– Мне девятнадцать лет, галерея Навильё, первая пространственная композиция Лучо. Он потряс мир современного искусства не хуже Малевича.
– Закройте глаза, слушайте мой голос, на счёт три вам снова будет девятнадцать. Раз, два, три.
Вспышка!
Милан, весна 1949 года.
Кому-то он казался рано полысевшим пятидесятилетним мужчиной с тонкими усиками, но Серджио видел бога. Католическая школа не смогла привить веру в Отца, Сына и Святого Духа. Хотя священники вбивали просветление в самом прямом смысле. Искусство оказалось сильнее и отлично справилось с задачей.
Лучо Фонтана – создатель спациализма, вновь вернулся из Аргентины в Италию, и юному художнику повезло попасть к нему на стажировку.
– Попробуй, мальчик мой, не бойся, – мастер протягивает нож, и Серджио дрожащими руками пытается разрезать холст.
– Да не так, – рассмеялся Лучо, – не пармезан режешь. В отверстия, которые я проделываю, просачивается бесконечность, и живопись более не нужна. Не думай о полотне, представь космос.
«Я хочу целовать эти руки, припасть к ним, как мои родители к иконам, и молить о любви. Хотя они просили избавить сына от постыдной болезни. Как будто природа – дура и не знает, что творит», – мысли кружили голову, как охлаждённое просекко.
– Давай вместе, – прикосновение шершавой ладони заставило сердце Серджио пропустить удар. Довольно мурлыча популярную мелодию, мастер принялся аккуратно подклеивать изнанку надреза чёрной марлей. – Смотри, я создаю новое бесконечное измерение, да ты слушаешь?
Запах краски, клея, голос гениального художника оказались непосильной для благоразумия смесью. И Серджио сделал то, о чём мечтал несколько месяцев – поцеловал вымазанные клеем руки, потом предплечье, потом шею, потом…
Сумерки прокрались в мастерскую, а вместе с ними и вечерняя прохлада.
Вспышка!
– Пожалуй, нам лучше одеться, – шепнул Серджио, первым потянувшись за штанами.
– Да и поесть не помешает, – согласился Лучо, включая настольную лампу.
Уже на выходе из мастерской они столкнулись с Терезией.
– Так и знала, что ты до сих пор голодаешь и парня мучаешь, вот, принесла вам лазанью, – улыбнулась невеста художника.
– Серджио, к бесу ресторан! Поужинаем здесь и за работу. У меня настроение выпить и нарисовать что-то красное. Будешь стараться – назову в твою честь картину, а может, и подарю. Ты не против, дорогая?
– Ну что ты, для гордости достаточно десятка скульптур с моим лицом. Налетайте, пока не остыло, а я открою вино.
Милан, весна 2000.
– Я создаю новое бесконечное измерение, открывающее доступ в космос, – сказал Серджио, открывая глаза. – Это слова мастера. Я помню наши уроки так ясно, будто они были вчера. Спасибо Ян, не то чтобы сомневался, но не рассчитывал на такой потрясающий эффект. Период с 1949 по 1968 – лучшее время в моей творческой и частично личной жизни. На какую сумму выписать чек за сеанс? Он бесценен, но я должен попытаться.
– Я же в отпуске, синьор Росси, считайте это дружеской услугой.
Вечером следующего дня вернувшегося с прогулки по музеям Яна ждал курьер. «Не хочу, чтобы этим поживились мои душеприказчики», – гласила записка. Под слоями толстой плёнки пряталась ранящая глаза ярко-красным цветом картина – «Ожидание» Лучо Фонтана.
– Что-то в этом есть, – задумчиво сказал Ян, разглядывая неровные порезы, – ведь мы почти коллеги, я тоже создаю новые измерения, хотя на космос не претендую.
ИСТОРИЯ 4
Сентябрь 2000 года. Оттава.
Загадка: вторая по площади страна в мире с крошечной столицей.
Отгадка: Канада.
Ян приезжал в Оттаву, влекомый нездоровым любопытством посетителей кунсткамеры. Уже на входе ясно, что ничего хорошего ты там не увидишь, но покорно платишь за билет в надежде на чудо. Столица большой страны с населением в один миллион похожа на пригород европейского мегаполиса – тихо, мирно, скучно. Полгода он практиковал в провинции имени кленового листа, и все случаи были под стать городу – бесцветные.
– Байтауном ты нравилась мне больше, хоть грязи по колено, но жизнь бурлила. Город, ау, ты помнишь, как это бурлить? – Ян не поленился выйти на балкон и послать вопрос в ночное небо.
Оттава молчала. Ей нравились покой и порядок, а если взбалмошные гости скучают за деревянными бараками, бандитскими войнами и разрушительными пожарами, то к их услугам архивы, документальное кино и ретроспективы исторических событий. Хотя придиру можно и наказать.
***
– Взорвать статую? Элейн, да как вам это в голову пришло? – злая колючая энергия обычно аморфной пациентки взбодрила психолога не хуже двойного эспрессо.
Широкоплечая седая дама сердито фыркнула в ответ, пытаясь ровно держать спину, но утопала в объятиях мягкого кресла.
– Знаете, что хуже десятиметрового железного паука, доктор? Десятиметровый железный паук по имени Мама. Последнее творение Луизы Буржуа, изуродовавшее Национальную галерею. Сходите полюбуйтесь, можете даже погулять между его кривых лап.
