Вы боитесь распространения антисемитизма. Отсюда такие опасения кажутся скорее безосновательными, но я могу заблуждаться. Даже придуманная Вами «защита» Эйхмана или его отказ от защиты – я благородный человек, ставший заложником обстоятельств, – никого бы не впечатлила. Это, полагаю, вероятнее не превратило бы антисемита в мученика, но убедило весь мир, что эти ребята скорее были настоящими сумасшедшими или страдали от необычного невроза. Подобное поведение вряд ли произвело бы на меня сильное впечатление, но я не коренная американка.
Предположим, процесс пройдет безукоризненно. Тогда я опасаюсь, что Эйхман сможет доказать, что ни одной стране не нужны евреи (своего рода сионистская пропаганда, которой хочет Бен Гурион и которую я считаю чистейшим злом), и, во-вторых, продемонстрирует, в какой серьезнейшей степени евреи сами способствовали организации собственного уничтожения. Это чистейшая правда, но эта правда, если она не будет сопровождена объяснением, сможет стать причиной более серьезной волны антисемитизма, чем десяток похищений. К сожалению, это факт: по вине господина Эйхмана ни один волос не упал с головы еврея, более того, ни он, ни его помощники не участвовали в составлении списка жертв.
Вам может показаться, что я тоже пытаюсь объединить политическое и правовое. И я даже готова признать, что действительно разделяю англосаксонские взгляды на роль закона. Но несмотря ни на что, мне кажется, природа этого процесса связана с тем, что у нас нет никаких инструментов, кроме правовых, которые мы могли бы использовать, вынося приговор тому, что не соотносится ни с правовыми, ни с политическими категориями. Именно поэтому и процесс, и в частности суд так захватывает. Остается вопрос: сложилось бы все иначе, если бы у нас был закон против hostes humani generis, а не только против убийц и им подобных?
Но я здесь играю роль лишь невзыскательного репортера, даже не по поручению ежедневной газеты, но для простого журнала. Поэтому я не несу за все происходящее никакой ответственности. Если бы я попробовала сделать что-то из того, что Вы предлагаете, то, вероятно, израильтяне лишили бы меня аккредитации – и были бы правы. Пока я даже не слышала, как они собираются обосновать свои полномочия. Как репортер я имею право критиковать их доводы, но не могу выдвигать собственные предложения. Если бы я этого хотела, я уж точно не могла бы быть обозревателем. Вы можете представить, как сильно я хочу отстраниться от этого дела по тому, что пишу репортаж для нееврейского издания. Насколько я понимаю, единственное, что мне остается, – своего рода предложение в выводе: дело Эйхмана доказало, что нам необходим Гаагский уголовный трибунал.
Немецкая брошюра6 пришла пару дней назад. У меня пока не было возможности ее прочитать. Поскольку в январе я отправляюсь в Северо-Западный университет, в этом месяце мне придется вдвое увеличить преподавательскую нагрузку в Колумбии, так что больше ни на что нет времени. Вы уже получили книгу7 от Chicago? Она выглядит очень достойно: выход назначен на конец января, так что у книжных обозревателей еще уйма времени.
24 декабря 1960
Мсье прочитал письмо и считает, что все в порядке. Я как раз заставила его сфотографироваться, что считаю величайшим достижением своей силы убеждения. Если портрет будет удачным хотя бы наполовину, пришлю его Вам. Нам обоим пора собираться – расфрантиться, как говорят в Берлине, – и отправляться на ужин с жарким из гуся.
Всего самого, самого лучшего в новом году! И надеюсь, мы встретимся в здравии и не в самых страшных обстоятельствах
Как всегда
Ваша
Ханна
1. «Враг человечества».
2. Самуил Шварцбард (1886–1938) – еврейский писатель, в 1926 г. в Париже застрелил убийцу своих родителей. Имя Шалом – предположительно описка Х. А. (вместо Шулим).
3. Погромы состоялись в 1918–1920 гг. в более чем 370 местечках, в результате погибло более 30 000 человек.
4. Эрнест Бевин (1881–1951) – британский политик, в то время министр иностранных дел в администрации Эттли.
5. Мартин Борман (род. 1900) – национал-социалист, политик, во время войны входил в ближний круг Гитлера.
6. «Свобода и объединение».
7. Jaspers K. The Future of Mankind. Transl. by E. B. Ashton, Chicago, 1961.
275. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 31 декабря 1960
Дорогая Ханна!
Ваши размышления о праве показались мне в целом справедливыми, но лишь в правовой сфере. Политическая основа власти, на которую опирается право, – совсем другое дело. Вы точно понимаете современную реальность, отсутствие уголовного трибунала ООН.
Можно преодолеть трудности лишь взывая к независимости и властям национального государства вроде Израиля. Так вероятно и будет. И связанное с этим неудобное положение Израиля нам лучше обойти молчанием.
