Творчество вообще шло и продолжает идти красной нитью через всю нашу жизнь. Я ведь, и будучи солисткой группы, записывала сольные альбомы. И тоже с переменным успехом. Но это был мой, только мой путь к успеху, и к тебе, дорогой мой слушатель.
Мне часто задают вопрос, продолжила ли я бы работу в группе, если бы она не распалась? Я очень честный человек, поэтому считаю, что она просуществовала ровно столько, сколько и должна была просуществовать.
Мы все и до сих пор заняты любимым делом – у нас сольные карьеры, ребята ставят мюзиклы.
Если бы мы продолжили с «АББА», это было бы чудесно, но раз нет, нужно быть счастливым и тем, что было. Мы счастливы, что нас помнят и любят.
Именно ваша любовь помогает нам до сих пор, пусть и не так часто, как хотелось бы, собираться вместе, чтобы записать новые песни. Для себя… И, конечно же, для вас… ⠀
С приветом из Швеции,
Агнета Фельтског.
Наперекор судьбе
Софья Гуревич (ник в инстаграм @gurevichsofja)
Мать играла на пианино вальс Шопена и с улыбкой смотрела на танцующую дочку. Легко, как пушинка или снежинка за окном, кудрявая смеющаяся девочка кружилась в такт музыке.
– Мама, а я стану балериной, когда вырасту? – спросила Лина, с трудом переводя дыхание.
– Обязательно станешь, если ты так этого хочешь.
В комнату вошёл отец.
– Дети, снег перестал идти, можно гулять.
– Ура! – в один голос закричали Лина и её младшая сестра Маша.
Девчонки быстро оделись и выбежали на улицу, словно боясь, что снег растает. Сначала играли в снежки, а потом началось самое интересное для Лины – сооружение фигур из снега. Она и сама не могла понять, что любит больше – танцевать или заниматься скульптурой.
Родители всячески поддерживали все увлечения дочери. Приносили специальную глину, чтобы она могла лепить своих принцесс и танцовщиц и возили в балетную школу, где Лина тоже была счастлива.
Когда она стала старше, родители говорили, что надо выбрать что-то одно. Но Лина не могла выбрать: её тянуло и к танцу, и к скульптуре.
Она подала документы в хореографическое училище, и в Академию художеств на отделение скульптура. И там, и там делала успехи. Говорила, что скульптура помогает танцу, а танец скульптуре.
Но когда всё-таки пришлось выбирать, выбрала балет. Восхищаясь Айседорой Дункан, она танцевала сама и ставила балетные спектакли. Каждый день приносил радость, ведь когда занимаешься любимым делом чувствуешь счастье.
Но однажды утром Лина не смогла встать с постели – высокая температура, головная боль, ломота в костях. В больнице поставили диагноз – энцефалит. Ей отказали руки, ноги. Пропало зрение. Врачи сделали всё возможное и невозможное.
Через месяц вернулась подвижность рук, но зрение так и не восстановилось. Целыми днями она лежала и думала, как теперь жить и стоит ли продолжать это бесполезное существование. Ничего у неё не осталось, ни балета, ни сцены. Только самые близкие люди: мать и сестра.
Во время очередного обхода врач вложил Лине в руки мякиш хлеба.
– Мне говорили, что когда-то вы занимались лепкой, попробуйте слепить что-нибудь.
– Но это же хлеб!
– Знавал я таких умельцев, из хлеба чего только не лепили: и шахматные фигурки, и зверушек.
– Зачем мне это?
– Вам нужно развивать мелкую моторику рук.
Врач ушёл, а Лина всё держала в руках кусочек хлеба. Машинально начала разминать его, ещё не зная, что получится. Вспоминала красочные детские книжки, вспомнила мышонка из сказок. Слепила и оставила на тумбочке.
На следующий день врач пришёл проверить состояние пациентки и увидел поделку.
– Вы не поверите, но ваш мышонок, как живой!
Мать с сестрой принесли пластилин и она вспомнила своё второе любимое увлечение – скульптуру. Самозабвенно погрузилась в этот процесс, забывая обо всём на свете, не видя, но чувствуя свои фигурки пальцами.
Лина выписалась домой и продолжила заниматься лепкой, но уже из глины. Что-то напевала про себя, чувствуя вдохновение и радость.
Но порой мучилась сомнениями, хорошо ли то, что она делает. И тогда сестра договорилась с художником Нестеровым, чтобы он посмотрел работы Лины. Михаила Васильевича знали, как очень честного и бескомпромиссного человека.
– Он не будет лгать из жалости, скажет всё как есть, – успокаивала сестру Маша.
– Очень, очень интересные работы. Продолжайте заниматься скульптурой. У вас есть талант к этому делу и удивительный дар «видеть на ощупь».
Окрылённая Лина вернулась в мастерскую. Вскоре состоялась первая выставка, появились статьи о ней в газетах и журналах. Началась новая страница в жизни наполненная радостью творчества и счастьем от признания.
Послесловие от автора.
Много лет назад я узнала о советской балерине и скульпторе Лине По. Всего несколько строк в журнале, но я запомнила их навсегда. Лина По стала для меня в один ряд с Павкой Корчагиным и Алексеем Мересьевым.
