– Вы однажды сказали, что счастье – это соразмерность пришедшего замысла навыкам писателя.
– Да, счастливый замысел тот, что соразмерен с текущими писательскими умениями автора. Приведу в пример Гоголя. Первый том «Мертвых душ» – замысел, соразмерный гению Гоголя. А второй том… В процессе работы началась борьба между творцом и творением, когда творец нагромоздил над творением невообразимые конструкции. Гоголь говорил: первый том «Мертвых душ» – это крыльцо. А потом появится дворец. Выяснилось, что крыльцо было настоящим, а дворец рухнул. Под обломками Гоголь, собственно, и погиб. Я об этом пишу в «Гоголиане». Штука в том, что писателю с опытом – так устроена Вселенная – приходят замыслы, соразмерные текущему опыту. Ведь нет ничего страшнее, чем осознание неподъемности замысла, который у тебя возник. Некоторые не выдерживают. Но, с другой стороны, замысел часто выводит тебя на новый уровень, и после окончания работы ты становишься другим человеком.
– Вы носите с собой записную книжку, делаете заметки?
– Листочки, да. Дома ждут своего часа кусочки, фрагменты. Эдакие замороженные эмбриончики. Самый большой срок между написанным первым предложением и уже готовой вещью – тридцать пять лет. Сразу после «Двора прадеда Гриши» я написал фразу – про старика, который сидит в дупле старой ивы и грезит, что его ноги на другой стороне реки. Буквально пара строк. Дальше не двинулось. Два года назад я достал полуистлевшие уже листы и стал пересматривать. Мне тогда не писалось, и я решил – пересмотрю старые записи. И вот смотрю я на этого старика и говорю себе: это же элементарно. И за два месяца написал серию миниатюр «Фигуры Дона». Видите – тридцать пять лет. Большая, согласитесь, дистанция.
– А влияют ли на ваше творчество внешние факторы?
– Я написал цикл «Языки Нимродовой башни». Миниатюры о языках, которые возникли после разрушения Вавилонской башни. Виновники – редакторы Esquire, которые позвонили и спросили, могу ли я написать рассказ в семьдесят два слова. Я удивился – почему столько? Они говорят: «Никто не знает, от балды придумали». Но я согласился. Интересная шахматная задача. Я решил писать не лажу, а историю с сюжетом. И за три дня – было непросто, признаюсь – написал рассказ «Язык народа йон». Пять строк. Сюжет такой: жил такой народ йон, который при строительстве Вавилонской башни ничего не делал, только пел песни. Когда башня рухнула, Господь наделил народы языками, а йонцам достался такой язык из пяти слов: «жираф», «барабан», «вечность», «заусенчатый», «тяпать». Я написал текст и вдруг за ним выскочил еще один вагончик. А потом еще один. А потом появился паровозик. Так появилась серия, переведенная на несколько языков. Не случись звонка из Esquire, возможно, не было бы этой серии.
Из всех народов, строивших вавилонскую башню, народец йон был самый безалаберный. Йонцы ничего не делали на строительстве. Только песни пели – мол, песня строить и жить помогает. Когда же Всевышний, пресекая затею строителей, сотворил множество языков (раньше говорили на одном), йонцам достался такой, в котором было пять слов – «жираф», «барабан», «вечность», «заусенчатый», «тяпать». Но йонцы не унывали – сложили на своем языке тысячи песен, стихов; создали эпос. Существует на йонском философский трактат: «Жирафозаусенчатая вечность».
– Сразу напрашивается вопрос о случайности и предопределенности. Как вы считаете, есть у нас в жизни выбор – или только иллюзия выбора?
– Когда я работал на Гостелерадио, я проклинал шизофренический стиль подачи материалов. Проклинал работу – из десяти страниц сделать десять строк. Но благодаря этой работе я овладел синтаксисом. Я понял, что русский синтаксис обладает колоссальной способностью к сцеплению. Ты можешь скреплять короткие предложения, короткие фразы, причем делать это так, что не разорвешь. Крепче бетона. Предопределенность? Кто знает. Мы не знаем, чем все обернется. Может, об этом знает кто-то там наверху.
– Присущий вам синтаксис – продолжение вашей мелодии души?
– Не совсем. Это инструмент. Балалайка, на которой ты играешь мелодию. Мелодия – она неуловима. Средства ее фиксации – инструменты. Сюжет – инструмент. Язык – инструмент. Синтаксис – инструмент, который все скрепляет и превращает все в некую структуру. А мелодия – это… Святой дух. По-другому и не скажешь. Мелодию нельзя объяснить.
– Журналистика помогла вам стать писателем?
– Да! Причем жесткая, жесточайшая журналистика. Чем жестче журналистика, тем меньше она затрагивает струны души. И одновременно ты учишься писать и лучше чувствовать эти струны. Если ты предрасположен к писательству…
– И как же понять, что ты предрасположен?
