[279]. При этом, скажем словами Ж. Бодрийяра, «социальная действительность раздваивается на реальную инстанцию и ее образ, который ее скрадывает, делает неразличимой и оставляет место лишь для схемы растворения личности в заботливой материнской среде»[280] рекламного продукта.
Орхан Памук развивает идею французского социолога, говоря не только о рекламе, а о масс-медийном продукте вообще, включая и так называемую массовую литературу. В этом романе он показывает масштабный процесс смены знаковой системы, регулирующей жизнь общества, перехода от чисто идеологического дискурса к дискурсу масс-медийной культуры, которая берет на себя моральную ответственность за всё общество в целом, внедряет новую модель существования, взяв за основу американский образец. Накопления культуры, технические достижения, труд, интеллект и талант используются для утверждения главной ценности массовой цивилизации — потребления, обеспечивающего стабильный круговорот товаров и денег. Характерно, что в конце романа Национальный театр превращается в склад бытовой техники.
Орхан Памук в романе «Снег» настаивает на том, что окружающий мир есть нечто, порожденное не жизнью, а сознанием, более того — не индивидуальным сознанием, а сознанием масс-медийным, внедряющим в сознание индивида представление о мире как о некоей «виртуальной реальности». В этой «виртуальной реальности», где нет ничего стабильного, где всё переходит в свою противоположность, и живут персонажи романа «Снег». Так, имя главного героя — поэта Ка — ненастоящее, живет поэт ненастоящей жизнью, постоянно играет роли других людей. В конце 1970-х гг. Ка уехал из Турции как политический эмигрант, хотя политикой никогда не интересовался. Его осудили за политическую статью, которую «он написал не сам и которую торопливо опубликовал, не читая» в одной из маленьких политических газет Турции. В Германии Ка играл роль поэта, хотя вдохновение давно покинуло его и он совсем не мог писать стихи. Настоящую (реальную) жизнь во Франкфурте ему заменял просмотр видеокассет. Спустя 12 лет из-за смерти матери Ка возвратился в Турцию и, встретившись с давним другом — журналистом центральной турецкой газеты «Джумхуриет», — поддался его уговорам отправиться в город Карс, что на востоке страны, чтобы написать статью о муниципальных выборах и происходящих там самоубийствах девушек-исламисток. В Карсе Ка играет роль политического обозревателя, ведет журналистское расследование. Но истинная цель его поездки в далекий Карс совсем иная — юношеская любовь к университетской подруге Ипек, которая после развода с мужем живет в этом городе вместе с отцом и сестрой.
Орхан Памук постоянно подчеркивает симулятивность реальности, которая окружает Ка в Карсе. Город кажется герою призрачным, таинственным, нереальным: «призрачные силуэты домов», «таинственные тени». Карс напоминает Ка пустые, страшные города из его снов. Рисуя город Карс как симулякр реального города, Орхан Памук акцентирует внимание на том, что у Карса всё в прошлом (слава, величие, богатство) и совершенно нет настоящего и тем более будущего. Когда-то из-за его географического положения за него боролись великие империи — Российская и Османская. В нем мирно уживались многие национальности (турки, русские, курды, армяне, немцы и т. п.). Сейчас же от былого величия остались лишь обветшалые особняки русских и армян, полуразрушенные постройки времен Ататюрка, претендовавшие на то, чтобы придать городу европейский вид, нищета, грязь, национальные конфликты и безнадежность. Жители города говорили, что из него «хочется уехать, а если не удастся — умереть».
Симулятивность города подчеркивает снег, который идет на протяжении всего повествования. «Под снегом всё словно стерлось, исчезло». «Заснеженные улицы казались Ка частью какой-то сказки». Орхан Памук показывает связь героя, города и снега, их нереальность игрой слов: Ка — Карс — кар («кар» по-турецки «снег»).
В Карсе и люди тоже ненастоящие. Они лишь когда-то были кем-то: военными, вратарями, манекенщицами и т. п., а теперь они миражи, тени, симулякры. Так бывший однокурсник Ка, бывший муж Ипек и бывший поэт Мухтар, живущий теперь в Карсе, говорит Ка: «В Карсе и город, и люди словно ненастоящие. Человек здесь словно выброшен за рамки жизни и цивилизации. Современная жизнь так далеко отсюда… Это конец мира».
Жители города, которые не хотят здесь жить, постоянно в кого-нибудь играют. Студенты исламского лицея имам-хатиб Неджип и Фазыл — друг в друга, Кадифе (сестра Ипек) — в ярую исламистку, Ипек — в возлюбленную Ка, террорист Ладживерт — в человека-легенду и т. п.
Орхан Памук показывает, что окружающая жизнь только тогда становится реальной, когда она превращается в масс-медийный продукт: телевизионную картинку, газетную статью, рекламу, произведение массовой литературы. Жители Карса не верят ничему, пока не увидят по телевизору, не услышат по радио или не прочтут в газете. Кадифе стала исламисткой только потому, что о ней так написали в газете и «она уже не смогла из этого выпутаться», хотя на самом деле она только ради шутки пошла на собрание «девушек в платках». Передовицы местной газетенки «Граница» странным образом предвосхищают всё то, что впоследствии происходит в городе. А фантастический роман студента Неджипа предвосхищает его собственную смерть. Не случайно поэтому жители Карса и полиция просят Ка не писать о самоубийствах девушек в центральной газете страны, чтобы это не превратилось в массовое явление, так как самоубийство «заразно».