Я мечтаю написать о ней книгу. Не только мечтаю, пыталась несколько раз, попытаюсь снова. У меня недостаточно фактического материала, а может, и писательского таланта. Но очень хочу, чтобы появилась книга об этом удивительном человеке.
В заброшенной подземке
Маргарита Григорьева (ник в инстаграм @grigoryeva_margarita)
«Адреналино-зависимым! Новинка!
В заезде по штольням забытой подземки волна впечатлений собьёт с ног и вынесет вас на пик новых эмоций. Только для крепких, с железобетонной нервной системой и здоровым сердцем. При наличии справок от кардиолога, невропатолога, нарколога. Дорого…»
Степан хмыкнул, сделал скрин экрана и отправил в вайбер Бороде. Через пару минут экран вспыхнул, трубка завибрировала голосом Лёвы Би-2 «Большие города… Пустые поезда… Ни берега, ни дна…»
– Привет, бро! – загудел голос напарника. – Что за хрень шлёшь, я непроверенную инфу не беру. Есть референсы?
– Были бы – я б тебе сам позвонил, – хмыкнул Степан.
– Ок, пробью. И ты прошарь, кто такие, – пробасила трубка и отключилась, не прощаясь.
Через неделю тройка-психоз – так в среде подпольных диггеров называли Степана по прозвищу Шиза, Гриню Бороду и Тинку Огонь – спускалась в сопровождении проводника в шахту заброшенного метростроя. Это трио заслуженно назывались рисковыми: они первые открывали неизведанные маршруты.
Согласно чертежам и схемам, стройке века минуло пять десятков лет. Строительство метро заморозили перед развалом Союза. Несомненно, – документы подлинные, и Бороде пришлось серьёзно раскошелиться, чтобы добыть их из технических архивов.
В шахту глубиной метров триста спускались в дряхлой открытой кабинке шахтёрского лифта. Алевтинка ёжилась от возбуждения. Стены узкого вертикального колодца покрывал густой слой пыли. Жёлтые лучики фонариков на касках выхватывали куски грунта, камней и тросы, слегка вибрирующие от тяжести лифта. Внизу на путевых рельсах друзей ждала такая же открытая вагонетка. Рельсы пролегали по чуть наклонной штольне километров на пять, по словам проводника Егора. Но Тинка чувствовала, что и этого ей хватит, чтобы вовсю пощекотать нервы.
Никогда ещё Тинке не доводилось спускаться так глубоко в темноту. Она молча ловила прилив адреналинового восторга. Едва сдерживаясь, взглянула на спутников: они заметно держали себя в руках, но и их распирала изнутри волна, от которой тридцатилетние мужики превращались в буйных подростков.
Проводник оценил ситуацию и привычно вздохнул:
– Так, вспоминаем инструктаж: внизу без самодеятельности. Не перегибаемся через край, не хватаемся за стены, не выпрыгиваем на ходу. Держимся крепко. Не реагируем на что-либо необычное. Всё очень серьёзно.
Друзья переглянулись:
– Ты о чём, Егор? Что может быть необычного в том, чтобы прокатиться по заброшенному пути?
Проводник загадочно хмыкнул и промолчал. Прибыв на место отправления, адреналинщики быстро забрались в вагонетку. Егор ещё раз критически оглядел всю троицу и встал у пульта. Вагончик медленно тронулся.
Пока всё работало по плану и Егор успокоился. Километра три можно спокойно рулить по штольне. Ребята казались адекватными, судя по их умело скрываемому восторгу от первых впечатлений. Дальше всё зависело от удачи. Егор совершил больше десятка перевозок. Каждая из них проходила непредсказуемо и без повторов. Если эти крейзики будут держать эмоции в кулаке – всё пройдёт благополучно. А если… никто ничего не гарантирует.
Компания-перевозчик тщательно проверила новых пассажиров по своим каналам – все оторвы, побывали в разных передрягах. Что позволяло надеяться на хороший исход приключения. Да и цена, с которой троица согласилась – веский довод в пользу ещё одного подземного путешествия.
Первый километр позади. Тина смотрит на прибор управления. Он мерцает в сумраке туннеля. Всё отдалённо напоминает ей путешествие по подводным гротам, где часть пути проходила по отмелям, часть – под водой. Только видимость намного хуже, а скорость становится всё ощутимее. И дышать труднее. Стены постепенно сужаются, свод штольни не виден, но интуиция подсказывает Тинке, что и потолок становится ниже.
В густой темноте у неё начинает слегка ломить поясницу – первый признак подползающей паники. Необъяснимой, и оттого всё более ощутимой. Вагонетка грохочет и разгоняется быстрее. И ещё быстрее. Воздух сгущается, становится спёртым. Колёса гремят всё громче, вагонетка начинает легонько вибрировать на ходу. Из стороны в сторону. Скорость движения нарастает.
Теперь ветер не просто обвевает лицо Алевтинки, но и тонко свистит в ушах. Показалось?
– Что за фак, Егор?
– Спокойно сиди, не высовывайся…
– Холодная война… И время, как вода… Он не сошёл с ума, Ты ничего не знала… – раздался дикий рёв у Тинки за спиной.
– Эй, что случилось? – заорала она в темноту.
В плотном мраке штольни послышались звуки борьбы и хохот низким басом. Вагонетка задёргалась, запрыгала из стороны в сторону. Лампочки на приборной панели лихорадочно мигали и вращались – «как м