– Если ты упорно стремишься к цели, то дух писательства в тебе живет. Это внутренняя потребность. Лакмусовая бумажка – как ты чувствуешь себя, когда тебе не пишется. Вот что главное. Если тебе плохо, когда не пишется, значит, ты писатель.
– Нет ли у вас ощущения, что вы зашли в писательство с черного хода, и работа на Гостелерадио стала для этого необходимым условием?
– Это не совсем правильная постановка вопроса. Писательство – не пространство, в которое ты входишь. Это то пространство, которое из тебя начинает выходить.
– Я хотел сказать, что, возможно, именно журналистская работа создала условия, чтобы «пространство начало из тебя выходить».
– Возможно. Но она не стала определяющим фактором. Что бы случилось, если бы я не стал журналистом? Стал бы я писателем? У писателя внутри сидит зерно. И как оно проклюнется – этого никто не знает. У меня получилось так, как получилось. Я не абсолютизирую свой путь, но мне кажется так: трансформация журналиста в писатели – верный путь.
– Что вы почувствовали, когда взяли в руки книгу, только что вышедшую из типографии?
– Первая серьезная публикация – цикл рассказов «Двор прадеда Гриши» – вышла гигантским тиражом в журнале «Студенческий меридиан». Я потом получил полтора мешка писем от читателей. И это было удивительно, конечно. Первая книга – «Персона вне достоверности» – впервые вышла в 97-м году в Италии в издательстве Voland Edizioni. Ощущения? Мне было дико приятно. Если писатель говорит, что не испытывает в такие моменты душевного подъема, это ложь. Однако издание книги не должно превратиться в самоцель.
– А как насчет амбиций? Они важны?
– Здоровая доля тщеславия и честолюбия необходима. Бунин как-то пришел в гости к Толстому, а тот перечитывал только что вышедшую собственную книгу. Бунин позже сказал: даже гений Толстой не был свободен от этого сладкого желания – посмотреть, как выглядит опубликованное произведение.
– Расшифруйте, пожалуйста, вашу метафору: писатели-пауки и писатели-пчелы.
– Я считаю, что писатели делятся на две группы по способу сотворения образов. Писатели-пауки ткут ткань образа из себя, опираясь на собственное мироощущение, писатели-пчелы собирают образы, как пыльцу. Слушают, наблюдают, анализируют, переосмысливают.
– Расскажите, пожалуйста о премии «Ясная Поляна». Вы стали ее лауреатом, а теперь состоите в членах жюри.
– У нас все, как говорится, по гамбургскому счету. Нам все равно, насколько известен или неизвестен автор, молод он или стар, начинающий он или опытный. Мы оцениваем текст.
– Как выдвинуться на премию?
– Через сайт «Ясной Поляны». У нас все демократично. Заявка в свободной форме. Тебя может выдвинуть издатель, лауреат премии, литературный печатный орган и так далее. Список внушительный. Единственное – необходимы экземпляры книги, чтобы ее прочли члены жюри. Скажу так: начинающему писателю выдвинуться на нашу премию проще всего. Я не хочу говорить плохо о других, каждая премия по-своему хороша. Но вот в чем наше отличие: мы принимаем вещи, написанные в период с двухтысячного года.
– В качестве некоего итога: какой главный совет вы можете дать не опубликованным пока авторам?
– Первое – прислушаться и услышать мелодию своей души. Второе – найти равновесие. Чтобы начать писать, важно сделать первые шаги – так, чтобы тебя не подавил внутренний критик. И третье, последнее – не бояться провалов. И верить в себя.
Владислав Отрошенко – российский писатель, эссеист. Родился в 1959 году в Новочеркасске. В 2004 году за книгу «Персона вне достоверности», опубликованную в Риме на итальянском языке (переводное название Testimonianze inattendibili), Владиславу Отрошенко была присуждена одна из самых престижных литературных премий Италии – премия Гринцане-Кавур. Лауреат премии Правительства России (2014 год), лауреат премии «Ясная Поляна» (2003 год) за книгу «Гоголиана и другие истории». Произведения писателя переведены на 12 языков.
Григорий Служитель«Легче было написать, чем не написать»
Григорий Служитель – о котах, женщинах, жизни и литературном пути.
– «Я всегда писал, каждый день» – твои слова. Вопрос: с какого возраста? Почему?
– Настольной книгой моего детства были «Мифы и легенды Древней Греции» Куна. Это просто кладезь сюжетов и характеров. Когда я прочел «Одиссею», то решил для себя, что нет ничего интереснее, чем сочинить героя и отправить его странствовать. При этом, как водится, все его спутники должны погибнуть, а он единственный доберется до цели. Доберется и подумает: «А было ли мне все это так уж нужно?» Сейчас я понимаю, что так или иначе лет с семи я думал над такой книгой странствий. В моем случае писательство – это не эскапизм, это творчество. А любое творчество – в первую очередь радость созидания.
– Ты помнишь момент, когда к тебе начал приходить текст? Что ты при этом испытывал?