сталина. Впрочем, не исключено, что приведённый текст это всего лишь клевета на внука, а лжи и домыслов в деле Аркадия Гайдара предостаточно.
Однако вернёмся к Солоухину. Так что же получается, он написал донос? Да нет, это всего лишь мнение писателя, который ненавидел прошлое своей страны чуть ли во всех его проявлениях. Вот и Ульянова-Ленина он на дух выносил, и в подтверждение чудовищных намерений Ленина в отношении России даже составил родословную Ульянова, в которой есть и Мария Бланк, и Анна Гросcшопф, и Карл Эстедт, и Беата Ниман. По мнению писателя, мать Ленина «натаскивала своих детей на революционную деятельность, на ненависть к Российской империи и – в дальнейшем – на уничтожение ее». Но почему? Вот, оказывается, в чём причина:
«В том случае, если Анна Ивановна Гроccшопф была шведкой, в матери Ленина по пятьдесят процентов еврейской и шведской крови. Если же Анна Ивановна была шведкой еврейской, то Мария Александровна, получается, чистокровная, стопроцентная еврейка».