Луч дрожал и выписывал в темноте замысловатые петли. Толик хотел сбежать наверх и боялся, что, поднимаясь, потеряет из виду часть подвала — а вдруг именно оттуда крадётся неведомое страшилище? Зубы выбили отчётливую дробь… Толик всегда считал, что он — пацан решительный и смелый, впервые в жизни он слышал, как его собственные зубы стучат от страха. Значит, это не выдумки, и впрямь такое бывает… Не решаясь ни отступить, ни двинуться вперёд, он, согнувшись, втянув голову в плечи, стоял у лестницы. Справа и слева были тёмные углы, туда фонарь не доставал, это тоже действовало на нервы.
Снова шорох, тоненько звякнуло стекло… Толик выстрелил на звук, левая рука скользнула в карман, захватила горсть патронов, несколько из них проскочили между пальцами… Возле самой лестницы, в трёх шагах от ботинок Толика, шевельнулся бесформенный пласт хлама… Парень заорал, не отводя глаз от сырой вязкой массы, в которую давным-давно превратился раскисший упаковочный картон, рука слепо тыкала патроном в казённик, патрон никак не входил в канал ствола, потом наконец встал на место, Толик судорожно рванул оружие, взвёл… Луч света мазнул по горе гнили, тени — длинные, страшные — качнулись на полу… Заплесневелый картон прогнулся посередине, будто придавленный невидимой ногой. Толик вспомнил рассказы о кровососах, умеющих становиться невидимками, — и выстрелил туда, где мог находиться противник. Дробь застучала по стенам где-то в темноте, на картоне никого не было, заряд прошёл без помех.
Толик сунул руку в карман и обмер — всего два патрона! Последние! Нагнуться и поднять с пола те, что выронил, он уже не решится, потому что для этого нужно опустить глаза, потерять из виду страшный подвал.
Несколько десятков зарядов к дробовику остались наверху, в рюкзаке, но как до них добраться? Стараясь не спешить, он аккуратно зарядил оба ствола, взвёл курки и замер. Невидимка снова шевельнул лист картона, но совсем вяло, едва заметно. Тёмная гнилая масса приподнялась, выгибаясь, край вздрогнул… из-под него показалась острая мордочка. Крыса! Да ещё совсем маленькая, молодая! Выходит, он, Толик исходил потом и стучал зубами от страха перед крысёнышем! И патронов сколько извёл! Ах ты тварь!..
Облегчение перешло в злобу, Толику захотелось непременно прикончить грязную скотину, отомстить за испуг. Он кинулся к зверьку и топнул тяжёлым ботинком, чтобы размозжить в кашу череп твари, прикончить, расплющить, уничтожить!
— Ах ты сволочь! — орал бандит. — Гнида! Скотина! Тварь! Грязная тварь!
Он выкрикивал что-то ещё, потом и сам не вспомнил бы, если б захотел, какие именно слова приходили на ум. Смесь злости, радости, волнения от ещё не вполне улёгшегося страха — пёстрый коктейль эмоций бурлил в нём.
Крыса метнулась, сумела увернуться, Толик, вопя ругательства и припадая на ушибленную ногу, скакал следом, топал каблуками, прыгал на грудах расползающейся гнили, ловил маленького беглеца в световое пятно фонарика. Он боялся маленькой крысы! Он убегал от крысы! Едва не рехнулся от страха! Ну тварь, тварь!..
Зверёк бросался из стороны в сторону, норовил вырваться из яркого луча, скользнуть во влажную тень, он обезумел от страха перед этим огромным чудовищем, которое издавало ужасные звуки, топало гигантскими башмаками, гремело и завывало. Грызун всю свою короткую жизнь провёл в тихих тёмных подземельях, он не знал ни ослепительного света, ни оглушительных криков, самая большая опасность, которая была ему ведома, — это острые зубы старших самцов, которые лёгкими укусами отгоняли крысёныша от лакомых кусков съестного. Такого опасного существа, как Толик, ему прежде не встречалось.
А Толик совершенно обезумел от жажды разделаться грызуном, он позабыл даже о необходимости беречь патроны. Грохот обреза и щелчки дроби в опасной близости заставили крысёнка броситься в темноту с новой прытью. Толик, видя, что снова промазал и жертва ускользает, выстрелил из второго ствола, тут ушибленная нога подвернулась, он поскользнулся в гнилой податливой массе, подошва поехала по скользкой груде слоящегося сырого картона, и Толик, падая, задел стеллаж — посыпались банки и короба.
Он взмахнул рукой, защищая голову от сыплющейся с потревоженных полок рухляди, от этого движения покрытая плесенью и пылью колба улетела во мрак — вслед улепётывающему крысёнку. Колба была почти пуста, только на дне округлой горкой ссохлась слизь органического происхождения…
А крысёнок улепётывал во весь дух, он даже не успел сообразить, что сумел ускользнуть от страшного великана, что уже укрылся в темноте, когда над ним разлетелась вдребезги колба. Корка на комке органики лопнула, из неё, как из расколотой ореховой скорлупы, вывалился слизкий шарик… и упал на голову зверёнышу. Слизь стремительно, как атакующая кобра, развернулась в плоский блин, окутала голову крысёнка вязким коконом, запустила гибкие отростки в ноздри… У этой твари не было разума в привычном нам понимании, она не соображала, не мыслила, даже не осознавала себя живым существом, но у неё имелась цель: победить, подняться, стать больше и сильнее. Она не убивала — она попросту брала то, что ей требовалось для исполнения плана. Сейчас ей требовался мозг, чтобы руководить телом, и требовалось тело, чтобы исполнять приказы мозга. Тонкие отростки всё глубже проникали под череп крысёнка, они касались нервных волокон, воспринимали текущие по тканям млекопитающего сигналы и заменяли их своими, соответствующими плану.
Крысёнок не прекратил существование, он стал частью Твари. Тварь по-прежнему не ощущала себя живой, но она уже приступила к исполнению плана. Теперь у неё был развитый мозг, способный преобразовать идею, которая владела Тварью, в поступательную цепь действий.
Однако для начала требовалось убраться из подвала. Тварь опасалась страшного существа, которое преследовало крысу. У существа были огромные ботинки, способные раздавить новорождённую Тварь, у него имелись огнестрельные стволы. Все крысиные инстинкты, все воспоминания и страхи крысёнка были унаследованы новым существом, и самым страшным кошмаром зверька был чудовищный пришелец с дробовиком и ботинками. А Тварь была слишком мала и слаба, она не вполне овладела новым телом, ей было нечего противопоставить страшному Толику. Пока что — нечего. Пока…
Когда Толик отшвырнул колбу, тело дёрнулось вслед за движением руки, он потерял равновесие. Ноги скользнули в склизкой гнили, парень повалился навзничь. Падая, он ударился головой об угол стола, упал в груду заплесневелого тряпья… Стол, задетый Толиком, качнулся и навалился сверху. Толик, ругаясь, барахтался в вязком мусоре, он даже не слышал, как крыса, шатаясь и слепо тычась в препятствия, проковыляла прочь, во тьму, как нырнула под нагромождение пыльных обломков и скрылась.
Толик выбрался из-под кучи хлама, и тут пискнул ПДА на запястье. От удара чёртова машинка снова заработала. Не веря собственному счастью, он поднёс руку поближе к лицу. Экран исправно светился, и Толик видел собственные координаты — судя по карте, в этом квадрате не было ничего интересного. И сталкеры, и бригады мародёров не суются в подобные места… Толик перешёл в почтовый режим и стал медленно, тщательно подбирая слова, составлять донесение бригадиру. Хуже всего будет, если Торец решит, что новенький решил скрысятничать, сбежать с долей бригадного хабара, которую ему доверили.
Толик написал, что отыскал заброшенный бункер, отличное местечко для базы. Торец давно собирался обзавестись чем-то подобным, бригаде требовался надёжный схрон, так вот он, получите координаты. А прежде не писал, потому что комп, сука, снова отрубился. Паршивый комп, Торец же помнит, Толик ему сколько раз говорил… Он ещё не обследовал подземелье, но судя по всему, здесь нет ничего опасней крыс, а местечко — что надо!
Ответ Торца был лаконичным: «Жди, идём». Толик подобрал обрез и отправился отыскивать обронённые в суматохе патроны. Теперь ему показалось, что свет фонаря потускнел, как бы и эта батарейка не села. Лучше подождать снаружи. То и дело косясь за спину, он поднялся по ступеням, аккуратно затворил тяжёлую дверь, сунул на место арматурину — самодельный засов. Хотя опасности в подвале, как выяснилось, нет, но так спокойнее. После этого Толик сел, выпрямил больную ногу и подтянул поближе рюкзак. Сперва перегрузил в карман часть патронов, потом взял бутылку и долго пил прохладную воду. Дрянной привкус обеззараживающих таблеток чувствовался отчётливо, но Толик не мог остановиться, пока не вылакал половину бутылки.
Тварь с мозгом крысы и телом крысы, шатаясь, брела по тёмному лазу. Тварь пока не знала, что она в темноте, ей не довелось ощутить разницу между тьмой и светом. И стало быть, она стремилась покинуть тесную нору вовсе не из стремления к солнечным лучам. Тварь встретила в подвале опасное существо, способное помешать ей выполнить программу и достичь цели — слишком слабым телом она завладела. Следовательно, ей предстояло измениться: сделаться больше и сильнее, чем молодая крыса, глазами которой Тварь глядела сейчас на мир. Обоняния крысы, вообще-то довольно острого, тоже не хватало для достижения конечного пункта плана. Но его было достаточно, чтобы покинуть подвал с опасным Толиком — и Тварь в теле крысы медленно продвигалась по тёмной норе.
Иногда Тварь позволяла крысиному мозгу отдать команду лапам, тогда она задерживалась, чтобы сориентироваться. Когда попадались узкие участки, Тварь ползла, протискиваясь между препятствиями. Иногда она обдирала бока об острые грани, крысёнку было больно, но Тварь умела блокировать эти ощущения, и нечувствительное к повреждениям тело устремлялось дальше. Тварь не щадила захваченный организм, поскольку он был для неё лишь временным пристанищем. Ей требовалось кое-что получше — и она упорно следовала туда, где сможет заполучить необходимое. Тварь осторожно втягивала крысиным носом новые запахи, потом крысиные глаза уловили светлое пятнышко впереди-выход к освещённому луной лесу…