Герои постоянно смотрят телевизор, не выпуская из рук пульт дистанционного управления, переключают программы. Орхан Памук педалирует ситуацию, подчеркивая, что жители Карса, бросив самые неотложные дела, смотрят мексиканскую мыльную оперу «Марианна», и в это время далекий Карс, как и вся страна, вымирает. Люди со слезами на глазах переживают судьбу несчастной Марианны, жизнь которой они воспринимают как свою собственную. Отметим, что аналогичная картина воспроизведена в более гипертрофированной и абсурдной форме В. Пелевиным в романе «Generation „П“». Писатель создает образ виртуального субъекта HOMO ZAPIENS (Человек Переключаемый), «который на время телепередачи существует вместо человека, входит в его сознание как рука в резиновую перчатку»[281].
Местом симуляции и замещения реальности в романе Орхана Памука является Национальный театр, в названии которого уже заключена симуляция: здание театра вовсе не турецкое, а армянское. В пьесе «Родина или платок», которая посвящена временам борьбы Ататюрка с исламом в молодой республике и которая шла на сцене Национального театра, сценическое действие перемешивается с современной реальностью. Во время спектакля в зал врываются вооруженные люди и расстреливают зрителей.
Орхан Памук использует интеллектуальную провокацию (в Турции с пугающей закономерностью каждые 10 лет — в 1960 г., 1971 г., 1980 г. — происходили военные перевороты). В романе переворот на самом деле ненастоящий, «театральный», «местный». Его имитирует труппа заезжих актеров и отставные военные, которые «жаждали повоевать» за светскую республику в городе, где сильны исламисты. «Заговорщики» пользуются тем, что губернатор в отъезде, что дороги перекрыл снег и правительственные войска не могут сюда добраться. Жители же Карса, которые смотрят трансляцию из театра по телевидению, воспринимают всё происходящее там с полной серьезностью и ведут себя, как во время настоящего военного переворота.
Журналистское расследование Ка в городе-мираже, лабиринте постепенно превращается в нравственный поиск героя. В романе «Снег» Орхан Памук впервые развивает идею перехода лабиринта-города в лабиринт сознания, изображая при этом ментальный мир отдельного человека как лабиринт непостижимый не только для окружающих, но и для него самого. Из этого лабиринта — постмодернистской ризомы — нет выхода. В нем реальность переплетается с воображением, а каждая дорожка может пересечься с другой. В нем нет центра, нет периферии. Путешествие в таком лабиринте бесконечно и являет собой ситуацию постоянного выбора.
В основе нравственного поиска Ка вновь лежит борхесовская история о птице Симург, включающая в себя поэтическую аллегорию: странствия птиц — это путь суфия к божественной истине, который лежит через самопознание, через осознание себя частицей Бога, Божественной Истины.
Нравственный поиск Ка, оказавшегося в ситуации, когда мир реальный как бы исчезает и заменяется виртуальным, сильно занижен и по смыслу, самой идее нравственности, и по содержанию этого нравственного поиска. Суфийская аллегорическая образность обыгрывается, перекодируется. Так, на путь духовного прозрения Ка наставляет террорист-исламист Ладживерт, по-своему являющийся мюршидом (учителем) нового турецкого общества. Ладживерт, которого в среде террористов называют «Учителем», призывает Ка видеть в другом человеке себе подобного, рассказывая легенду из «Шахнаме» Фирдоуси, в которой отец, не узнав сына, убивает его на поле боя.
Прибегая вновь к интеллектуальной провокации в образе Ладживерта, Памук подчеркивает, что он стал лидером террористов только из-за того, что средства массовой информации возвели его в ранг человека-легенды. Ладживерт никогда не опровергал невероятных слухов о собственных злодеяниях. Лишь поучая Ка, он разоткровенничался, сказав, что половина из того, что говорят о нем и пишут в прессе, — это неправда.
Процесс внутреннего поиска героя «снижают» и встречи Ка с «самым настоящим», «глубокочтимым шейхом Саадеттином Джевхером», образ которого трактуется Памуком в травестийном, абсурдистско-комедийном ключе. Писатель вкладывает в речи шейха «обойму» метафор, составляющих сердцевину учения суфиев: «Бог един», «Он во всех нас», «если бы ты в него верил, ты бы не чувствовал себя одиноким», «раскрой свою внутреннюю красоту» и т. п., и подвергает их снижающе-пародийному перекодированию. Шейх произносит эти слова, используя «театральные жесты», «хитро щуря глаза», «полушутя, полусерьезно, что могло бы рассмешить его последователей». Он разыгрывает перед пришедшими к нему в обитель спектакль: целует им руки, заглядывает в глаза, плачет, падает перед ними на колени и т. п.