То, к чему Вы – как и я – так стремитесь, на сегодняшний день лишь утопия. Я мечтал, как недавно писал Вам, воплотить ее в жизнь. К тому же в последнее время у меня появилась еще одна глупая фантазия: Израиль представляет образцовое историческое расследование и документацию и закрывает дело, выдвигая ко всему человечеству требования, которые сегодня олицетворяет ООН, вот факты. Это задача всего человечества, а не одного национального государства, вынести приговор в столь значительном деле. Мы удерживаем преступника под стражей и готовы предоставить его в ваше распоряжение. Его деяние касается не только нас, но и каждого из вас в равной степени. Придумайте средства, с помощью которых человечество способно осуществить правосудие (возможные последствия: к этой высшей, наднациональной власти обращаются жертвы собственных государств, чьи гражданские права нарушены). Вы имеете в виду то же самое, говоря о hostis humani generis. Это название отлично бы подошло, если бы так сильно не напоминало об odium humani generis1, в которой, по утверждению Тацита, следует обвинять христиан. Даже слово «враг» кажется мне слишком положительным. Враг по-прежнему является кем-то. «Преступник против человечества» на иной лад, но тоже не вполне удачно. То, о чем Вы пишете, и то, что так впечатляло меня в Ваших прежних текстах, совершенно необходимо для человеческого самосознания. Его исторические корни восходят к Ветхому Завету и, несмотря на «стоический космополитизм», не встречаются более нигде в мире. Они прочно переплетены с христианством, которое в своем новозаветном изводе насквозь иудаизированно.
Мы немного (пусть и не радикальным образом) расходимся во взглядах на Израиль. В основании государства я вижу лишь необходимую временную подмену в эпоху по-прежнему национального мышления. Это нечто поистине чуждое евреям, форма ассимиляции времени, в результате которой теряется все то, что не было потеряно в так называемой предыдущей ассимиляции. Может быть, иудаизм пропадет в Израиле, если возобладает сионизм (которого строго придерживается Бен Гурион: сионистом может быть лишь тот, кто приезжает в Израиль и остается там). Если Израиль – вынужденное решение для этой эпохи, так сказать армия иудаизма, которая значит куда больше, чем любое независимое государство, тогда и возможности государства Израиль, вероятно, отличаются от возможностей обычных государств. И лишь пока это бо`льшее действенно, мне кажется, Израиль может быть интересен евреям. Моя – возможно, ошибочная – мысль заключается в том, что это бо`льшее с помощью волнующего непривычного действия, вводящего всех в величайшее заблуждение, способно пробудить от формалистского сна серьезную идею человечества. Евреи на это способны, народ, от Адамова колена сохранивший порыв к защите незнакомцев, любви к ближнему и солидарности всех людей.
Как жаль, что мы не можем поговорить об этом лично. Но наверстаем все летом
Сердечно
Ваш
Карл Ясперс
P. S. Не могли бы Вы позже прислать нам репортаж из американского журнала, поделившись одним экземпляром?
1. «Ненависть к роду людскому» (Тацит).
276. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 3 января 1961
Дорогая Ханна!
Еще пара слов к моему последнему письму, о чем я совсем забыл:
Эйхман заслуживает смертной казни в контексте человеческого бытия – но основанной на приговоре, вынесенном всем человечеством, а не отдельным государством.
Если бы мое утопическое предложение воплотилось, Израиль удерживал бы Эйхмана под стражей, чтобы предоставить его в распоряжение суда всего человечества, но не выносил бы судебный приговор и не приводил его в исполнение в государстве Израиль.
Поскольку то, что произошло с евреями, в сущности, коснулось не только евреев, но всего человечества, смертный приговор был бы вынесен в обстоятельствах, сообщающих ему соразмерно серьезное значение. Человечество смогло бы продемонстрировать, как оно способно реагировать на подобные поступки. И эта реакция должна возыметь серьезнейшие исторические последствия, в то время как смертный приговор, приведенный в исполнение Израилем, в сознании людей преуменьшает значимость действий Эйхмана и не отражает ее должным образом.
Но я не буду больше атаковать Вас письмами, с нетерпением жду, что Вы ответите и расскажете.
Неужели наше будущее уничтожено, как и все мы? Процесс Эйхмана и его ход кажется мне весьма символичным. В нем есть моменты, когда всем приходят новые озарения, или просто проходят незамеченными.
Сердечный привет вам обоим также и от жены, с которой мы все обсуждаем, она очень взволнована, поскольку ее эта история касается куда больше, чем меня. Я начинаю понимать то, чего никогда бы не понял, если бы она не была еврейкой. Но я до сих пор не смог четко сформулировать свои требования и идеи.
Ваш Карл Ясперс
В F.A.Z. опубликован Ваш замечательный портрет в сопровождении несоответствующего ему, хоть и благосклонного текста Штернбергера1.
Портрет Генриха, который мы мечтаем получить, так пока и не пришел. По моей настоятельной просьбе Вы когда-то показывали его портрет, который был слишком маленьким, и узнать его было почти невозможно.