аном.
Двинулись лисьим бегом тёмные тени в сторону седого леса. Эйот знал – его сила в скорости, крепком разуме да цепком глазу. Но стоит он, не бежит, присматривается. Молодцы бодрым шагом метнулись гурьбою в сторону медвежьей тропы. Одна только Марма не спешит, словно выжидает, когда все в лесу скроются.
Медленно потянулся следом Эйот, чего ожидать от дочери шамана – неведомо. Рыжая Марма точно что-то знает. Ведь не зря поговаривают люди, что она и ведьму дубовую не боится. Да и шаман в сторону ведьминого дуба часто захаживает. Хотя все ведья, кроме них, в дубраву за речкой носа не суют, боятся.
Не успел он думы свои домыслить, как метнулась рыжеволосая Марма в сторону от тропы. Бросился Эйот за ней и нырнул в заросли кустов, стараясь не выдавать себя. Чьё сердце добыть нужно – никто толком не знал. А вот Марма явно что-то ведала.
Вдалеке ухнул филин.
– Быть беде, – натянул на уши шапку Эйот, чтоб ветки глаза не выстегали, и бросился в сторону, следуя за Мармой.
Снег тихонько поскрипывал под снегоступами, Эйот почти бесшумно неспешно бежал по проложенной дочерью шамана полоске. Лёгкий мороз пощипывал щёки. Одной рукой он придерживал нож на бедре, чтоб тот не звякал.
Эйот родился поздним, когда отец был покрыт сединой, а вскоре и вовсе помер. Нелегка была жизнь, хоть и легла вся тяжесть на плечи старшего брата. Видать, оттого он надорвался, слёг и быстро сгорел. За ним и матушка.
Остался Эйот со старшей сестрой. Вот только об отце она сказывать не любила, а Эйот его совсем не знал. Учила его покорности:
– Делай своё дело, да не лезь вперёд других – целее будешь, – часто приговаривала она.
Да Эйот был не таким. Не хотелось ему позади всех плестись, быть слабым. Рвалось его неугомонное сердце вперёд, хотело доказать, на что он способен. А как подрос и окреп, захотел стать шаманом.
Ухнул вдали филин. Встрепенулся Эйот, отбросил пелену воспоминаний:
– Не к добру этот филин нынче ухает, – он ещё с детства заметил влияние птицы на свою жизнь. Как заухает филин, так и жди каких неприятностей.
Глянул вперёд – далеко меж деревьев мелькнули рыжей лисой волосы Мармы.
– Вот дурак, как же это я так отстал, – сказал он и ускорился.
Рыжий хвост впереди замер, словно прислушиваясь. Эйот остановился. И тут Марма расставила руки в стороны и закружилась волчком, поднимая снег. Понеслась метель по лесу, вздыбился снег до макушек деревьев, засыпая глаза. Рванулся Эйот вперёд, да чуть лоб не расшиб о дерево. Не видно ни зги, хоть глаза выколи. Стал он пробираться медленно, расставив руки, а полос, оставленных Мармой, и вовсе не видать.
Выхватил Эйот нож, поставил на дереве метку. Прошёл шагов пятьдесят, ещё одну оставил.
Снег улёгся, осмотрелся Эйот – лес совсем чужой.
– Что за ведьма меня заморочила? – бросился вперёд и уткнулся на оставленную на дереве метку.
– Как же так. Иду вперёд, а метки не за мной, а впереди. Видно, метель закружила.
Развернулся и пошёл назад. Через пару шагов – дерево с его меткой, впереди второе.
– Как же это я назад иду? Здесь дорога домой.
А следов-то нет, замела метель, кругом белое покрывало снега.
– Вот шаманская ведьма, совсем меня запутала! – раздосадованный Эйот стал озираться по сторонам и заметил в стороне яркое рыжее пятно.
Бросился туда и сразу почувствовал, как вязнет в снегу. Впереди заросли, следов нет.
