— Понял, — привычно кивал Эфиоп.
— Или вот, скажем, где лучше охотиться? Я тебя к болотцу веду. Почему?
— Ты вчера объяснял.
— Повторение — мать учения. Почему?
— Туда мутанты на водопой сходятся.
— Правильно. И в топком месте их брать легче. Теперь рассмотрим такую ситуацию: отказал у тебя датчик аномалий, а кругом — они самые, аномалии. Как будешь выбираться?
— По кустам, — заученно бубнил Эфиоп, — на аномалии куст не растёт. Да знаю я это всё, сколько раз твердили.
— Я нарочно, — признался наконец Курбан, — зубы тебе заговариваю, чтоб меньше жрать хотелось. Твой живот рычит так, что я не услышу, когда мутант подкрадётся. Потерпи, скоро уже…
«Скоро» обернулось часом ходьбы по лесу. Вокруг стояла тишина, даже птиц не было слышно, только ветерок шевелил кроны деревьев над головой, заунывно выл в голых ветвях старых дубов и клёнов, которые по неведомой причине умерли стоя и теперь торчали из земли, лишённые листвы, чёрные и страшные. Эфиоп озирался и поёживался, вспоминал старую книгу сказок. В детстве ему нравились сказки о Бабе-яге, там картинки были — точь-в-точь этот самый лес. Тишина и заунывный вой ветра тоже действовали угнетающе, так что парень даже обрадовался, когда расслышал поблизости знакомый треск аномалии — на поляне кружила жухлые листья «воронья карусель», а вокруг трава была забрызгана кровью, валялись кости с багровыми ошмётками плоти. Сталкеры обошли опасность стороной, но Эфиоп разглядел часть неуклюжего тела небольшой псевдоплоти. Уродливая башка мутанта пялилась на сталкеров разными глазами с укоризной, из пасти торчала обглоданная кость…
Наконец Курбан потребовал:
— Теперь тихо! Осторожно ступай за мной… — и медленно двинулся в заросли.
Здесь уклон почвы уже был заметен, болотце должно было находиться совсем рядом. Эфиоп втянул воздух — странные ощущения. К обычным для болота запахам сырости, плесени и гниющих растений примешивался сладковато-приторный и в то же время резкий дух. Сталкеры осторожно подошли к опушке и остановились. — Ничего не понимаю, — прошептал Курбан. — Глянь, что там, в воде? Можешь разобрать?
Блондин тихонько раздвинул ветви и выглянул. Он тоже не сообразил, что это ворочается в густо взбитой коричневой жиже в десятке шагов от топкого берега. Груда туш псевдоплотей потеряла очертания, расползлась мягким кольцом вокруг Твари, засевшей в центре горы разлагающегося мяса. Да и Тварь, встань она из воды и покажись пришельцам, не могла бы быть опознана. Она уже утратила сходство с чем бы то ни было, привычным человеческому взгляду. Тварь освоилась с новыми органами и конечностями, она научилась быстро и эффективно присоединять к себе отъятые части чужих тел, наделять их новыми свойствами и заставлять служить себе — всё для достижения конечной цели: побеждать и убивать. Хотя густая вонь разложения забивала нюх, Тварь давно почуяла людей. Она не боялась и не спешила — пока эти существа движутся к ней, нет смысла самой что-либо предпринимать. Лишь когда сталкеры замерли у края зарослей, Тварь поднялась. Лапы чернобыльской собаки упёрлись в топкое и податливое ложе болотца, ушли в вязкую смесь, так что большая часть тела Твари всё ещё оставалась под водой. Сложенные конечности псевдоплотей вяло пошевелились — Тварь пока не была готова пускать их в ход. Потом она стала карабкаться на мёртвого вожака мутантов, приподниматься над жижей…
Курбан шумно сглотнул, Эфиоп охнул — тело, всё больше выступающее над колышущейся поверхностью тины, смешанной с кровью, не походило ни на что, знакомое сталкерам, человеческий разум отказывался принять эту картину, осознать её и признать реальной.