– Я тоже не всегда понимаю современное искусство, но пожимаю плечами и прохожу мимо. Вот что значит истинная смотрительница музея, мне нравится ваш пыл, Элейн.
– Да какой там пыл, – пациентка поудобней устроилась в кресле, плюнув на осанку. – Просто всю неделю я водила экскурсии вокруг этого металлолома и рассказывала интерпретацию автора. Ода её матери-ткачихе, которая была мудрой, доброй, заботливой и отзывчивой как паук. Забавно, не правда ли? Кто в здравом уме ассоциирует доброту с этими тварями? – вздохнула Элейн. И шёпотом добавила: – Или с матерями?
– Она мертва, вы свободны, помните? Отпустите её и позвольте себе наконец-то счастье, – сказал Ян, подумав, кем же надо быть, чтобы сломать такую пылкую, сильную, похожую на лесоруба женщину.
– Мне уже шестьдесят, жизнь почти закончилась, так толком и не начавшись.
– Хорошо, давайте поговорим о вашей матери, но в последний раз. Мы закрыли эту тему и устроили отличный костёр, помните?
– О да, её хлам хорошо горел. Простите, Ян, но проклятый паук свёл на нет ваши усилия.
– Ещё посмотрим. Чтобы вы сказали маме, Элейн, если б могли? Попробуйте, представьте её на моём месте, – попросил психолог, играя золотой крышкой карманных часов.
– Ненавижу, ты опутала меня липкой паутиной извращения, называемого любовью, и сломала мне жизнь. Я помню всё. Как в шесть лет ты «случайно» прижигала меня плойкой для волос за непослушание. Как в десять морила голодом за плохие оценки. О да, всё ради моего блага. Как часами сокрушалась о моей непривлекательности. Как отравила Колина, единственного человека, которого я осмелилась полюбить. Да, тебя никто не заподозрил, но я знала. Как заставила сделать аборт. Как на долгих тридцать лет приковала к себе ранней деменцией, пытаясь покончить с собой в каждой больнице, где уход значительно лучше, но нет смысла твоей мерзкой жизни – дочери. Доктора просили быть терпеливой, объясняли, что болезнь меняет людей. Но ты ничуть не изменилась, потому что всегда была чудовищем. Да, наконец-то ты сдохла, и я свободна, но никакой меня давно нет. Просто тень, которая притворяется человеком. Я умерла вместе с женихом и ребёнком. Если бы смогла повернуть время вспять, я бы…
– Элейн, представьте что можете. Закройте глаза, доверьтесь мне, я хочу вам помочь.
Вспышка!
Сентябрь 1960 год. Оттава.
– Разумно ли это, доченька? Ну сама подумай, какое свидание? Кому ты нужна? Скорее всего он с друзьями поспорил, что пригласит на танцы самую неуклюжую девушку в городе. Останься лучше со мной дома или можем сходить в кино, вышел новый фильм Хичкока.
Каждое слово матери железным штырём пронзил сердце Элейн. Она права, зачем Колину такая уродина? Над ней уже подшучивали в школе, почему университет должен стать исключением? Девушка сморгнула слёзы и выключила утюг, оставив на столе недоглаженное платье.
– Да, мама, ты, как всегда, права, я лучше приготовлю нам ужин.
– Вот и умница, люблю тебя.
– И я тебя.
Вспышка!
***
Руки Элейн живут своей тайной жизнью. Её голова занята мечтами о Колине, а они ловко чистят рыбу, мельчат чеснок, режут овощи на салат, вонзают отменно наточенный нож в шею матери. «Странно, в книгах и фильмах всегда описывают предсмертные хрипы жертв, а она умерла молча. Но я наконец-то свободна, какое же это счастье», – улыбнулась Элейн, вымыла руки и сняла трубку громоздкого телефонного аппарата.
– Полиция? Добрый вечер, пришлите машину на Шарлотт стрит 19. Пять минут назад я убила свою мать.
Сентябрь 2000 года. Оттава.
В кресле напротив никого нет. Его мягкое сидение, так легко и надолго сохраняющее форму человеческого тела, глаже линии горизонта. Ян пытается встать, но не может. «Тошнота, головокружение, высокая температура – практически тропическая лихорадка, вот что бывает при неожиданных виражах времени. Эксперимент провален. Отныне и впредь пациент должен чётко сформулировать запрос», – нетвёрдой рукой записал он в рабочий дневник. И добавил заметку на полях: «Узнать о судьбе Элейн Шенн».
Загадка Моны Лизы
Ольга Лукина (ник в инстаграм @_olga_lukina)
Леон Винник с волнением подошёл к стеклянной пирамиде перед Лувром. Гигантский переливающийся кристалл, казалось, парил в воздухе над площадью перед музеем и сверкал многочисленными гранями. Прозрачная странная глыба выглядела, как инородный объект на фоне старинных и торжественных стен некогда королевского дворца. Она будто вырастала из недр земли. У входа в пирамиду в очереди толпились многочисленные желающие увидеть сокровища Лувра.
«Это – портал. Вход в другую реальность», – подумал Леон. Сейчас, сейчас он увидит и Нику, и Венеру, и, конечно, её – Мону Лизу. Именно к ней он приехал. Ею грезил ночами.
В предвкушении долгожданной встречи, выстояв очередь, Леон, волнуясь и робея, вошёл внутрь пирамиды.