Словно прочитав ее мысли, Бруно сказал:
— Взять одну американку…
Лаура удивленно взглянула на него.
— …с медовой кожей, — тихо говорил Бруно, — и веснушками на плечах, похожими на брызги соуса чили. Наполнить ее базиликом, помидорами, арахисом и петрушкой. Нежно греть ее руками…
— Это был ты — наконец поняла Лаура.
— Да, — кивнул Бруно — Это все время был я.
— Ты повар. А Томмазо…
— У Томмазо много талантов. Но он не повар.
Лаура закрыла глаза.
— Зачем?
— Чтобы сделать одолжение Томмазо, это же так просто. А потом… я действительно полюбил тебя, мне нравилось смотреть, как ты ешь. Но все ужасно запуталось, и я, как дурак, боялся, что все кончится так, как закончилось. Прежде чем я это понял, все уже друг с другом переругались.
— Много было ругани, правда? — согласилась Лаура и улыбнулась самой грустной из своих улыбок.
Тут возле входа в osteria началась какая-то суматоха. Слышен был голос Густы — она с кем-то пререкалась. И почти сразу же в дверях возник Ким, бледный и злой, а позади него стояли Густа и Бенедетта.
— Дорогая, — холодно произнес он, подойдя к столику Лауры, — когда мы делали заказ, ты видела что-нибудь похожее на меню? — в его голосе слышалось такое раздражение, какого раньше Лаура никогда не замечала.
— По-моему, нет, — ответила она.
— А помнишь ли ты, как читала в этом несуществующем меню несуществующее предупреждение о том, что ядовитые грибы, которые подают в этом ресторане, могут вызвать аллергическую реакцию?
Ким ждал ответа. От Лауры требовалось сыграть ее роль в начатой им сцене. Бросив на Бруно извиняющийся взгляд, она пробормотала:
— Нет.
— А было ли сделано какое-нибудь словесное предупреждение о там, что эта еда смертельно опасна?
— Я этого не слышала, — глядя в пол, произнесла Лаура.
— Ты этого не слышала, — повторил Ким и повернулся к Густе, которая стояла руки в боки и выражением лица напоминала собаку, только что проглотившую осу. — Именно поэтому я требую, чтобы вы назвали мне имя вашего адвоката. Я подам в суд и все тут сровняю с землей.
Лаура задрожала от страха, но Густа даже глазом не моргнула.
— Наверно, все дело в вине, — пожав плечами, вступила в разговор Бенедетта — Всем известно, что нужно быть очень осторожным, когда запиваешь грибы белым вином.
— Всем, кроме меня — сурово произнес Ким — Кто подавал мне вино? — Он указал на Густу — Она. Разве она предупредила меня, чтобы я был осторожен? Нет, не предупредила.
И тогда из-за стола встал Бруно.
— Еду готовил я, — спокойно сказал он — Стало быть, если кто и должен отвечать в суде, так это я. И я с удовольствием назову вам свое имя и адрес, потому что адвоката у меня, увы, нет.
Несколько секунд двое мужчин молча испепеляли друг друга взглядами. Лицо Кима все еще пылало от гнева, Бруно же был совершенно невозмутим.
— Ладно, забудем об этом, — отрывисто бросил Ким — Пошли, Лаура. Мы уезжаем.
Он вышел на площадь и направился к припаркованной возле церкви машине. Лаура должна была последовать за ним.
— Извините нас, — смущенно произнесла она, обращаясь к Густе — Просто он не любит выглядеть глупо. Очень рада была повидать тебя, Бруно.
— Когда ты возвращаешься?
— В Рим? Прямо сейчас.
— Нет, в Америку.
— На следующей неделе. Я оттягивала это, сколько могла, но мне нужно возвращаться в колледж.
Бруно кивнул. Она улетала прочь, как жаворонок. Он смотрел, как они с Кимом садятся в машину и как машина быстро едет вниз по склону холма к автостраде, ведущей в Рим.
Они вернулись на кухню, чтобы домыть посуду и прибраться. Все долго молчали. Потом Бенедетта объявила, что идет отдыхать к себе в комнату. Через некоторое время Бруно подошел и толкнул ее дверь, но она была заперта.
Только гораздо позже, когда ужин закончился и в доме все стихло, Бруно наконец смог поговорить с Бенедеттой. Он постучал в ее дверь. Ответа не последовало, но дверь оказалась незапертой.
Она сидела за туалетным столиком и расчесывала свои длинные темные волосы.
— Уходи, — сказала она, не оборачиваясь.
Бруно присел на край кровати.
— Хочу поблагодарить тебя, — начал он — То, что ты сегодня сделала, было очень благородно.
— Слишком благородно.
— Почему?
— Если бы я действительно заботилась о тебе, я бы не стала помогать тебе волочиться за другой.
— Ты заботилась обо мне как друг, — тихо сказал он. — Это очень важно для меня, Бенедетта.
— Вот, значит, кто мы такие — друзья, занимающиеся сексом.
— Ты мое отражение в зеркале, Бенедетта. Мы понимаем друг друга. У нас один и тот же талант. Если бы я не встретил Лауру, я хотел бы всю жизнь быть рядом с тобой. Но я ее встретил.
— Тогда почему ты сегодня не поехал за ней следом?
Он пожал плечами.
— Я сделал все, что мог.
— О да! Предложил ее приятелю подать на тебя в суд. Молодец, ничего не скажешь!
— А что я должен был делать?
