Наконец солнце зависло над Жигулями, и по лагерной трансляции зазвучали бодрые песни о том, что завтра пионерам в поход и в бой. В корпус явилась Ирина – не доверяя Игорю, она сама принимала детей от родителей. Постепенно четвёртый отряд собрался в полном комплекте. Пионеров строем повели на линейку. Расставаться с родителями полагалось коллективно и торжественно, чтобы избежать соплей, но в отрядах, особенно младших, всё равно кто-то плакал. В толпе родителей некоторые мамы тоже вытирали глаза. Игорь украдкой высовывался из строя, разыскивая Веронику, и никак не мог её обнаружить. Своим отрядом Саша руководил один.
– Ты не знаешь, где Несветова? – тихо спросил он у Ирины.
Ирина покосилась на Игоря как на источник нарушений порядка. Игорь недоумённо пожал плечами.
– Не знаю, – ответила Ирина. – А дети все на месте?
– Дети-то все, я сверился со списком.
Потом были гудки теплоходиков с реки, ужин, умывание и отбой; потом началось усмирение палат, где пионеры принялись делить и пожирать гостинцы, ссориться, угощать друг друга и затевать обмены; из-за дверей доносилось: «Сорок восемь, половинку просим!» – «Сорок один, ем один!». Вся эта суета продолжалась почти до темноты.
Установив непрочный мир, Ирина умотала к себе. Игорь ещё побродил по коридору, придирчиво прислушиваясь, и поднялся в свою комнату. Саша пил мамин лимонад и ел мамино печенье, словно тоже был пионером.
– Попробуй, – предложил он.
– Не хочу. А Вероника нашлась?
– Не-а, – сказал Саша с набитым ртом. – Думаю, отдыхает с девчонками.
– Пойду, наверное, покурю, прогуляюсь, – пробормотал Игорь.
Он почему-то растревожился за Веронику. Вряд ли она с кем-то пьёт вино, да и не было у неё подруг среди вожаток. Освободившись, Вероника предпочла бы общество Игоря, а не посиделки в какой-то компании.
На крыльце третьего корпуса Игорь увидел Ирину.
– Где Несветова-то? – раздражённо спросила она.
– Я сейчас поищу, – решительно ответил Игорь.
Что с ней могло стрястись в пионерлагере? Если бы приключилось ЧП – сразу бы стало известно: вокруг полным-полно людей. Деревенские алкаши безвредны. Медведей и волков в лесу нет, да и что Веронике делать в лесу? Купаться она бы не полезла – накупались уже за лето. На корабле уплыла? Чушь!.. Она где-то здесь. Игорь вспомнил, как в начале смены вот так же пропал Лёва Хлопов – и ничего, отыскался, все потом только пожалели…
Над Пионерской аллеей горели фонари; возле пищеблока, разодравшись, гавкали собаки; острие флагштока на Дружинной площадке уткнулось в донышко круглой луны, чуть отъеденной тьмою с левого бока; в кустах утихали шорохи. Повсюду ещё пахло пирожными и конфетами, и пыль тоже ещё не улеглась – она висела над дорожками и призрачно светилась.
Вероника сидела в маленькой шатровой беседке на территории шестого отряда. Игорь остановился возле ступенек, почувствовав что-то не то.
– Тебя все потеряли, – осторожно сказал он.
Вероника помедлила, словно прислушивалась к себе.
– Между нами всё кончено, – наконец спокойно произнесла она.
Игорь сразу понял её, но ни на миг не поверил в эти мёртвые слова, даже не смутился. Сердце не дрогнуло. Этого просто не может быть.
– Что не так? – мягко спросил он, поднимаясь в беседку.
– Лучше не приближайся, – как-то странно предостерегла Вероника.
Игорь послушно опустился на скамеечку напротив.
– Я в чём-то виноват?
– Ты тут ни при чём.
Она говорила без всяких эмоций, а глаза её серебряно блестели в тени.
– Значит, проблема в Саше? Или в его матери?
Свистуха вполне могла настучать Алевтине Петровне, и та вполне могла предъявить Веронике ультиматум: или завязываешь с любовником, пока не поздно, или прощай, учёба. Игорь тотчас устыдился этого предположения. Оно означало, что Вероника сделала подленький выбор, – а Вероника не заслужила, чтобы Игорь снова заподозрил её в корысти. Однако нехорошие, но обыденные соображения помогали сохранить рациональность, ибо внезапный разрыв вывихивал мозги своей вопиющей бессмысленностью.
– Не приближайся ко мне, – повторила Вероника. – Я долго думала и приняла решение. Теперь всё.
– Но почему?! – разозлился Игорь.
Он ещё не ощутил потери, и непонимание ошеломляло больше утраты.
– Потому что связь с тобой – это неправильно. Тебе самому это ясно. Я поступила непорядочно, когда обманула Сашу. И я исправляю свою ошибку.
– Да наплевать на Плоткина!.. – взвился Игорь.
– В обществе я буду жить по законам общества, – отчеканила Вероника. – Расценивай это как угодно. Мне безразлично. Возвращайся в корпус.
Игорь поднялся на ноги. В нём закипала ярость. Он что, приблудный кот, которого можно покормить в прихожей и выгнать обратно за дверь? И он не желал расставаться с Вероникой из-за каких-то её бредней!
– Я тебя люблю и не отпущу, поняла? – он глядел на Веронику сверху вниз, а она вцепилась руками в скамеечку, словно удерживала себя на месте.
– Не приближайся! – глухо сказала она в третий раз, но уже с какой-то недоброй одержимостью, будто Игоря подстерегала опасность.