Обернулся – рыжий огонёк метнулся сзади.
Развернулся Эйот, а идти не может. Снегоступы увязли глубоко в снегу, проваливаются вниз, а места совсем незнакомые. Остановился Эйот, снял шапку, пот со лба ручьями течёт. И чувствует, глубже и глубже проваливается он.
– Видно, в топь попал.
Стало Эйота засасывать. Вот уж по пояс в снегу, под ногами вода. Пытается вырваться – не отпускает, сильнее тянет. Оглянулся – ни ветки, ни тонкого деревца нет. А его уже по грудь затянуло. Выхватил нож, давай тыкать вокруг, искать, за что ухватиться. Нет ничего.
Затянула топь по горло. Одежда отцовская намокла, тяжёлая стала, нет сил ворочаться. Вдруг глядит – перед ним толстая палка. Ухватился за неё Эйот, смотрит, а на том конце рыжая Марма.
– Ты зачем за мной поплёлся?
Ухватился Эйот покрепче и вылез. А Марма встала, стряхнула снег с себя и бросила:
– Не ходи за мной. Пропадёшь, – и бросилась в сторону, быстро скрываясь из виду.
Кое-как поднялся Эйот, повесил нож на бедро и побежал в сторону, куда скрылась дочь шамана.
– Не на того напала, рыжая бестия! – бросил вслед охрипшим голосом.
Да недалеко в морозном лесу мокрый человек уйдёт. Упал Эйот, словно заново провалился разом в болотную темень.
Лежит он в полудрёме, и видится ему костёр. Ярким пламенем горит он выше деревьев, обдавая щёки огнём. А вокруг костра серые тени мечутся, словно пляшут в дивном танце. Стоит у костра на коленях Марма, вознеся руки к небу, и беспрестанно шевелит губами. И гремят барабаны, обдавая лес шумом жутким. И дрожит под Эйотом земля от грохота да от дикой пляски. В голове гудит, жаром разливаясь по телу. То темно перед глазами становится, то снова костёр ослепляет. Тени мечутся, укрывая на мгновения дочь шамана от глаз Эйота.
Приподнялся было Эйот на локоть, собрав все свои силы, и увидел могучий когда-то дуб, стоящий напротив Мармы за костром. Будучи большим, что не обнять и впятером руками, нынче дуб надломлен, раскорячен грозою, обожжён огнём.
«Уж не тот ли это дуб, в котором дубовая ведьма сидит?» – мелькнуло в голове у Эйота.
Тотчас стих шум барабанов и исчезли тени. Остался на поляне гореть костёр небольшой, а рядом с ним – дочь шамана на коленях. И слышится Эйоту голос Мармы:
– Отпустите, боги, оковы заклятые, выпустите пленницу свою на волю, дайте ей глоток свежего воздуха учуять. Мать моя, покажись мне!
В тот же миг прогремел среди зимнего неба гром и увидел Эйот, как из дуба надломленного показалась ведьма старая, временем иссушенная. На оголённых жёлтых костях ошмётками высохшая кожа висит, на плечах истлевшая рубаха виднеется. Глаза её красными всполохами горят, а рот искривлённый оголяет чёрные зубья. Ужас сковал сердце Эйота, душа приготовилась выскочить от страха из бренного тела.
Тишина накрыла лес, и только слышится Эйоту шёпот Мармы. А ведьма торчит из дуба старого, как филин, и прямо на глазах обрастает плотью и мясом.
Марма поёт свои заговоры, шепчет молитвы неведомым богам, ничего вокруг не замечая. А Эйот диву даётся – ведьма расселась на ветвях, ноги свесила. И вот отделилась от неё чёрная тень, словно двойник ведьмин. И поползла эта тень в сторону Эйота. Движется медленно, озирается на Марму, длинные скрюченные пальцы тянет к нему.
