Железная дверь в кухню была приоткрыта. Замок с ключом лежал на земле. Игорь вошёл в тёмный пищеблок. Вроде, в кухне всё как обычно… И в кладовке тоже… Но в столовой сердце у Игоря подпрыгнуло: столы и лавки были сдвинуты и повалены, словно тут разодрались слоны. Вряд ли этот бедлам устроил стратилат. Понятно, что здесь сражался Валерка.
Куда же он подевался, Валерка Лагунов?
От пищеблока Игорь побежал к четвёртому корпусу. Пионерлагерь был непривычно пустой, будто упала нейтронная бомба и все люди мгновенно испарились, а здания и вещи остались в неприкосновенности.
Дверь в корпус тоже была открыта. Свет нигде не горел. Не слышалось ни голосов, ни шорохов, только скрипели половицы под ногами. Весь отряд – у костра, и Саша Плоткин там же. Игорь заглянул в палату Валерки. Валерка лежал на своей койке лицом к стене. Игорь бросился к нему – и в последний момент отпрянул. Это была Анастасийка Сергушина. Она спала в одежде, и даже обувь не сняла. Почему она здесь?.. Но Игорь не решился её будить.
Он вышел на улицу. Луна стратилата сияла за кронами сосен. Где ещё искать Валерку? Игорь выбрался на Пионерскую аллею. С тихим жужжанием безжизненно горели фонари. Из-под лавки вылез пёс Мухтар, приблизился к Игорю, нехотя понюхал его и без интереса потрусил дальше. Фигурные теремки стояли под соснами, словно подарочные коробки без подарков.
Игорь вдруг заметил, что на кустах за домиком Иеронова в пятнистой тьме шевелятся голубые отблески – отражения телевизора. Но кто включил телевизор в доме погибшего вампира? Его призрак?.. Игорь ускорил шаг.
Валерка сидел на стуле посреди веранды, как хозяин, и молча глядел в экран. Игорь был изумлён видом Валерки: одежда – мятая, рваная и в земле; лицо и руки исцарапаны; на скуле – синяк; волосы – грязной копной; в очках не хватает одного стёклышка. Игорь осторожно опустился на соседний стул.
– Ты цел? – робко спросил он.
– Цел.
Игорь помедлил.
– Это ты отправил стратилата в костёр?
– Я.
По телевизору показывали закрытие Олимпиады.
В розовое вечернее небо вздымался гигантский факел с олимпийским огнём. На зелёной арене слаженно танцевали тысячи артистов, из стороны в сторону перекатывались волны разноцветных знамён. Звенела музыка – и ликующая, и грустная одновременно. Люди на трибунах кричали, хлопали в ладоши, щёлкали фотоаппаратами, смеялись и обнимали друг друга за плечи. Там, на стадионе, происходило какое-то чудо, когда исчезли соперничество, зависть и злые помыслы, когда всех людей охватило ощущение родства по планете, и сердца смягчила печаль о скоротечности века, когда вдруг стало пронзительно ясно, что мир прекрасен, а жить надо без раздоров. На поле выплыл огромный Мишка с целым облаком надутых шариков. Он поднял лапу, прощаясь, и медленно воспарил над ареной, а люди махали ему вслед и утирали слёзы. На экране смуглая мулатка плакала, прижимала к нежным губам тонкие пальцы и посылала Мишке воздушный поцелуй.
– По-другому было невозможно, – негромко сказал Валерка.
– Я понял, – прошептал Игорь.
А над далёким стадионом взрывались и взрывались золотые салюты.
– До свиданья, до новых встреч! – разлеталось над всей страной.
Глава 12Однажды в СССР
Пацы валялись поверх заправленных постелей. Делать им было нечего.
– У меня около дома есть другой дом, старый, – поведал Славик Мухин. – Он ваще заброшенный. У него стена из кирпичей прямо в землю уходит. Точняк там есть клад. Золото, наверно, или какой-нито пулемёт.
– Пулемёт – нормально, – одобрил Титяпкин. – А золото нафиг не надо, чё с ним делать-то? Я бы лучше пулемёт взял.
– У нас все хотели этот клад найти, а никто не может стену сломать.
– Блин, я умею стены ломать! – загорелся Гурька. – Я могу бомбу схимичить! Там так подзорву, все кирпичи на луну улетят!
– Клады опасные, – предупредил Серёжа Домрачев. – Их всегда трупы охраняют. Ты такой копаешь клад, а оттуда трупак вылез – и на тебя хоба-на!
– Когда достанешь клад, нельзя о нём никому рассказывать, – добавил Горохов. – А то мильтоны сразу приедут и всё себе заберут, так по закону положено. Тебе потом дадут почётную грамоту, и подтерись ею.
Пацы ждали, когда их позовут грузиться на теплоход, – ждали, как весь отряд и весь лагерь. Вчера вожатые пообещали, что погрузка начнётся после завтрака, а утром Рин Хална и Горь-Саныч объявили, что на трамвайчике авария, и надо сидеть в корпусе, пока аварию не починят. Пацы и сидели.
Лёвы с ними не было. Он заболел, и его увели в медпункт. Валерка тоже не участвовал в обсуждении проблем кладоискательства; он без очков лежал на койке и смотрел в потолок. Пацы знали, что Валерка подрался с Лёликом и Гельбичем, поэтому морда у него побита, и он переживает. Пацы отнеслись к его неприятностям с пониманием, не смеялись и не дразнили.
Юрик Тонких подсел к Валерке.
– Приходи домой ко мне в гости, – пригласил он. – Будем вместе модель самолёта клеить. Я вот тебе свой адрес написал…
Юрик сунул Валерке в руку бумажку с адресом.