— Дать ему по физиономии. Неужели не понятно? — Она встала из-за столика — Я потратила уйму времени и сил, я устроила так, что вы с ним ругались при свидетелях и все вокруг кричали и шумели, а ты даже не побил его! Какой же ты после этого итальянец?
— Не очень, это очевидно, — пробормотал Бруно.
— Мне следовало сразу понять, что ты бесхребетное существо, еще когда ты к нам приехал. Ведь ты даже ни разу не попытался ущипнуть меня, когда мы оставались вдвоем на кухне.
Бруно открыл рот, но тут же снова закрыл его. А Бенедетта так распалилась, что говорила без умолку.
— Знаешь, что с тобой не так, Бруно? Тебе наплевать на всех и на все, кроме твоей кулинарии. На нее и, уж конечно, на меня.
— Это неправда, — попытался возразить Бруно.
— В самом деле? Скажи, ты предложил сегодня Лауре сделать выбор между тобой и этим кретином?
— Нет, — ответил Бруно.
— А почему?
— Потому что она выбрала бы его.
— Откуда ты знаешь, если не спрашивал?
— Посмотри на меня — беспомощно развел руками Бруно.
— Что ты имеешь в виду?
— Просто посмотри на меня — Он указал на свое отражение в зеркале — Тот парень, с которым она была, он ведь симпатичный. И Томмазо симпатичный. И сама Лаура красавица. Зачем ей такой, как я, если она может выбирать таких, как они?
Наступила пауза, во время которой Бенедетта, прищурившись, рассматривала Бруно.
— Ты тоже красавица, — с некоторым опозданием добавил он.
— Спасибо. Тогда почему я спала с тобой?
— Вот чего совершенно не понимаю, — признался Бруно — Я очень рад, что так вышло, но для меня это полнейшая загадка.
— О Небо! — воскликнула Бенедетта, подтолкнула его поближе к зеркалу и скомандовала: — Скажи мне, Квазимодо, какая часть твоего тела так чудовищно уродлива?
— Ну, — ответил Бруно, обводя рукой все свое отражение, — я весь.
— Пожалуйста, конкретнее.
— Мой нос, — пробурчал он.
— Ты имеешь в виду свое обоняние? Секрет твоего успеха?
— Когда я был ребенком, другие дети дразнили меня.
— Как именно?
— Они говорили: «Можно воткнуть тебя в телевизор вместо антенны, чтобы посмотреть футбол из Токио?»
— Это все?
— Еще они говорили: «Твой нос не поместится на фотографию для паспорта».
— Ха-ха! Неплохо.
— «Не тряси головой, ты заденешь носом своих соседей… Твой нос такой длинный, что когда ты сморкаешься, слышится эхо… Если бы ты был овцой с таким длинным носом, ты подох бы с голоду»…
— Хватит про нос, — перебила Бенедетта. — Дорогой Бруно, у тебя правильный римский нос. Что еще?
— Я толстый.
— Нет, ты не толстый.
Это было правдой: тяжелая работа, яростные занятия сексом и здоровая пища Ле-Марчи помогли Бруно сбросить лишние фунты. Он пожал плечами.
— Я просто недостаточно симпатичный. Для такой девушки, как Лаура.
— В таком случае у меня есть вопрос.
— Задавай.
— Этот твой друг, Томмазо… Ты говоришь, он симпатичный?
— Вне всякого сомнения. Женщины просто вешаются ему на шею.
— Но он не умеет готовить?
— Абсолютно.
Бенедетта взяла со стола расческу.
— Это волшебная палочка. Теперь будь предельно внимателен, потому что я хочу дать тебе возможность загадать одно-единственное желание. Понятно?
— Ну да.
— Если хочешь, можешь стать таким же красавцем, как этот твой Томмазо. Но вместе с его красотой ты получишь от него и все остальное, включая его кулинарный талант.
Он понял, к чему она клонит, и от осознания ее правоты у него перехватило дыхание.
— Итак, только скажи, и ты станешь красив и бездарен, как Томмазо. Ведь ты этого хочешь, правда? — Она подняла расческу и замерла.
— Нет! — Он уставился на нее — Если я не смогу готовить, тогда я не хочу становиться никем другим. Кулинария — это моя жизнь.
— Совершенно верно, — тихо сказала Бенедетта. — Это твоя жизнь. Тогда перестань жаловаться на Господа за то, что он сделал тебя таким, каким ты хочешь быть. — Она положила расческу на туалетный столик. — А если ты хочешь быть с Лаурой, отправляйся в Рим и скажи ей об этом. Скажи один раз, второй и говори до тех пор, пока она не поймет.
Бруно крепко обнял Бенедетту и поцеловал.
— Спасибо тебе, — прошептал он. — Спасибо за все.
— А теперь иди. И убери руки от моего тела. Оно тебе больше не принадлежит.
На следующее утро Бруно проснулся очень рано, пришел к Ханни и стал барабанить в дверь, крича, что ему нужен его фургон.
— Заходи, — сказал Ханни, открывая дверь сарая — И не волнуйся. Мне вчера сообщили.
У Бруно не было времени выяснять, что именно вчера сообщили механику.
— Он готов? Ты наконец получил запчасти?
— Более или менее. Правда, кое-что пришлось заменить — Он вывел Бруно на середину сарая, туда, где стояло очень странное транспортное средство. У него был корпус фургона Бруно, передние колеса от трактора и фары от старой «альфа-ромео». Еще Бруно заметил, что руль у него от мотороллера — Может, и не очень красиво, — добавил Ханни, в чем, впрочем, не было необходимости, — но могу поспорить, что до Рима ты доедешь. Тем более что дорога почти все время идет под горку, так ведь?