Хотел он было дёрнуться, да не тут-то было. Из земли стали вырастать длинные узловатые корни и обвивать его тело. Не может Эйот даже пальцами пошевелить, так его спеленало. И тень ведьмина уже тут как тут. Протянула пальцы к горлу юноши и давай его давить. Тень бесплотная, а силы много у неё, и глаза красными углями горят. Собрал Эйот все силы, напряг шею, что аж вены синими реками вздыбились, сопротивляется мёртвой хватке.
– Матушка моя, не прогневайся на меня за то, что держали тебя столько лет взаперти, – раздался голос Мармы, и тотчас ведьминская тень метнулась к дубу, слилась со своей хозяйкой воедино.
Встала дочь шамана на ноги и обратилась к ведьме:
– Освободить я тебя пришла не во зло, а во благо. Верю, что в столь тяжкий для меня час ты не бросишь, поможешь делом и словом.
Корни стали почти прозрачными, но не ослабили свою хватку. Только и мог Эйот, что повернуть голову да уставиться на ведьму. Та сидела на изломе дуба, как истукан, не двигаясь.
– Скажи мне, матушка, чьё сердце мне нужно принести в селение, чтобы стать новым шаманом, повелителем людских душ? – Сложила Марма руки перед лицом и склонила голову с рыжими кудрями перед ведьмой.
И тут старуха ожила, спрыгнула с дуба, подняла на Марму взгляд и, скривив рот, прокаркала, словно старая ворона:
– Эйота. Вырви сердце Эйота. Тогда и будешь править свой оставшийся век, а власть останется у рода твоего.
Марма метнулась взглядом в сторону Эйота и опустила руки.
– Как же так, – растерянно пролепетала она.
– Убей его, дочь моя! Убей! Убей! – закричала ведьма и зашлась громким смехом, эхом покатившимся по заснеженному лесу, спугнувшим пламя костра. – Убей его, и мы вместе будем править! Твой отец меня запер в этом проклятом дереве, а ты освободила. Убей Эйота, и сила вернётся ко мне! – стала кричать ведьма и на удивление ловко подскакивать на месте, высказывая нетерпение.
Рука Мармы выхватила нож, и она молнией метнулась в сторону скованного Эйота. Эйот зажмурился, готовясь к неминуемой смерти. Но удара не последовало. Открыл глаза. Марма стоит над ним, запрокинув нож над головой, а из глаз её льются слёзы. Упала она на колени, опустила руки и зарыдала:
– Нет.
– Ах ты, бесполезная душонка! Что отец твой – толку не было, что ты вся в него пошла! Самой придётся дело делать! Буду одна властвовать! – выкрикнула ведьма и замерла на месте.
И тотчас Эйот увидел, что снова от неё отделилась тёмная тень, только плотнее прежней. Подползла она к Марме и вырвала из неё такую же тень, только намного плотнее. Слились они воедино, и явилась взору Эйота ведьма. Только уж не такая старая, как та, что истуканом стояла на поляне. Новая, вроде как молодая, ловкая. А Марма упала без чувств на землю.
Пуще прежнего стали сдавливать Эйота корни. Тотчас стали они не прозрачными, а плотными, словно от настоящего дерева, от старого дуба шли.
Тень ведьмы схватила кинжал, что выпустила из рук Марма, и стала приближаться к Эйоту. Он бы и рад что-то сделать, да не справиться с силой ведьминой. Корни держат, не дают шелохнуться, обвили шею, грудь сжали так, что не вздохнуть, в рот проникать стали. И тень всё ближе и ближе.
Глянул он на безжизненное тело Мармы и понял, что ждать помощи от ведьминой дочки не придётся. Закрыл глаза и вспомнил отца своего. Сердце затрепетало, зажатое в скованной корнями груди, и забилось громко, казалось, отдавая гулом на весь лес. Пробудилось в нём осознание: не такой судьбы отец ему желал, не так сына своего любимого видел. Как же мог он, Эйот, сын своего рода, покориться старой ведьме, позволить себя погубить!