Из коридора наконец-то донёсся бодрый голос Ирины Михайловны:
– Ребята, выходим! Вещи свои не забываем! Пора на посадку!
Всё утро Ирина с Игорем по очереди бегали из корпуса на пирс, потому что на Волге Димон Малосолов спасал речной трамвайчик, то есть совершал подвиг. Ирина беспокоилась о Димоне, а Игорь – о трамвайчике.
Игорь ещё ночью вернул Димону ключи от теплохода, и Димон даже не заподозрил, что угон судна – дело рук Игоря. Трамвайчик, севший на мель, обнаружили пионеры, которые возвращались с Последнего костра по берегу, а не по дороге. Пионеры доложили Свистухе. Пока Свистуха сообразила, что к чему, уже начался рассвет. Свистуха разбудила капитана Капустина.
Разгневанный Капустин не смог ни в чём обвинить Димона. Димон – вот он, тут: трезвый и с ключами. Судно угнали хулиганствующие элементы. А Димон с лёгкостью заверил капитана, что не надо вызывать из города буксир: он сам сей же миг восстановит должностное благополучие капитана.
Димона распирало счастье. У него всё получилось с Ириной, и он готов был горы свернуть. Ирина сопровождала его на подвиг, утратив всякую потребность в независимости. На пирсе Димон героически разоблачился до синих семейников, взял ключи в зубы и вразмашку поплыл на трамвайчик. Ирина страшно волновалась, пока её возлюбленный преодолевал бушующие воды, взбирался на борт, затем заводил двигатель, на реверсе рывками умело стаскивал судно с мели и победно перегонял обратно к пирсу.
Димона не смутило то, что он увидел на теплоходе. Бывшие пиявцы, они же – хулиганствующие элементы, никуда не делись с трамвайчика. Они лишь расползлись по всему судну и лежали без сил на лавочках, у многих был жар, их трясло и тошнило. Обычные признаки похмелья. Всё ясно. Эта компашка проникла на теплоход, сломала дверь салона и перепилась какой-то отравы. Кто-то сдуру отшвартовал судно, и оно поплыло само по себе. Пьянчуги попытались спасти положение, выдавили лобовое стекло в рубке и пролезли к штурвалу, но без ключей не смогли завести двигатель, чтобы вернуться к пирсу. Трамвайчик вынесло на мель, а пьянчуги с горя ужрались в хлам.
Капитана Капустина эта версия событий вполне устроила. Игоря тоже.
Не поверила только Свистунова. Ладно – Беклемишев, он шпана, или Несветова, она строптивая; но как могли затеять попойку Максим и Кирилл, спортсмены? А примерный Хлопов или культурный Стаховский? А девочки из средних отрядов, в конце концов?.. Нет, картинка не складывалась. Эти алкаши – они из списка доктора Носатова; что ж, пускай тогда доктор с ними и возится. Смена завершалась, и надо выбросить всё из головы. Свистуха отослала похмельных к доктору и предпочла ничего странного не заметить.
По пути на пирс Игорь заскочил к бабе Нюре на пищеблок. Баба Нюра успела до прихода поварих привести столовую в порядок. Игорь не решился сказать правду о гибели стратилата. Соврал. Дескать, вампир, запертый в пищеблоке, на заре рассыпался в пыль, и конец. Баба Нюра поверила. Она обняла Игоря и зарыдала. Игорь поглаживал её по спине и думал, что страх бабы Нюры теперь закончился. Баба Нюра свободна. А они с Валеркой – нет.
Когда по лагерной трансляции объявили о посадке на теплоход, Ирина поручила Игорю строить отряд на дорожке у корпуса, а сама направилась в изолятор за Маринкой Лебедевой и Лёвой Хлоповым, бывшими пиявцами. Пионеры с чемоданами и сумками высыпались на улицу. Валерка встал в пару с Вовкой Макеровым – они за смену не подружились, и потому Валерка мог сейчас молчать. Один из всего отряда, он повязал пионерский галстук. А ещё он незаметно разорвал на клочки записку с адресом Юрика. Не нужно ему знать этот адрес. А Юрику не нужно приглашать его в свой дом.
Наглый Гельбич, разрушая строй, протолкался к Валерке.
– Ну чё ты, Валерыч? – обиженно сказал он, будто Валерка был перед ним виноват. – Это же всё фигня!
Он протянул Валерке руку. Понятно было, что ему хочется помириться. Валерка ответил Веньке спокойным рукопожатием:
– Замётано.
По отряду зашелестел шепоток: «Гельбич Лагунова избил, а теперь прощения просит! Гельбич захлыздил! Гельбич плачет, боится тюрьмы!»
Анастасийка даже не оглянулась на Валерку. Она и утром на завтраке ни разу на него не поглядела. И Валерка на неё тоже не смотрел. Вчера ночью он привёл Анастасийку из пищеблока в корпус, уложил на своё место и ушёл, чтобы не вернуться к ней никогда. Ему надо вырвать Анастасийку из сердца.
Валерка чувствовал: теперь Анастасийка боится его. То, что она увидела ночью в пищеблоке, ошеломило её, разрушило её представления о мире. И сейчас Анастасийка напоминала Валерке избалованного котёнка, которого внезапно отлупил хозяин. Отлупил жестоко и беспричинно. Котёнок ничего не понимает и прячется от того, кто раньше ласкал, но вдруг превратился в живодёра. И пускай прячется. Котёнку найдётся другой хозяин, хороший. А у живодёра внутри всё горело от боли и тоски.