— Ох… — только и вымолвил Эфиоп. — Курбан, что делать?
— Мне это не нравится.
Тварь выбралась на берег. Теперь она напоминала неуклюжее насекомое, с трудом передвигающееся на слишком коротких лапах. Болотная жижа колыхалась, от боков Твари расходились тяжёлые мутные волны…
Сталкеры, словно заворожённые, глядели на неведомое чудище. Конечности чернобыльского пса скрывались под бесформенным телом, под сложенными на спине голенастыми лапами псевдоплотей. Головы тоже не было видно, её прикрывали скрещённые перед грудью когти-копыта. Тварь медленно направилась к сталкерам — она чуяла их и отчётливо ощущала пси-органами. Буро-зелёная грязь медленно стекала по шершавым бокам, на которых чередовались полосы собачьего меха и морщинистая чёрная короста в тех местах, где шкура разлезлась на разбухших боках и где Твари пришлось генерировать новые покровы.
Курбан аккуратно прицелился в то место, которое посчитал грудью Твари, и дал короткую очередь. Тварь замерла на секунду, изучая новые ощущения. Пули АКМ не смогли пробить прочные когти, которыми она прикрыла голову. Свинец оцарапал бока, вырвал клок мяса, но на такую мелочь Тварь внимания не обратила — её нервные отростки блокировали болевые ощущения, а участки ткани, ответственные за регенерацию, принялись за работу. Кровотечение мгновенно прекратилось… Тварь встряхнулась, переместила конечности псевдоплотей, когти упёрлись в грунт, тело приподнялось на восьми паучьих ногах. Издали ноги псевдоплоти казались тонкими, однако они и прежде носили тяжёлые массивные туши мутантов, а теперь Тварь нарастила мышцы — с неожиданной прытью гигантский паук бросился к сталкерам. Две лапы, самые толстые и мощные, покачивались, словно щит, прикрывая переднюю часть корпуса.
Курбан выпрямился и заорал — чудище мчалось на него. Сталкер разрядил магазин в летящую к нему тушу, пули отбрасывали Тварь, но она не сбивалась с шага, напоследок оттолкнулась сразу четырьмя лапами и взмыла в воздух. Курбан метнулся в сторону, Тварь тяжело грохнулась туда, откуда он вёл огонь, собачьи лапы под брюхом пружинисто прогнулись, принимая вес. Эфиоп в упор выстрелил из обоих стволов, Тварь пошатнулась, но упорно преследовала Курбана. Тот помчался сквозь кустарник, на бегу перезарядил автомат. Монстр тяжёлыми скачками нёсся за ним.
Эфиоп разрядил «Макаров» в подпрыгивающий зад Твари и стал перезаряжать дробовик. В нескольких десятках метров загрохотал АКМ Курбана… и захлебнулся. «Отмычка» бросился на выручку, вылетел на поляну… и замер. Он успел увидеть, как несуразное паукообразное существо опускается на лежащего Курбана. Ноги в грязных ботинках дёрнулись, потом ещё раз… Тварь придавила сталкера, что-то зачавкало, утробно забурчало… Эфиоп заорал и бросился бежать. Сперва он нёсся, подгоняемый ужасом, не разбирал дороги и споткнулся, увидев перед собой оторванную голову маленькой псевдоплоти с костью в перекошенной пасти. Тут парень постарался взять себя в руки, сменил обойму в «Макарове», проверил, оба ли ствола заряжены в дробовике… и побрёл к разрушенному зданию, где они с Курбаном провели ночь, а отправляясь на охоту, оставили часть походного барахла — котелок, воду в пластиковой бутыли, лопатки, топорик… Начало темнеть, Эфиоп брёл к руинам, которые теперь казались ему надёжным убежищем. Почему? Трудно понять логику насмерть перепуганного человека, но он упорно пробирался к знакомой поляне с остатками стен. Когда дошёл, небо в прорехах между сомкнутыми кронами уже налилось густой синевой, близилась