Он и не стал приближаться, не стал пытаться обнять её или хотя бы погладить по плечу, чтобы напомнить о былой лёгкости прикосновений. Он сбежал по ступенькам беседки на землю и пошёл прочь.
Вероника молчала, вперив почерневшие глаза в пустоту.
Игорь шагал к своему корпусу, взвинчивая себя, чтобы гневом обогреть душу, однако в темноте его настиг ледяной ужас разразившейся катастрофы.
Глава 10На берегу
– Ярко галстуки горят! – в лад выкрикивали девочки.
– На груди! На груди! – кричали мальчики.
Четвёртый отряд топал строем на обед в столовку.
– Горны звонкие трубят!
– Впереди! Впереди!
– Пацы, если сёдня не сыграем в «Морской бой», я начну конфеты жрать, – зашептал соседям Гельбич. – Или поменяюсь с кем-нибудь на чё-нибудь.
«Или Жанке Шалаевой скормлю», – за Гельбича добавил Валерка.
– Нельзя! – возмутился Горохов. – Все терпят, и ты терпи!
– У меня силы воли ваще нету!
– Давайте на тихом часе сдёрнем, – предложил Титяпкин.
На том и порешили.
Жизнь в лагере шла своим чередом. Когда по трансляции прозвучали сигналы отбоя, Ирина Михайловна загнала пионеров в палаты, дождалась тишины и отправилась к себе в третий корпус, поручив дежурство Игорю Александровичу. Игорь Александрович побродил по коридору и поднялся наверх. Тогда в дверь Валеркиной палаты просунулся Гельбич.
– Толстая свалила, Усатый дрыхнет, – сообщил он. – Двигаем, пацы!
– Вы куда? – приподнялся на койке Лёва.
– Да мы по-пырому, – успокоил его Гурька.
Их было пятеро: Гельбич, Гурька, Валерка, Титяпа и Горох. Пригибаясь, они опрометью пробежали от корпуса к умывалке, от умывалки – к забору, перелезли сетку и очутились возле куста, в котором спрятали кораблики.
– Погодь, пацы! – остановил всех Гурька и достал из кармана два длинных пластика жвачки. – Мне мамка привезла! Даю по-братски!
– Крутяк! – восхитились пацаны. – А как две на пятерых поделить?
– Я разорву на кусочки, у меня глаз-алмаз! – заявил Титяпкин.
– Не-е, поровну не порвутся, а не поровну – нечестно!
– Давайте так! – загорелся Гурька. – Разорвите жувачки пополам, будут четыре одинаковые части, вы их жуёте, а потом все отдаёте мне жувать!
– Нечестно! – опять возмутился Горохов. – Мы все будем жувать половинки, а ты потом – две целых? Обнаглел ваще, бизон мохнорылый!
– Давайте считаться! – придумал Гельбич. – На кого бог пошлёт! Кто первый вылетит, тот ничего не получает, да и всё!
Гельбич принялся считать, тыча в пацанов длинным пальцем:
– Арбуз, дыня, жопа синя! Арбуз, масло, жопа красна! Горохов, ты!
– Да чё за фигня-то? – едва не заплакал Горохов. – Надо считаться не на первый вылет, а на кто останется!
Задача казалась неразрешимой.
– Короче, пацы, – нашёлся Валерка, – я знаю! Давайте так. Я ничё не жую, но от каждого получаю две конфеты.
– Верняк! – обрадовались пацы и полезли по карманам.
Теперь у Валерки образовался капитал для полноценной игры в «Морской бой», потому что без ставки в виде конфет игра лишалась азарта. А пацы поделили жвачки и сосредоточенно жевали, глядя друг другу в глаза.
– Вы только не глотайте, – снисходительно посоветовал Валерка. – Если проглотить, жувачка может к сердцу прилипнуть, и тогда умрёте.
Титяпкин испуганно икнул.
– Пацы, блин, я проглотил… – ошарашенно прошептал он.
Из недр зелёной черёмухи они вытащили хранящиеся там кораблики – обточенные о кирпичи куски сосновой коры с мачтами-палочками. На мачты насадили бумажные паруса. Кораблики сделались готовыми к плаванию.
Берег Волги в тихий час был пуст. В небе носились и орали чайки. Вода нежно шипела, оглаживая замусоренный пионерами лагерный пляж с полосой гальки вдоль прибоя. Впрочем, хороший прибой здесь случался редко: в реке перед лагерем лежала длинная отмель, гасившая набегающие волны. За отмелью виднелся белый бакен с надписью «114». Вдали вверх по Волге шёл толкач с низкой баржей, загруженной чем-то сыпучим. Синие Жигулёвские кряжи истаивали в солнечном сиянии, словно глыбы льда.
Гурька самоотверженно снял триканы, взял кораблики в охапку, зашёл в воду и разместил флотилию на акватории. Пацы тем временем собирали кидательные камни. Ими полагалось обстреливать фрегаты до тех пор, пока те не перевернутся вверх брюхом. Последний уцелевший кораблик и будет считаться победителем. Меж собой суда различались надписями на парусах, изготовленных из газетных лоскутков: у Валерки была «Вда», у Титяпкина – «Зда», у Гурьки – «Сия», у Горохова – «Няя ква», а у Гельбича – «Бочий».
– Покежьте камни, – потребовал у всех Титяпкин.
Камни должны были быть размером со сливу, не больше.
Титяпкин отнял у Гурьки плитку-блинчик и выбросил.
– А ты свои покежь! – обиженно потребовал в ответ Гурька.