ночь. Эфиоп выхлебал воду из фляги, дребезжа зубами о горлышко. Забился в уцелевший угол, сбросил рюкзак и сел, опираясь на поклажу. Дробовик он выставил перед собой. Не лучшая позиция, однако вчера здесь было тихо, зверьё не показывалось — авось удастся пересидеть ночь, а утром он уйдёт. Сперва Эфиоп держался, потом стала одолевать дремота. Парень то погружался в тревожное забытье, то встряхивался и вскидывал оружие — но нет, обычные ночные шорохи, шелест листьев, завывание ветерка в остатках кровли… Около четырёх часов, когда небо стало сереть, а звёзды слегка потускнели, Эфиоп проснулся в очередной раз. Теперь он отчётливо различал шум — треск, топот, хриплые вздохи… Звуки приближались. Парень прошёл вдоль стены, присел и выглянул — ничего не видать. Шорох и хруст раздались снова, уже в другой стороне. Нечто грузно двигалось вдоль стены, за которой притаился блондин. Вот шаги достигли угла, свернули… В той стене, на которую сейчас направил оружие «отмычка», имелось окно. Рамы давно не было, просто прямоугольная дыра в кирпичной кладке. Сквозь отверстие струился серебристый свет. Потом в проёме возник бесформенный силуэт. Эфиопу хотелось заорать, но ужас сковал глотку, парень с усилием просипел:
— Курбан?
В оконном проёме покачивалось лицо сталкера. Серые в предрассветном свете губы скривились, но Курбан не произнёс ни слова. Его глаза слепо скользили вправо и влево, потом закатились, зрачки ушли под верхние веки, на Эфиопа уставились белые бельма… Парень вскочил — и увидел: ниже лица приятеля нет ничего. Нет груди, нет шеи, там что-то вязкое и влажно поблёскивающее. Голова Курбана качнулась, зрачки снова выкатились из-под век. Между губами с сипением вырвался воздух…
Эфиоп заорал и выпалил из двух стволов в страшное лицо за окном. Заряд дроби, выпущенный в упор, разнёс череп, но Эфиоп этого не видел — он бежал сквозь молчащий лес, оборачивался, стрелял из ПММ, на бегу перезаряжал и снова стрелял… и орал.
Глава 21
Дождь промочил всё — и землю, и старые ящики, которые Толик собирал на растопку. Пришлось разобрать груду ломаной тары, чтобы выгрести снизу те, что посуше. Мистер с Животным натянули старую маскировочную сетку, на неё бросили кусок брезента, получился полог. Под ним и развели костерок. Горели отсыревшие доски плохо, едва удалось вскипятить в котелке воду. В котелок швырнули армейские дезинфекционные таблетки, растворимые пищевые концентраты в брикетах, похлебали воняющую дымом и лекарствами смесь… Хотя дождь прекратился, всё оставалось сырым и зябким, Толик не выспался…
С рассветом поднялся туман — серые клочья громоздились в котловине между холмами, складывались в причудливые фигуры, за туманом мерещились гигантские чудовища. Потом поднялся ветер, протяжно загудел среди металлического лома на вершинах радиоактивных холмов. Свалка пробуждалась. Ветер стал растаскивать туманные хлопья, восток осветился розовым, и сквозь дымку проступили острые угловатые очертания металлического лома на вершинах холмов. Толик встал, встряхнулся, зябко повёл плечами, перехватил поудобнее дробовик и пошёл в кустики. Всё вокруг было влажным, стылым, с веток методично падали холодные капли…но небо поутру было чистым — ни облачка. Наверное, день выдастся жаркий. Когда Толик вернулся в лагерь, Животного не было видно — ушёл осмотреть окрестности, это его обычная обязанность. Мистер бранил «факин костёр» и пытался пробудить к жизни угли, едва тлеющие под слоем седого пепла. Будда топтался перед Сержем и диктовал: